Душа полна и света, и добра
447
Елена БРУСИЛОВСКАЯ
«Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» – сказал когда-то гениальный Гете устами своего доктора Фауста. В этой фразе, давно уже ставшей крылатой, заключена и вся суть творчества Валерия Коренчука – более полувека он занимается тем, что ловит прекрасные мгновенья. И, судя по всему, ему это удается.
Коренчук удостоен почётных званий ряда международных федераций и союзов фотохудожников. С 2005 года является единственным на постсоветском пространстве обладателем титула EFIAP/;S – «Серебряный Экселленс Международной федерации фотографического искусства». В общей сложности около трехсот работ Валерия Дмитриевича за полвека демонстрировалось на 750 международных выставках в 45 странах мира, многие из них удостоены престижных наград. А ещё были неподсчитанные всесоюзные, республиканские, клубные и около 40 персональных выставок в Эстонии, Литве, Румынии, Казахстане. Его работы находятся в фотографических музеях и собраниях Франции, Индии, Испании, Швейцарии.
В нынешней юбилейной экспозиции представлены 50 работ фотомастера, выполненные в разные годы, в основном черно-белые фотографии. Много портретов, это один из любимых жанров Валерия Коренчука: на нас смотрят молодые актеры Евгений Жуманов и Татьяна Банченко, несравненная Бибигуль Тулегенова и Асанали Ашимов…
Интересное совпадение – Валерий Коренчук родился, когда фотографии исполнилось сто лет, правда, этот знак судьбы сработал не сразу. После школы в 1958 году он поступил в Ленинградский кораблестроительный институт, где постигал секреты проектирования и эксплуатации торпедного оружия. Затем долгие годы работал инженером-конструктором на алматинском заводе имени Кирова, который тогда был флагманом торпедостроения Советского Союза. Правда, об этом мало кто знал, – завод был «закрытым предприятием», так как работал на оборонку. В общем, профессия Коренчука была далека от фотографии, и тем не менее он все-таки к ней пришел. «Почему?» – спрашиваю я его.
– Скорее, фотография пришла ко мне. Причем не сразу, дважды задевала, но безрезультатно. В восьмом классе моему соседу Рафику Галиулину отчим подарил фотоаппарат «Киев», царский подарок по тем временам. Вдвоем мы заклеили черной бумагой щели в сарае, превратив его в фотолабораторию. Причем не просто печатали снимки, но и пробовали всякие фотофокусы.
А когда я стал студентом кораблестроительного института, то как-то у своего земляка, тоже алматинца Левы Буданцева пролистывал журналы «Чехословацкая фотография» (Лева тогда был аспирантом ЛГУ, увлекался фотографией и выписывал все доступные фотожурналы) и был поражен необычностью увиденных снимков. Мне захотелось сделать нечто подобное, поэтому решил купить фотоаппарат и всерьез заняться фотографией. Но стипендия у меня была маленькой, а цены огромные, так что копил деньги чуть ли не полгода на свой первый фотоаппарат «Зоркий 2С». За это время проштудировал всю литературу по фотографии, что была в институтской библиотеке. И когда зарядил первую пленку, то был уже достаточно подготовлен теоретически.
И вот в один из дней на майские праздники, шел 1959 год, мы с друзьями отправились на шлюпках через Финский залив в Петергоф. Возвращаемся с экскурсии, смотрю – в уключину моей лодки кто-то вставил веточку распускающейся вербы. Выглядело это очень красиво: лирообразная уключина, веточка, борт лодки, размывы воды... Осталось только скадрировать будущее изображение и нажать кнопку. Так и возник мой первый снимок – «Открытие навигации», который через 10 лет был удостоен диплома на конкурсе в Югославии. Правда, долгое время фотография для меня была как хобби. Каждый год, возвращаясь после каникул, которые я проводил дома в Алма-Ате, я делал в институте фотовыставку о нашем городе. При этом очень любил и кино, даже подумывал с ним породниться профессионально.
– И, насколько я знаю, породнились – ведь вы окончили еще и ВГИК – Всесоюзный государственный институт кинематографии. Кстати, почему выбрали именно сценарный факультет?
– Видите ли, когда после окончания института я вернулся в Алма-Ату, то решил – отработаю положенный срок и подамся на кинорежиссуру, очень уж меня увлекала эта профессия. Даже договорился с женой, что поеду еще учиться, но та проговорилась моей бабушке, которая в слезах заявила: «Вот умру, тогда поезжай, куда хочешь». Пришлось переориентироваться на заочный сценарный факультет. Был еще и операторский, но я нахально посчитал, что там учиться мне уже нечему. Кстати сказать, в 1965–1967 годах я еще прошёл курс русской филологии в КазГУ, а в 1972 году получил диплом ВГИКа.
– А как попали в фотоклуб?
– На заводе было много выпускников нашего факультета, и мы создали там любительскую кино- и фотостудию. А когда я сделал свою персональную фотовыставку, выяснилось, что чуть ли не с десяток заводчан уже являются членами фотоклуба, они и привели меня туда. Это был 1965 год. Когда мои работы увидел тогдашний руководитель клуба – замечательный фотограф Виталий Федорович Бильков, он начал посылать их на различные конкурсы. Тогда-то и прилетела первая ласточка – югославский диплом за ту петергофскую фотографию с веткой вербы.
– Как известно, фотография всегда шла в ногу с прогрессом, но если в самом начале своего пути она была уделом одиночек – далеко не каждый мог позволить себе иметь фотоаппарат, и далеко не каждому была известна тайна фотографирования. То позже, когда фотоаппараты стали доступнее, фотография стала уделом любителей, правда, и здесь не каждому удавалось занимать ванную или кухню под фотолабораторию, тратя при этом уйму времени на печатание снимков. А вот современная техника делает фотографию доступной даже младенцам. Не затерялось ли искусство в этой лавине снимков?
– Действительно, сейчас на 17 миллионов казахстанцев приходится где-то 18 миллионов фотоаппаратов, потому что у некоторых по 2-3 камеры. Но в ответ на подобный вопрос я всегда говорю: в старину, когда гусиных перьев было мало, мало было и гениев уровня Пушкина, но когда у каждого появилась шариковая ручка, количество «пушкиных», согласитесь, не увеличилось. То же самое и с фотографией – сейчас в мире каждую секунду делается порядка миллиона снимков, правда, многие из них не печатаются, а остаются в компьютерах, телефонах, айфонах и тому подобное. Но если раньше даже любители вынуждены были изучать фотоискусство, потому что без этого невозможно было печатать карточки, то сейчас все считают, что достаточно нажать на кнопку, и ты – фотограф. Да, фотография какого-то отрезка жизни получается, но из всего этого огромного многообразия снимков лишь тысячную долю, если не меньше, можно было бы назвать искусством.
– А в чем эта грань между щелканьем и искусством?
– Знаете, в конце 90-х годов, когда в последний раз вышел справочник профессий, там на букву «Ф» было около 150 профессий, но не было одной – фотохудожника. Все, что было связано с фотографией, носило, как правило, прикладной характер. И получается, что всю славу фотоискусству СССР добыли фотолюбители, и в Казахстане тоже ( я не беру здесь в расчет фотожурналистику, это особая сфера).
Что же касается вашего вопроса, то я и сам не могу точно определить – где та грань, которая делает обычную фотографию явлением фотоискусства. Для меня лично, когда я снимаю, главное – не вмешиваться в происходящий момент, ни в коем случае его не режиссировать.
– Но при этом надо уметь поймать нужный момент, увидеть его, например, ту же веточку вербы в уключине. Вы это увидели, а рядом кто-то и не заметил.
– Это когда объект неподвижен, а ведь порой его, действительно, надо еще и поймать, а это иногда доля секунды. Конечно, нужен опыт, я например, за все эти годы просмотрел миллионы фотографий, и что-то, безусловно, отложилось в памяти: скажем, какие-то композиционные решения, способ печати… В нужный момент это моментально срабатывает. Вот, скажем, есть у меня снимок старой скамейки. Когда я ее увидел, у меня сразу возникли мысли, что когда-то на ней кто-то целовался, объяснялся в любви… Я стал искать, как бы снять скамейку так, чтобы эти следы прошлого угадывались? В итоге зашел немного в росшие рядом кусты, чтобы на первом плане получились темные пятна словно от силуэтов, и снял так, чтобы снимок был несколько размыт, при этом сама скамейка высвечивалась. Назвал я этот снимок «Воспоминание».
А что касается мгновенных снимков, вот, скажем, знаменитый фотограф двадцатого столетия Анри Картье-Брессон обладал уникальным чувством предвосхищения момента, то есть, он словно чувствовал, что сейчас что-то произойдет и нажимал на спуск, и это действительно происходило. В общем, чтобы снимок получился, нужно везение, удача, ну и, конечно, жизненный опыт.
– У вас есть любимые снимки?
– Есть. Например, «лунный» портрет моей жены. Он у меня побывал на 65 международных выставках. Снимок этот был сделан уже давно, мы тогда пошли в горы, начался дождик, от которого прятались под елкой, там я и снял свою жену. Но когда проявил, на слайде оказались видны зеленые тени, получилась зеленая Галка. Я сначала расстроился, но потом вдруг меня осенило: ведь это можно выправить названием – так получился «Портрет при лунном свете», который принес мне с десяток наград. Есть и еще один запомнившийся снимок – «Обида», но за него мне накостыляли по шее.
– Почему?
– Тогда моему сыну было годика полтора, он сильно заболел, поднялась высокая температура, мы с женой метались, не зная, что делать. Но когда температура начала потихоньку спадать, опустившись ниже 39 градусов, я непроизвольно взялся за фотоаппарат. Жена плачет, а я снимаю. Она мне кричит: тут ребенок умирает, а ты со своим фотоаппаратом!
– Кстати, в романе Золя «Творчество» описан аналогичный случай: художник непроизвольно стал рисовать умирающего сына. Наверное, поэтому то, что мы называем творчеством, непроизвольно приподнимает мастера над какими-то жизненными ситуациями, иногда даже трагическими.
– Вот и у меня – плачущая жена меня ругает, а ребенок уже немного приподнялся на ее руках, смотрит и не может понять – за что это мама так ругает папу? И лет 17 эта фотография лежала у меня в столе, пока случайно ее не увидел Виталий Федорович Бильков, который и послал ее на выставки. И сразу это фото в Гонконге завоевало бронзовую медаль.
– Валерий Дмитриевич, понятно, что в фотографии многое зависит от уровня мастерства, но и от фотоаппарата тоже. Часто ли вы их меняли, и жив ли тот ваш первый «Зоркий»?
– Жив, он ветеран моей коллекции и сейчас стоит дома на полке в комнате дочери Ольги, которая тоже стала фотографом, причем, очень даже не плохим. Все мои фотоаппараты живы, здоровы, это мои друзья. Несмотря на всякие уговоры, я их не продам и не выброшу. Не все из них в рабочем состоянии, некоторые рассыпались до предела, но десятка два пленочных фотоаппаратов сохранились, на них можно работать. Фотоаппараты у меня были разные, разного формата, под разные пленки – узкие, широкие... Кстати сказать, широкие фотоаппараты стоили 2-3 зарплаты, их можно было использовать для профессиональной работы в газетах и журналах. А сейчас их заменяет обычная цифровая камера, на которой можно делать что угодно. Последний мой пленочный фотоаппарат – «Cannon AE 1 Program”. Как-то я протер его от пыли, нажал на спусковую кнопку и услышал столь сладкий для уха звук – ччччик.
Коренчук удостоен почётных званий ряда международных федераций и союзов фотохудожников. С 2005 года является единственным на постсоветском пространстве обладателем титула EFIAP/;S – «Серебряный Экселленс Международной федерации фотографического искусства». В общей сложности около трехсот работ Валерия Дмитриевича за полвека демонстрировалось на 750 международных выставках в 45 странах мира, многие из них удостоены престижных наград. А ещё были неподсчитанные всесоюзные, республиканские, клубные и около 40 персональных выставок в Эстонии, Литве, Румынии, Казахстане. Его работы находятся в фотографических музеях и собраниях Франции, Индии, Испании, Швейцарии.
В нынешней юбилейной экспозиции представлены 50 работ фотомастера, выполненные в разные годы, в основном черно-белые фотографии. Много портретов, это один из любимых жанров Валерия Коренчука: на нас смотрят молодые актеры Евгений Жуманов и Татьяна Банченко, несравненная Бибигуль Тулегенова и Асанали Ашимов…
Интересное совпадение – Валерий Коренчук родился, когда фотографии исполнилось сто лет, правда, этот знак судьбы сработал не сразу. После школы в 1958 году он поступил в Ленинградский кораблестроительный институт, где постигал секреты проектирования и эксплуатации торпедного оружия. Затем долгие годы работал инженером-конструктором на алматинском заводе имени Кирова, который тогда был флагманом торпедостроения Советского Союза. Правда, об этом мало кто знал, – завод был «закрытым предприятием», так как работал на оборонку. В общем, профессия Коренчука была далека от фотографии, и тем не менее он все-таки к ней пришел. «Почему?» – спрашиваю я его.
– Скорее, фотография пришла ко мне. Причем не сразу, дважды задевала, но безрезультатно. В восьмом классе моему соседу Рафику Галиулину отчим подарил фотоаппарат «Киев», царский подарок по тем временам. Вдвоем мы заклеили черной бумагой щели в сарае, превратив его в фотолабораторию. Причем не просто печатали снимки, но и пробовали всякие фотофокусы.
А когда я стал студентом кораблестроительного института, то как-то у своего земляка, тоже алматинца Левы Буданцева пролистывал журналы «Чехословацкая фотография» (Лева тогда был аспирантом ЛГУ, увлекался фотографией и выписывал все доступные фотожурналы) и был поражен необычностью увиденных снимков. Мне захотелось сделать нечто подобное, поэтому решил купить фотоаппарат и всерьез заняться фотографией. Но стипендия у меня была маленькой, а цены огромные, так что копил деньги чуть ли не полгода на свой первый фотоаппарат «Зоркий 2С». За это время проштудировал всю литературу по фотографии, что была в институтской библиотеке. И когда зарядил первую пленку, то был уже достаточно подготовлен теоретически.
И вот в один из дней на майские праздники, шел 1959 год, мы с друзьями отправились на шлюпках через Финский залив в Петергоф. Возвращаемся с экскурсии, смотрю – в уключину моей лодки кто-то вставил веточку распускающейся вербы. Выглядело это очень красиво: лирообразная уключина, веточка, борт лодки, размывы воды... Осталось только скадрировать будущее изображение и нажать кнопку. Так и возник мой первый снимок – «Открытие навигации», который через 10 лет был удостоен диплома на конкурсе в Югославии. Правда, долгое время фотография для меня была как хобби. Каждый год, возвращаясь после каникул, которые я проводил дома в Алма-Ате, я делал в институте фотовыставку о нашем городе. При этом очень любил и кино, даже подумывал с ним породниться профессионально.
– И, насколько я знаю, породнились – ведь вы окончили еще и ВГИК – Всесоюзный государственный институт кинематографии. Кстати, почему выбрали именно сценарный факультет?
– Видите ли, когда после окончания института я вернулся в Алма-Ату, то решил – отработаю положенный срок и подамся на кинорежиссуру, очень уж меня увлекала эта профессия. Даже договорился с женой, что поеду еще учиться, но та проговорилась моей бабушке, которая в слезах заявила: «Вот умру, тогда поезжай, куда хочешь». Пришлось переориентироваться на заочный сценарный факультет. Был еще и операторский, но я нахально посчитал, что там учиться мне уже нечему. Кстати сказать, в 1965–1967 годах я еще прошёл курс русской филологии в КазГУ, а в 1972 году получил диплом ВГИКа.
– А как попали в фотоклуб?
– На заводе было много выпускников нашего факультета, и мы создали там любительскую кино- и фотостудию. А когда я сделал свою персональную фотовыставку, выяснилось, что чуть ли не с десяток заводчан уже являются членами фотоклуба, они и привели меня туда. Это был 1965 год. Когда мои работы увидел тогдашний руководитель клуба – замечательный фотограф Виталий Федорович Бильков, он начал посылать их на различные конкурсы. Тогда-то и прилетела первая ласточка – югославский диплом за ту петергофскую фотографию с веткой вербы.
– Как известно, фотография всегда шла в ногу с прогрессом, но если в самом начале своего пути она была уделом одиночек – далеко не каждый мог позволить себе иметь фотоаппарат, и далеко не каждому была известна тайна фотографирования. То позже, когда фотоаппараты стали доступнее, фотография стала уделом любителей, правда, и здесь не каждому удавалось занимать ванную или кухню под фотолабораторию, тратя при этом уйму времени на печатание снимков. А вот современная техника делает фотографию доступной даже младенцам. Не затерялось ли искусство в этой лавине снимков?
– Действительно, сейчас на 17 миллионов казахстанцев приходится где-то 18 миллионов фотоаппаратов, потому что у некоторых по 2-3 камеры. Но в ответ на подобный вопрос я всегда говорю: в старину, когда гусиных перьев было мало, мало было и гениев уровня Пушкина, но когда у каждого появилась шариковая ручка, количество «пушкиных», согласитесь, не увеличилось. То же самое и с фотографией – сейчас в мире каждую секунду делается порядка миллиона снимков, правда, многие из них не печатаются, а остаются в компьютерах, телефонах, айфонах и тому подобное. Но если раньше даже любители вынуждены были изучать фотоискусство, потому что без этого невозможно было печатать карточки, то сейчас все считают, что достаточно нажать на кнопку, и ты – фотограф. Да, фотография какого-то отрезка жизни получается, но из всего этого огромного многообразия снимков лишь тысячную долю, если не меньше, можно было бы назвать искусством.
– А в чем эта грань между щелканьем и искусством?
– Знаете, в конце 90-х годов, когда в последний раз вышел справочник профессий, там на букву «Ф» было около 150 профессий, но не было одной – фотохудожника. Все, что было связано с фотографией, носило, как правило, прикладной характер. И получается, что всю славу фотоискусству СССР добыли фотолюбители, и в Казахстане тоже ( я не беру здесь в расчет фотожурналистику, это особая сфера).
Что же касается вашего вопроса, то я и сам не могу точно определить – где та грань, которая делает обычную фотографию явлением фотоискусства. Для меня лично, когда я снимаю, главное – не вмешиваться в происходящий момент, ни в коем случае его не режиссировать.
– Но при этом надо уметь поймать нужный момент, увидеть его, например, ту же веточку вербы в уключине. Вы это увидели, а рядом кто-то и не заметил.
– Это когда объект неподвижен, а ведь порой его, действительно, надо еще и поймать, а это иногда доля секунды. Конечно, нужен опыт, я например, за все эти годы просмотрел миллионы фотографий, и что-то, безусловно, отложилось в памяти: скажем, какие-то композиционные решения, способ печати… В нужный момент это моментально срабатывает. Вот, скажем, есть у меня снимок старой скамейки. Когда я ее увидел, у меня сразу возникли мысли, что когда-то на ней кто-то целовался, объяснялся в любви… Я стал искать, как бы снять скамейку так, чтобы эти следы прошлого угадывались? В итоге зашел немного в росшие рядом кусты, чтобы на первом плане получились темные пятна словно от силуэтов, и снял так, чтобы снимок был несколько размыт, при этом сама скамейка высвечивалась. Назвал я этот снимок «Воспоминание».
А что касается мгновенных снимков, вот, скажем, знаменитый фотограф двадцатого столетия Анри Картье-Брессон обладал уникальным чувством предвосхищения момента, то есть, он словно чувствовал, что сейчас что-то произойдет и нажимал на спуск, и это действительно происходило. В общем, чтобы снимок получился, нужно везение, удача, ну и, конечно, жизненный опыт.
– У вас есть любимые снимки?
– Есть. Например, «лунный» портрет моей жены. Он у меня побывал на 65 международных выставках. Снимок этот был сделан уже давно, мы тогда пошли в горы, начался дождик, от которого прятались под елкой, там я и снял свою жену. Но когда проявил, на слайде оказались видны зеленые тени, получилась зеленая Галка. Я сначала расстроился, но потом вдруг меня осенило: ведь это можно выправить названием – так получился «Портрет при лунном свете», который принес мне с десяток наград. Есть и еще один запомнившийся снимок – «Обида», но за него мне накостыляли по шее.
– Почему?
– Тогда моему сыну было годика полтора, он сильно заболел, поднялась высокая температура, мы с женой метались, не зная, что делать. Но когда температура начала потихоньку спадать, опустившись ниже 39 градусов, я непроизвольно взялся за фотоаппарат. Жена плачет, а я снимаю. Она мне кричит: тут ребенок умирает, а ты со своим фотоаппаратом!
– Кстати, в романе Золя «Творчество» описан аналогичный случай: художник непроизвольно стал рисовать умирающего сына. Наверное, поэтому то, что мы называем творчеством, непроизвольно приподнимает мастера над какими-то жизненными ситуациями, иногда даже трагическими.
– Вот и у меня – плачущая жена меня ругает, а ребенок уже немного приподнялся на ее руках, смотрит и не может понять – за что это мама так ругает папу? И лет 17 эта фотография лежала у меня в столе, пока случайно ее не увидел Виталий Федорович Бильков, который и послал ее на выставки. И сразу это фото в Гонконге завоевало бронзовую медаль.
– Валерий Дмитриевич, понятно, что в фотографии многое зависит от уровня мастерства, но и от фотоаппарата тоже. Часто ли вы их меняли, и жив ли тот ваш первый «Зоркий»?
– Жив, он ветеран моей коллекции и сейчас стоит дома на полке в комнате дочери Ольги, которая тоже стала фотографом, причем, очень даже не плохим. Все мои фотоаппараты живы, здоровы, это мои друзья. Несмотря на всякие уговоры, я их не продам и не выброшу. Не все из них в рабочем состоянии, некоторые рассыпались до предела, но десятка два пленочных фотоаппаратов сохранились, на них можно работать. Фотоаппараты у меня были разные, разного формата, под разные пленки – узкие, широкие... Кстати сказать, широкие фотоаппараты стоили 2-3 зарплаты, их можно было использовать для профессиональной работы в газетах и журналах. А сейчас их заменяет обычная цифровая камера, на которой можно делать что угодно. Последний мой пленочный фотоаппарат – «Cannon AE 1 Program”. Как-то я протер его от пыли, нажал на спусковую кнопку и услышал столь сладкий для уха звук – ччччик.
