«Плохиш» казахского кино

«Не верю!»

– Юбилей я встречаю как всегда – в бодром настроении и с чувством почти выполненного долга перед семьей и любимым делом, – говорит актер. – К каждому из них (юбилеев) готовлюсь очень усердно – никогда не сижу на сцене как гость. Перед очередной такой датой обычно обновляю все спектакли – и те, где играю, и те, которые поставил сам, и они еще есть в репертуаре. Напомню: в академическом театре имени Ауэзова и других театрах страны я поставил около 15 спектаклей. Немного пишу – издал четыре книги, это небольшие новеллы о моей жизни и портретные зарисовки о коллегах, друзьях и знакомых. Как всегда, очень занят со студентами – я профессор Академии искусств имени Жургенова. Одновременно с творчест­вом занимаюсь наукой – защитил кандидатскую диссертацию и издал объемную монографию о роли ораторского искусства в актерской профессии. Я, между прочим, единственный из действующих актеров, который взялся исследовать эту тему, будучи уже народным артистом, лауреа­том Госпремии. Короче говоря, не зажрался. Расшифровываю: всегда помню, откуда вышел и как пришел на сцену.

А наукой занялся потому, что мне было интересно вникать в суть актерской профессии, узнавать тайны преодоления врож­денных и приобретенных комплексов при переходе от просто чтения роли на сцене до создания образа и понимать то, как слово влияет на самого актера и как сделать так, чтобы оно действовало и на зрителя тоже, готового, по Станиславскому, в любой момент воскликнув: «Не верю!», проголосовать ногами.

В кино я тоже активно засветился: снялся в более чем 40 фильмах. Играл в основном знаковых личностей – султанов, биев, ханов и царей – Абылая, Жанибека, Каира, Кира.

– Придирчивый зритель не говорил, что Ваша импозант­ная внешность сыграла с Вами злую шутку, вынудив играть только однотипные роли?

– Не слышал. А самому мне, наоборот, нравится входить в образы людей, оставивших след в истории. Мне хочется узнать, что это были за люди – эти самые ханы? Как они справлялись с этой ношей – нести ответственность за народ и отвоеванные территории – в те далекие времена, когда начинало формироваться Казахское ханство. Входя в образ, я сочувствовал этим людям, поэтому очень старался, чтобы мои ханы и цари не были похожи друг на друга. Некоторые актеры, бывает, довольствуются тем, что надевают костюм героя, гримируются и пафосно проговаривают текст, становясь тем самым рабом автора. Но для этого зрителю не надо ходить ни в театр, ни даже в кино – достаточно сходить в библиотеку и прочитать текст. Я такой подход, признаюсь, не переношу. Чтобы избежать этого, стремлюсь приземлить своего героя и приблизить его к зрителю.

– А были среди сыгранных ролей неудачные?

– Конечно, я же живой человек. Так было в спектакле «Не бросай огонь, Прометей». Это был не совсем удачный период в моей жизни, когда утвердили на эту роль. Навалились проблемы в личной жизни, к тому же сильно заболел и провел какое-то время в больнице. И скажу честно, не успел внутренне «прожить» своего героя. Хотел отказаться, но режиссер Нурканат Жакыпбай настаивал, чтобы именно я сыграл его Прометея…

Это была первая моя серьезная неудача в театре. Когда снимался в кино, то тоже были какие-то промахи. Но в этом я себя виноватым не считаю, потому что кино – это коллективный труд. Я старался всегда честно играть свою роль, но если фильм был в целом неинтересным, плохо отработали режиссер или монтажеры, то вина актера минимальная. Самой удачной из всех моих киноработ был образ Каир-хана в фильме Ардака Амиркулова «Гибель Отрара». Эта картина была первой казахстанской лентой, номинированной на «Оскар».

Очень дорог мне фильм «Кровь и пот». Там я сыграл первую в моей жизни главную роль, а самое важное – прошел великолепную киношколу благодаря партнерству с великим Евгением Евстигнеевым. Этот гениальный актер мог сыграть все – от прос­така-рабочего до аристократа, от комедии до глубокой философской драмы. Не знаю, получается у меня это или нет, но я тоже во всех жанрах старался и стараюсь быть правдивым...

Провинциальные комплексы

– Во всех своих интервью Вы подчеркиваете свое пролетарское происхождение и делаете акцент на том, что смолоду были очень закомплексованы...

– Я очень долгое время относился к искусству театра и кино как к недосягаемой для себя высоте и побаивался его. А то, что попал в него – чистая случайность, и даже уже работая в театре, считал, что актеры – это особые, поцелованные Богом люди. Но я настолько был влюб­лен в этот мир, что робко-робко, по стеночке войдя в театр уже не как зритель, а как один из этих небожителей, рискнул приблизиться к ним и победил в конце концов свои комплексы. Но и тогда меня продолжало мучить чувство вины перед отцом и матерью, очень простыми, далекими от театра людьми. Отец – железнодорожник, мать – домохозяйка, а я – самый старший в нашей многодетной семье сын. Родители меня воспитывали так, что я должен думать о младших, стать родителям опорой. Поэтому я и мучился: если окунусь с головой в актерство, то кто им будет помогать?

Но прошли годы, все мои братья и сестры встали на ноги, а я настолько преуспел, оказывается, в борьбе с самим собой, что теперь меня считают даже не неуверенным, а самоуверенным и где-то, может быть, хитрым, себе на уме человеком. Может быть и так, но никто не скажет, что я нагло шагающий по головам. Да, я не ангел, как и все, совершаю какие-то глупости и ошибки, за это нахожу в себе смелость извиниться, но если я прав в чем-то, то меня никто в этом не сможет переубедить.

– До того как пойти в актеры, Вы учились на механическом факультете Джамбулского гид­ромелиоративно-строительного института…

– Да-да! Сопромат, теоретичес­кая механика, высшая математика, физика, химия, технология металлов, начертательная гео­метрия… Почти по всем предметам у меня были пятерки, но в начале третьего курса я бросил институт, где два года с лишним проучился с удовольствием.

– Кто сбил с пути?

– Любовь к искусству. Я с детства втайне мечтал сниматься в кино, но тщательно скрывал это. Театральный режиссер Аскар Токпанов, который развернул меня совсем в другую сторону, знал директора той школы, которую я окончил. Когда они однажды встретились, режиссер пожаловался, что театр страдает от нехватки видных и рослых актеров. Когда мой директор сказал, что среди его учеников есть один такой, высокий и куд­рявый, Токпанов загорелся: «А ну-ка покажи!»

В театральном весь первый курс проходил как не в себе, у меня ничего не получалось. Хадиша Букеева, мой мастер, хотела меня уже отчислить, но в начале второго курса я вдруг неожиданно для всех раскрылся, сыграв главную роль в одноактной комедии Чехова «Медведь». В декабре того же года меня приняли в Ауэзовский театр диктором-переводчиком (спасибо соседкам – русским девочкам-подружкам), но как актер я еще долго не пользовался спросом у режиссеров. Ну разве что «подай камчу», спой и станцуй. Заметили меня пос­ле работы в кино. Первая моя серьезная роль – мырза Танирберген в фильме «Кровь и пот». Я постарался сыграть степного аристократа так, чтобы изменить стереотипы по отношению к так называемым плохишам. Баев у нас раньше показывали брюхас­тыми, туповатыми, злобными. А мой Танирберген, умный и интеллигентный человек, пытается вникнуть в происходящие вокруг перемены и, может быть, принять их. Однако герой нового времени, представитель рабочего класса, неграмотный Еламан, не может ему объяснить идеи марксизма-ленинизма, потому что сам незнаком с ними. В фильме есть сцена, где Танирберген говорит ему: «Еламан, я хочу понять, чего же хотят такие, как ты? Пока я понял одно – вы всех хотите уравнять. Но ведь даже пять пальцев никогда не бывают равными». И что ему ответил оппонент? Он впал в истерику: «А-а, тебе по душе, когда мы все порознь, а когда соединились в кулак, тебе не понравилось?»

Мне кажется, Абдижамил Нурпеисов совершал над собой усилие, когда писал образ Еламана, а Танирберген у него лился как песня.

Фильм участвовал во Всесоюзном кинофестивале в Ашхабаде, мою игру заметили, киношная братия подходила с поздравлениями. Однако делать дальше из меня кинозвезду наши не захотели или не смогли. Нет, интерес­ных предложений было много, но после фотопроб начиналось: что в нем, то есть во мне, есть такое… ну неказахское. В те годы бытовал стереотип – все казахи должны быть узкоглазыми, кривоногими, низкорослыми и редкозубыми «мыркымбаями», «итбаями», «кушикбаями» с заплывшими жиром мордами.

Потом, когда уже режиссеры стали думать о себе, а не слушать всех подряд, начали брать в свое кино актеров не «похожих на казахов», а могущих сыграть великих казахов. Ардак Амиркулов, приглашая меня на роль Каир-хана в «Гибели Отрара», сказал, что делает это без тени сомнения. Но как же с ним трудно было работать! Он был жесток и к себе, и к другим. И я все полтора года, что шли съемки, старался попасть в эстетическую обойму режиссера. Произошло это только в середине фильма, и мы уже не так сильно спорили с ним. Во время съемок «Гибели Отрара» развалился Советский Союз, и мы решили заняться с ним кинобизнесом, чтобы спасти нашу картину. Создали компанию «Дат-фильм», довели общее детище до кондиции и сделали премьеру в «Целинном». К сожалению, «Гибель Отрара» продержалась в прокате не так долго. Не оттого, что фильм плохой (на МКФ в Монреале он был удостоен «Фипресси» – приза международной Ассоциации кинопрессы), а оттого, что на дворе стоял 1992 год. Народ разбрелся в поисках куска хлеба по базарам. Я и сам в те годы несколько раз брался заниматься покупкой и перепродажей автомобилей, немножко был в моей жизни нефтяной бизнес, помогал друзьям с растаможкой на китайской границе. В общем, везде, где можно, использовал свою популярность. Заходя в высокие кабинеты, просил только лишь человеческого (чтобы не было вымогательства) отношения к друзьям-бизнесменам. Многие из чиновников шли навстречу, но приходилось слышать и такое: «Ну и что, что вы артист?»

Человек с домброй

– В актерской среде Вы считаетесь небедным человеком…

– И не без основания. Меня приглашали и в кино, и на радио, и на дубляж, и на телевидение, и переводы заказывали. После юмористической передачи «Тамаша» мы с Кудайбергеном Султанбаевым вообще стали бешено популярными. Зритель старался нас отблагодарить достойно. Поэ­тому уже в 80-х я слыл богатым человеком.

Но ведь уметь зарабатывать деньги не есть воровать. Если моя фигура знаковая, если я чего-то стою в этой жизни, то это тоже приносит деньги. Моя популярность как актера при общении с большинством государственных мужей стала отличным маркетинговым ходом.

Так я заставил в бытность директором театра имени Ауэзова раскошелиться акимов Алматы и на квартиры для актеров, и на ремонт театра. Например, было выделено из городского бюджета около 40 миллионов тенге на то, чтобы мы могли перекрыть кровлю и поставить на место падающий мрамор – оплошности предыдущего ремонта. Будь я тогда директором, горло бы перегрыз строителям, но не допустил бы этого. Мои шумные, бурные, скандальные без малого девять лет директорства (1993–2001) в родном театре были непростыми, но теперь, когда прошли годы, многие (и коллеги, и историки театра) называют их «золотым временем Ауэзовского театра». В трудные 90-е у нас не было осечек по гастролям и перерывов в зарплате, которые в других театрах в те годы стали обычным явлением.

Слава обо мне идет как о всепожирающем динозавре, нахале, рваче, хапуге, кровопийце и ушлом парне, но я, по сути, очень наивный, лезущий на рожон человек в розовых очках. И нет бы промолчать, но я же просто с ума схожу, когда вижу неграмотный подход к искусству. Меня и сейчас оскорбляет, что людей искусства считают просто клоунами, приз­ванными развлекать на тоях зажравшуюся публику. Однажды я спросил одного высокопоставленного чиновника, почему к нам относятся как к третьесортным людям. Он ответил: «Если тебя это так задевает, то кто тебя зас­тавлял бросать серьезный вуз и шляться с домброй по колхозным сценам?» И он был прав: сам пришел.

– Семь лет назад Вы опять угодили в скандал, были даже условно осуждены за нецелевое использование бюджетных средств, отпущенных на съемки фильма «Феникс». Как с этим сегодня обстоят дела?

– Я смог пройти через это испытание. Через полгода после того, как это случилось, все обвинения с меня были сняты. Сейчас я чист как слеза и даже не остался внакладе. После шума с фильмом «Феникс» зритель каждый мой выход сопровождает «бурными, продолжительными аплодисмен­тами» и на сцене, и в жизни. Возможно, я даже «поднял кассу» благодаря этому скандалу. Приходил, к примеру, в театр посмот­реть на работу коллег, а зрители гурьбой устремлялись ко мне – вместе сфотографироваться, похлопать по плечу, сказать пару ободряющих слов. Я и сейчас не теряю надежду воплотить этот проект в жизнь, развитие космонавтики и космоса – это же для нас, казахов, не просто отданный в аренду «Байконур», но и наука.

– Актеры – народ эмоциональный и влюбчивый. Вы о чем-то жалеете в своей жизни?

– Я понял, о чем вы хотели спросить. От своих детей от первого брака не отказывался. Моя первая жена, умная женщина, хотя и держала на меня обиду до конца жизни за уход из семьи, но детям не запрещала со мной общаться. А они, повзрослев, простили мне все свои детские обиды. Сегодня мои старшие дети – два сына и дочь – давно уже взрослые люди, у меня шестеро внуков, недавно выдал замуж внучку, возможно, скоро стану прадедушкой. От второго брака тоже два сына и дочь, так что я многодетный отец.

– Вы можете сказать про себя: слава богу, жизнь удалась?

– Грех жаловаться. Нет, я не проскакал по жизни на белом коне, моя дорога не была ровной и прямой, были и крутые повороты, и больно падал, и разочаровывался, и стыдился самого себя, когда жизнь накидывала на меня кос­тюм неудачника. Плюс субъективные факторы. Признаюсь, немножко ленив, из-за этого много чего упустил, что теперь уже не успею наверстать. В общем, напортачил много, но в целом судьба ко мне была благосклонна. Актером, кажется, стал неплохим, да еще и как театральный режиссер преуспел. Некоторые из моих спектаклей до сих пор не убрали из репертуара.

– Кстати, Ваши дети пошли по Вашим стопам?

– Нет! Я не то что запретил им это своей отцовской волей, но никогда не подталкивал в профессию, в которую сам до сих пор страстно влюблен. Счастье мое в ней было горьким, везение – опас­ным, поэтому мне не хотелось, чтобы мои дети повторили мой путь, хотя все они немного поют и играют на инструментах. Я им сызмальства твердил, что это (служение искусству) нельзя превращать в дело всей своей жизни, надо вначале получить конкретное образование и профессию, которая будет обеспечивать надежным куском хлеба. А потом, если уж сцена будет продолжать манить к себе, то ради бога, занимайтесь этим в качестве хобби: снимайтесь, если позовут, в кино, пишите книги и даже играйте в самодеятельном, а если позовут, – в профессиональном театре.

Когда я пришел в эту профессию, то и не знал, что здесь тоже играют роль кумовство, телефонное право и всемогущий блат. Поэ­тому, когда в моей жизни случается полоса неудач, образ дается трудно, режиссеры не замечают и на роль, которую должен был сыграть именно я, взяли другого актера, жалею, что ушел из серьезного института.

– А какая, например, роль Вам не досталась?

– Не попал, к примеру, в фильм «Томирис», в «Казахском ханстве» тоже не снялся. И я не то что сожалею, но мне больно. Должен был сняться в этих картинах если не в главной, то хотя бы во второстепенной роли. Но в тот период, когда снимались эти картины, «балом правил» мой личный недруг, от которого напрямую зависело финансирование этих картин. Но все проходит, прошло и это. И в целом, взвешивая плюсы и минусы, я считаю себя поцелованным Богом. Да, в моей жизни было много грустного и печального, но ведь и ярких момен­тов тоже хватало, иначе бы я не стал узнаваемым актером. В моей жизни есть такая закономерность: переживаю какие-то тяжелые катаклизмы, а следом приходит ослепительно светлая полоса и все заканчивается победой, или, как говорят казахи, «басы қатты, аяғы тәтті». Поэтому и воспринимаю полосу неудач если не смиренно, то философски.