А он, мятежный, просит бури

Его театральная карьера началась с головокружительного успеха: первая роль, причем главная – Марат в спектакле «Мой бедный Марат» по пьесе Алексея Арбузова во Владивостокском краевом театре – принесла не только ошеломительное признание публики, но и повлекла за собой целую череду таких же звездных ролей. Было это более полувека назад, в начале 60-х, когда недавний выпускник Ташкентского театрального института делал первые шаги на сцене.

Его амплуа героя-любовника, мастера «плаща и шпаги» позволяло покорять и дамские сердца, и вершины классической драматургии – Шекспир и Лопе де Вега, Шварц и Кальдерон, Островский и Чехов, Горький и Михаил Булгаков… Вот далеко не полный перечень авторов, в пьесах которых блистал Геннадий Балаев. Поразительно, но в его послужном списке свыше 100 только главных ролей!

И в этом длинном перечне самая любимая роль – поручик Лермонтов в одноименном спектакле по новелле Константина Паустовского. Это была первая работа Геннадия Балаева на сцене алматинского русского театра драмы.

– Мятежный Лермонтов с его активным неприятием несправедливости, постоянными душевными исканиями, с его влюбленностями в прекрасных дам очень близок мне по духу. А кроме того, эта работа дала мне возможность прикоснуться к гениальной поэзии. Я до сих пор помню многие лермонтовские стихи, – говорит Геннадий Николаевич.

Видимо, это постоянное стремление не размениваться на мелочи, идти только вперед, преодолевая одну вершину за другой, и дает ему ощущение молодости. Когда-то великая Любовь Орлова устами своей героини мисс Пат из спектакля «Милый лжец» говорила: «Мне никогда не будет больше тридцати девяти лет! Ни на один день!» 80-летний Геннадий Балаев утверждает, что он чувствует себя на 35. И действительно, он до сих пор легок в движениях, спортивен, эмоционален и импульсивен, умеет радоваться жизни, а на сцене даст фору любому молодому актеру. По его словам, этот активный жизненный потенциал заложен в нем с детства.

Родом из детства

– Представьте Самарканд после­военных 50-х – начала 60-х годов, где все пропитано стариной, где в воздухе витают ароматы узбекского плова и тандырных лепешек, где еще жила эвакуированная во время войны московская и ленинградская интеллигенция. Здесь же осело и ворье со всей страны. Эта гремучая смесь из дворянского благородства и криминальной братвы дала мне хорошую жизненную закалку. Улица заставляла всегда быть в физической форме и учила, как сейчас говорят, следить «за базаром». А дома было совсем другое, – рассказывает Геннадий Балаев.

Это «совсем другое» протянулось в советскую действительность из «ранешней», дореволюционной жизни. Его бабушка, в прошлом дворянка, была великолепно образована, свободно владела несколькими иностранными языками, знала толк в музыке.

– Дед мой, белый генерал, был комендантом Шлиссельбургской крепости. После революции вместе с частями Деникина он эмигрировал за границу. Бабушке уехать не удалось, она была арестована, но большевики ее не расстреляли, а лишь выслали из Петербурга. Перед этим ее завербовали чекисты, дали кличку Ваза и выслали в Актюбинск. Кстати, в Актюбинске, прямо на вокзале, за одну бриллиантовую запонку моего деда она купила 12-комнатный дом, в котором в 1940-м году я и родился. У меня остались старинные фото деда и бабушки, которая до конца дней своих сохранила аристократические манеры, говорила немного на французский манер. Позже наша семья переехала в Самарканд. В 6 лет бабушка отдала меня учиться игре на фортепиано. Моим педагогом была немка из Германии, ее звали Дом­на Францевна. Уж не знаю, как она попала в Россию, а во время войны оказалась в эвакуации в Самарканде, но я учился у нее до 7-го класса музыкальной школы, потом поступил в музыкальное училище, – вспоминает Геннадий Николаевич.

Бабушка, сама прекрасная пианистка, прочила внуку будущность великого музыканта. Собст­венно, только она и занималась его воспитанием, потому что родители всегда были заняты. Отец – народный артист СССР Николай Дмитриевич Балаев возглавлял в Самарканде драматический театр, мать – Евгения Ивановна Соколова, народная артистка Узбекской ССР, много играла на сцене. Как рассказывал Геннадий Николаевич, его отец в свое время окончил в Ленинграде еще хореографическое училище и во время войны руководил ансамблем песни и пляски Юго-Западного фронта при маршале Рокоссовском.

– Отца я очень уважал, хоть и побаивался немножко. Он был разноплановым артистом – мало того что профессиональный танцовщик, так еще с успехом играл и в драматических спектаклях, я, например, помню его в ролях Отелло и… Ленина. Работал по 24 часа в сутки! Но зато и жил на широкую ногу, любил делать подарки, любил всех угощать, на гастролях мне покупались самые дорогие и модные вещи. Но он никогда не привлекал меня к актерству, – рассказывает Геннадий Николаевич.

Как правило, родители-актеры отговаривают детей идти по их стопам – слишком уж эта профессия зависит от воли случая: повезет – станешь звездой, а не повезет – будешь всю жизнь прозябать где-нибудь на теат­ральных задворках. Так было и в семье Балаевых: на семейном совете было решено, что будущее сына – это музыка.

Поворот в судьбе

И тем не менее Геннадий Балаев не стал профессиональным музыкантом. В этом единоборстве музыки и сцены актерские гены родителей победили бабушкину мечту о музыкальном олимпе ее внука. Хотя сопротивлялась она, видимо, упорно: Геннадий окончил музыкальное училище и поступил в Ташкентскую консерваторию.

– Моим преподавателем был знаменитый пианист Рудольф Рихардович Керер. Он был поклонником Листа, поэтому и я много играл Листа – Первый концерт для фортепиано с оркест­ром, Десятую рапсодию, а еще Второй концерт Рахманинова, Революционный этюд Шопена… Меня считали перспективным пианистом, говорили о врожденной технике. Я брал все листовские аккорды, что предполагало особую технику. Но учеба в консерватории требовала большой отдачи – надо было заниматься по 7–8 часов в день. Помню, окна открыты, мимо проходят молодые красивые девушки, а я вынужден сидеть за роялем, – говорит он.

Несмотря на успехи в музыке, Геннадию хватило ума и мужества осознать, что Рихтера из него не получится, а размениваться на мелочи, на «дирижерство в цирке» не хотелось. И он решил попытать счастья на актерской стезе.

– Был уверен, что буду хорошим актером. Как мне тогда казалось, у меня были для этого хорошие данные. Я бросил консерваторию и поступил в театральное училище. Считаю, что сделал правильно, хотя тогда разочаровал и своих родителей, которые не верили в мое счастливое актерское будущее, считая меня слишком легкомысленным, и особенно бабушку, – вспоминает сегодня уже признанный мастер сцены.

Так Геннадий Балаев променял рояль на театральные подмостки, ведь он из тех, о ком еще Пушкин говорил «и жить торопится, и чувствовать спешит». Тем более что серьезная музыка требовала большого самоотречения, не оставляя времени на влюбленнос­ти и яркую жизнь театральной богемы, которая так неудержимо его влекла.

Театр – любовь моя

С первого дня работы в театре он понял, что выбрал единственно нужную для себя профессию, и никогда не делал попыток сменить ее. Ведь после громкого успеха в арбузовской пьесе «Мой бедный Марат» художественный руководитель Владивостокского краевого театра Натан Израилевич Басин, народный артист СССР, доверил ему роль Нила в «Мещанах» Горького. В то время этот спектакль с большим успехом шел в Ленинградском БДТ, где его поставил легендарный Товстоногов. Нила играл Кирилл Лавров, и молодому Геннадию Балаеву сразу пришлось равняться на мастеров сцены мирового уровня.

Следом была «Первая конная» Бабеля и роль командира Крас­ной Армии.

– Мы показывали этот спектакль на гастролях в Москве на сцене Кремлевского театра, в зале сидели люди, которых я с детства знал по портретам, – Буденный, Микоян, Подгорный. Представляете? После окончания спектакля Буденный вышел на сцену, всех поздравил, расцеловал исполнителей главных ролей, в том числе и меня. Потом мы все сфотографировались на память, у меня до сих пор сохранилась эта фотография, – вспоминает Геннадий Николаевич.

Поначалу театр был притягателен для Геннадия Балаева аплодисментами, славой, «красивостью» актерской жизни:

– Когда я сыграл свою первую роль Марата, а моя жена – главную героиню Лику, нас стали узнавать на улицах. Ведь Владивосток – это порт, в советское время он был закрытым городом, поэтому, можно сказать, что все друг друга знали в лицо, а уж тем более актеров. Это было чудное время! А кроме того, мне было интересно примерять на себя судьбы других людей, хотелось говорить о любви словами Шекспира, хотелось стоять на коленях перед красивыми женщинами, целовать им руки... Театр для меня был, да и сейчас остается волшебным миром.

Алматинский период

Казалось бы, актерская судьба складывалась настолько удачно, что грех было желать чего-то еще. Но к тому времени, кроме хороших ролей, хотелось и хорошего дома, тянуло туда, на юг, где остались родители. И однаж­ды он прочитал объявление в «Советской культуре» о том, что в алматинский театр русской драмы требуется актер на роль поручика Лермонтова.

– Тогда главным режиссером был заслуженный деятель искусств КазССР Абрам Львович Мадиевский, я ему написал, послал фотографии из различных спектаклей, весь свой послужной театральный список, но поставил условие – мне нужна отдельная квартира. Вскоре получил ответ, что мои условия приняты, мне предоставляется двухкомнатная квартира в центре города, я буду играть поручика Лермонтова, а моя жена – Мусину-Пушкину. Дело в том, что Мадиевский неплохо знал владивостокский театр, тогда там шел спектакль «Хлеб» по пьесе Киршона, который был представлен к Ленинской премии. У нас прошли очень успешные гастроли в Москве, обо мне писали газеты. Мне казалось, что я уже достиг вершины, и лишь потом понял, что это было только начало, – говорит Геннадий Балаев.

И в 1967 году молодая талант­ливая и амбициозная, в хорошем смысле этого слова, театральная пара приехала в тенистую, уютную Алма-Ату. После шумного Владивостока Алма-Ата показалась им тихим провинциальным городом, наполненным журчанием арыков и запахом яблок. Театр располагался еще в старом здании возле соснового парка. И с тех пор, как признается Геннадий Балаев, он влюбился в этот город на фоне заснеженных гор.

Ему опять повезло – он соприкос­нулся с прекрасными актерами, ведь тогда на алматинской сцене блистали такие корифеи, как народный артист СССР Евгений Диор­диев, народная артистка КазССР Валентина Харламова, народный артист РК Юрий Померанцев, народные артистки Казахской ССР Людмила Кюн, Любовь Майзель…

Работа Геннадия Балаева в пьесе Константина Паустовского «Поручик Лермонтов» была в какой-то степени знаковой – спектакль ставился в связи с присвоением театру имени этого замечательного поэта. Вскоре постановку увидели и в Москве во время гастролей, которые проходили на сцене Малого театра, где она также была высоко оценена.

Следом была роль Джакели в спектакле «Не беспокойся, мама!» Нодара Думбадзе. Ставил эту пьесу Рубен Андриасян, который более 30 лет руководил лермонтовским театром.

А потом пошла целая череда самых разных и интересных образов – Безуглов в спектакле Мара Сулимова «Надежда горит впереди», Сильвио в «Старшем сыне» Вампилова, Феликс в одноименной постановке Рубена Андриасяна…

Вот уже более полувека Геннадий Балаев служит в алматинском театре. Правда, еще во времена его молодости был соблазн уехать в театральную Москву.

– Когда здесь работал прекрас­ный режиссер Мар Владимирович Сулимов, мы были на гастролях в Киеве, я играл главную роль в пьесе «Фантазии Фарятьева», и довольно успешно. И однажды после очередного спектакля ко мне в гримерную вошел Юрий Иванович Каюров, народный артист СССР, он был тогда очень популярен, играл Ленина и в кино, и на сцене. Каюров был восхищен моей игрой. А этот спектакль у нас поставил очень талантливый режиссер Александр Антонович Бируля, который был учеником Товстоногова и работал тогда в ленинградском Ленкоме. А у нас в театре как приглашенный режиссер он поставил еще «Трех мушкетеров» и мюзикл «Вестсайдская история». И во всех я играл главные роли. Спектакли шли на ура! И вот тогда Каюров предложил мне поехать попробоваться в Москву или Ленин­град: «Вас возьмут». И я поехал в Питер, в Театр комедии имени Акимова. Меня взяли.

И уже перед самым отъездом из Алматы меня вызвал заместитель министра культуры Исаак Иванович Попов. Он стал меня уговаривать остаться. И я остался. Честно вам признаюсь, я не жалею об этом, потому что в этом театре я сыграл огромное количество прекрасных ролей, всегда был творчески удовлетворен.

Я очень любил Теодоро в «Собаке на сене», этот спектакль ставил Юрий Борисович Померанцев. Мне хотелось бы вспомнить и еще не совсем обычный спектакль «Танго» по пьесе польского драматурга Славомира Мрожека в постановке Игоря Пискунова. Я играл в нем Стомиля – апологета демагогичес­ки понимаемой свободы в жизни и любви. Этот спектакль имел просто ошеломляющий успех на театральном фестивале в Питере в начале 2000-х, – вспоминает Геннадий Николаевич.

Во время нашей с ним долгой беседы я не могла не задать традиционный вопрос: при таком огромном количестве сыгранных ролей, что осталось «за кадром»? Что хотелось бы сыграть, но, как говорится, не срослось?

Оказалось, очень многое. Но это не Гамлет, как опять же традиционно можно услышать в ответ. Балаев очень хотел сыграть Арбенина в «Маскараде» Лермонтова. Этот спектакль несколько лет назад был поставлен в нашем театре, правда, на мой взгляд, он был слишком уж модернизирован.

– Во Владивостоке я играл князя Звездича в этой лермонтовской пьесе. Еще мне очень нравилась роль Мешема в «Стакане воды» Скриба. Кстати, когда я работал в саратовском театре, эту роль мы играли по очереди с Олегом Янковским. Но теперь мне хотелось бы сыграть лорда Болингброка. Как известно, действие этой пьесы происходит в самом начале XVIII века в Англии, в Сент-Джеймсском королевском дворце королевы Анны, где талантливый интриган Болингброк переигрывает герцогиню Мальборо. Когда-то эта пьеса была острой политической сатирой, она могла бы очень современно прозвучать и сегодня. Мне кажется, это тоже моя роль, я ее чувствую.

По признанию Геннадия Николаевича, актерство – это, наверное, самый сильный наркотик.

– Никакая другая профессия, кроме актерской, не дает возможности за одну жизнь прожить сотни. А еще театр дает власть над людьми: я могу заставлять их плакать и смеяться. Я могу поднимать людей над суетой жизни. Не случайно великий драматург Александр Островский писал: «Нет театра – нет нации». И сейчас, когда театр переживает сложный период, оставшись из-за карантина без зрителей, я верю, что скоро он обязательно к ним вернется, потому что без дыхания зала театр существовать не может. Живое всегда должно быть живым.