– Как Вы попали в органы?
– Мне всегда нравились детективы – фильмы и книги, но до определенного времени я не связывал свое будущее с работой в правоохранительных органах. В детстве мечтал стать шофером. Потом, когда отучился в школе, как и многие сельские парни, поступил в сельскохозяйственный институт. После 1-го курса ушел в армию, а по окончании службы у меня появилась новая цель и мечта – работать в уголовном розыске. Примером послужил старший брат моей одноклассницы. В итоге я поступил в Карагандинскую высшую школу МВД СССР, после окончания которой в конце 80-х был приглашен на работу в Алма-Ату. Начинал оперуполномоченным уголовного розыска Октябрьского РОВД. Оттуда ушел в Ауэзовское РОВД, а дальше – в отдел по борьбе с вымогательством, убойный отдел ГУВД Алматы, был на других должностях оперативно-начальствующего состава. Вышел в отставку по выслуге лет с должности заместителя начальника районного отдела полиции по оперативной работе.
– И какой же она была – советская милиция?
– Она запомнилась мне мощной, профессиональной, авторитетной структурой. Шли в нее в основном по призванию. Я лично свою службу боготворил так, что первые годы в уголовном розыске, верите или нет, даже не интересовался зарплатой и льготами, мне просто интересно было работать сыщиком. Тогда таких оперов с горящими глазами было много.
Мое поколение ментов, а я не стыдился этого слова, напротив, гордился, часто работало на грани фола. Нередко приходилось в одиночку задерживать даже целую преступную группу. Иной раз преступник не открывал дверь – уничтожал улики, пытался скрыться или даже покончить с собой. Конечно, это было неправильно с точки зрения закона, но мы, если имелись на то основания, считали что действуем во благо и, взяв на себя всю ответственность, взламывали дверь. Я знаю, что сейчас опера не идут на это, поскольку, как правило, это расценивают как нарушение прав человека. Что я думаю по этому поводу? Ни в коем случае не хочу сказать, что против гуманизации законов, но у нас с водой где-то, кажется, выплеснули ребенка. Поэтому ряд статей Уголовного кодекса и других законов, на мой взгляд, требуют корректировки. Например, связанные с насилием против личности. Мы знаем, что сейчас тем, кто совершил сексуальное насилие даже против несовершеннолетнего, дают относительно небольшие сроки. Но практика показывает, что человек, единожды пошедший на это, идет на рецидив.
Раньше в уголовном мире, к примеру, всегда было табу на убийство милиционера, потому что за это, выражаясь их языком, мазали лоб зеленкой, то есть расстреливали. Поэтому в советское время ни один милиционер не боялся уголовников. Это они боялись его, несмотря на численное или иное превосходство.
Вот характерный случай из моей биографии. Сдав экзамены за первый курс в школе милиции, я поехал домой на каникулы. Все однокурсники ехали в купейном вагоне, и только мне «повезло»: достался плацкартный билет в вагоне, полном бывших уголовников – вахтовиков, возвращавшихся на Урал со строительства или капремонта доменной печи в Темиртау. В поезде ядреные подвыпившие мужики с татуировками продолжили пьянку. Я хотел уйти к однокурсникам, как и договаривались, но кроме меня и доменщиков в этом вагоне ехали аксакал с молоденькой внучкой, и я, естественно, не мог оставить их среди этого шабаша. Вначале уголовники косились на меня, но побаивались и сдерживали себя. Вернее, не меня, а моей формы. А потом их развезло от жары и от алкоголя, и здоровые мужики, раздевшись по пояс, начали бузить. Я пару раз прошелся по вагону – присматривался, чтобы определить самого авторитетного. Наконец, подошел к одному, который был больше всех «расписан», и сказал в жестко-дружелюбной форме: «Если не успокоишь своих кентов, на следующей станции всех высажу. Ты пойдешь первым. Основания есть – вы едете в общественном транспорте в нетрезвом виде. Все понятно?»
И что вы думаете? Уголовник вытянулся передо мной, зеленым пацаном в форме курсанта милицейской школы: «Я все понял, командир». Дал оплеуху одному из бузивших, второму, и скомандовал всем: «По шконкам – и спать».
Я для себя понял тогда, что попал в точку – смог убедить и припугнуть. Уголовники увидели во мне мента, с которым опасно связываться.
При сравнительной с настоящим временем скудости материальных ресурсов в советской милиции все же была душа и даже романтика. Сейчас, на мой взгляд, неплохо было бы вернуть в полицию преемственность, наставничество и даже политико-воспитательную работу.
– И вот наступили тяжелые 90-е. С чем пришлось столкнуться правоохранительным органам в условиях развала огромной державы?
– «Лихие 90-е» – укоренившийся термин. Наступили, действительно, непростые, переломные времена для милиции, но тем, кто остался без работы, а значит, без средств к существованию, пришлось намного труднее. Кого-то такая ситуация заставила навсегда покинуть страну, других – заняться непривычным для них делом – коммерцией, а третьих – встать на путь криминала. Участились кражи, угоны, убийства… Режим работы у полиции в те годы был напряженный.
Вспоминается такой случай. Ко мне, старшему оперуполномоченному по раскрытию квартирных краж, привели вора, задержанного по горячим следам. Простой рабочий Николай Б. после закрытия завода, где он работал, лишился возможности содержать семью. Стоял, как и многие безработные, на народной «бирже труда» – на проспекте Сейфуллина, где «новые» алматинцы нанимали бедолаг на поденную работу за копейки. В тот день, когда Николай попал в милицию, ему как раз не повезло с работой. Простояв весь день на жаре, к вечеру вместе с другими такими же горемыками поплелся пешком домой. Проходя мимо одного из домов, заметил – на подоконнике стоит магнитофон, а людей в комнате не было видно...
Сидя у меня в кабинете, он признался, что эта мысль – украсть что-нибудь и продать (лишь бы не возвращаться домой с пустыми руками) – зрела у него давно, но ее как-то удавалось отгонять. Но в этот раз отчаяние и безысходность взяли верх. Это один из случаев, когда до боли было жаль человека, которого по закону нужно было привлечь к уголовной ответственности. Я постарался по возможности сделать так, чтобы он не попал за решетку, хотя формально преступление – кражу – он совершил. Причем не простую, а с проникновением в жилище, то есть квалифицированную.
Девушки легкого поведения – еще одна категория людей, не нашедших в те трудные годы другого, более достойного и легитимного заработка. С ними тоже приходилось много работать, так как они часто становились жертвами маньяков и так называемых чистильщиков общества. Для нас они были носителями информации, свидетелями, потенциальными потерпевшими. В ходе такой работы к уголовной ответственности была привлечена не одна банда уголовников.
– Правда ли, что полиция в те годы срослась с преступными группировками?
– Такие случаи были и они общеизвестны. Дело в том, что каждый сотрудник правоохранительных органов по роду выполняемой работы тесно связан с криминальным миром. Особенно мы, оперативные работники, поскольку криминалитет для нас – это лица, представляющие оперативный интерес. Ранее судимые, сутенеры, проститутки, сбытчики краденого и наркотиков, наводчики, убийцы… Когда постоянно общаешься с такой публикой, происходит так называемая деформация личности, не каждый может противостоять такому влиянию. И если в человеке сидела излишняя тяга к деньгам и «красивой» жизни, то она брала верх над моральными принципами. К счастью, и я сам, и большинство моих коллег устояли.
– Как казахстанская милиция пережила переименование в полицию? А потом противостояние «полиция – Государственный следственный комитет – прокуратура»?
– Для нас, простых милиционеров, переименование прошло незаметно. Как говорится, хоть горшком назовите, только в печь не сажайте. Мы как делали свое дело, будучи милиционерами, так и продолжали заниматься им уже в статусе полицейских. Когда проходила реформа по созданию Государственного следственного комитета, я был заместителем начальника уголовного розыска Турксибского РОВД. Автоматически перешел вместе с оперативно-следственными подразделениями в ГСК. Никакого особого противостояния между нами и сотрудниками МВД я не заметил. На своем уровне мы контактировали и взаимодействовали достаточно продуктивно. То же самое и с сотрудниками прокуратуры. Более того, я считаю, что организация ГСК была одной из удачных реформ, прошедших в правоохранительной системе, а последующая его ликвидация – ошибкой.
– И как все-таки полиция вставала на ноги? Нет ли ностальгии по серой советской милицейской форме?
– Люди как обращались к нам за помощью, так и продолжали обращаться и в 90-е, и в нулевые, и сейчас, думаю, тоже.
Из серьезных изменений можно отметить разве что материальное обеспечение полиции. Оно стало намного лучше. Дежурные части в начале 90-х пользовались машинами марки УАЗ канареечного цвета. Их не случайно прозвали душегубками – они были без вентиляции. Зато сейчас полиция обзавелась комфортабельными иномарками с кондиционерами, да и вообще в техническом плане она стала куда более оснащенной. Это все, конечно, замечательно, но, с моей точки зрения, еще очень много нужно сделать для поднятия престижа полиции. В первую очередь это касается качества кадров. К счастью, призыв общественности – провести реальную реформу МВД – был услышан Президентом Касым-Жомартом Токаевым. Глава государства, насколько мы знаем, дал сейчас поручение перейти к сервисной модели полиции.
– О чем Вы сейчас жалеете?
– Я помню все свои нераскрытые убийства. Они лежат на сердце грузом – убили человека, а преступление осталось нераскрытым. Это, пожалуй, единственное, о чем я жалею, а так службу, которой я отдал четверть века своей жизни, я вспоминаю с ностальгией.
– И последний вопрос: в чем все-таки отличие полиции независимого Казахстана от милиции советского времени? Может ли страна обойтись без полиции?
– Пока существует человечество, полиция необходима. Но чтобы действительно «моя полиция меня берегла», нужна реальная реформа всей правоохранительной системы, в том числе прокуратуры и судов. Как член движения «За реформу МВД», Совета ветеранов органов внутренних дел города и постоянной комиссии по местному государственному управлению и безопасности маслихата Алматы, я буду предпринимать все возможное для того, чтобы она все-таки состоялась.