Иллюстративное фото: almaty.tv
Республиканская и алматинская рабочие группы по реабилитации репрессированных кулаков, баев-кулаков, крестьян-шаруа, осужденных во время коллективизации и голода 1930-х годов, рассмотрели в архивах значительный объем следственных дел, сообщает
Kazpravda.kz.
Пронзительно по трагизму и ординарно по обстоятельствам дело приговоренного к расстрелу простого казахского скотовода, посмевшего пойти против существовавшего в стране в начале 1930-х годов порядка управления.
Уватхан Торгаутов, уроженец аула № 7 Зайсанского района Семипалатинского округа (в Чиликтинской долине, местность Кок-алай), 1890 года рождения; казах выходец из бедняцкой семьи, сумевший в 1925–1928 годах взрастить собственное стадо в 40 баранов, несколько лошадей и пару-тройку коров; избран в 1926 году председателем аулсовета, а в 1929 году – членом колхоза «Кызыл Тан», в силу грамотности активно участвовавший в делах общественного управления аулом.
В начале февраля 1931 года в ауле № 7 Зайсанского района началась мясозаготовительная кампания и были спущены нормативы по гужевой повинности, которые вызвали негодование среди местного населения. Аулсовет 9 февраля, чтобы оперативно решить вопрос с выполнением спущенного сверху планового задания, переложил основную нагрузку на плечи более состоятельных хозяйств. Механизм изъятия уже апробировался ими ранее. Нескольких скотоводов, в числе которых был и Уватхан Торгаутов, исключили из колхоза как баев и их пособников, обложив нормой в 75 пудов мяса (1 228,5 кг).
Днем 10 февраля у одной из зимовок собрались жители аула, перед которыми выступили влиятельные аксакалы, раскулаченные ранее богатые и зажиточные скотоводы.
Один из инициаторов этого собрания, Турганбаев, обратился к собравшимся со словами: «Проходят мясозаготовительные и другие кампании, всех нас уже исключили из колхоза, довели планы. Теперь заберут весь скот, по всему этому видно, что cоветская власть ведет к разорению крестьянства, в особенности казахов; не только нас, будет конфискация бедняков и середняков, поэтому надо уходить в Китай».
Ему вторил Кундакпаев, который отметил, что в горах Манрак находится вооруженный отряд Абылкаса и Кадыра, которых нужно попросить сопровождать кочевку. Уватхан Торгаутов, присоединившись к высказанному, подчеркнул, что «… в Китай нужно торопиться кочевать, так как, если дальше будем оставаться, то cоветская власть нас самих арестует, а скот заберет на заготовку и дальше оставаться будет поздно».
Позднее в этот же день было созвано более представительное по числу аульчан-кожановцев собрание (более 100 человек, в том числе середняки и бедняки), на котором решили завтра же ночью перекочевывать в Китай. По ближайшим аулам были разосланы нарочные, которые уговорили уйти за кордон 50 казахских хозяйств. Среди агитаторов был и Уватхан Торгаутов, который, приезжая в близлежащие аулы, убеждал своих сородичей откочевать за границу следующими словами: «Все мы включены в кулацко-байские хозяйства, доводят невыполнимые планы, завтра всех нас вызовут в аулсовет, самих арестуют, а имущество и скот будут конфисковывать, поэтому, не оставаясь до завтра, нужно бежать в Китай».
Для сопровождения выезда были привлечены 10 вооруженных винтовками джигитов Абылкаса и Кадыра из рода кожан. Их возглавили китайский подданный – казах Мукан Масалимов и один из баев, бежавший в Китай от экспроприации в 1930 году.
О прибытии группы сопровождения стало известно на погранзаставе Чаган-Або. Навстречу откочевывавшим хозяйствам был послан наряд пограничников совместно с рабочими Чиликтинского совхоза. В местечке Карасай они расположились в засаде на пути беженцев. В ходе завязавшейся перестрелки были убиты жена Бачиля и двое малолетних сыновей Торгаутова. Со стороны погранотряда жертв не было.
Не выдержав натиска пограничников, сопровождавшая откочевку группа панически отступила и скрылась в горах Манрак, а оттуда ушла в Китай. За ними последовал и Уватхан Торгаутов, которого потрясла смерть близких ему людей.
Через 14 дней Торгаутов вернулся в родной аул, чтобы встретиться с престарелой матерью Нысан, 77 лет, 12-летней дочерью Орундык и 6-летним сыном Кахарманом. Добровольно пришел к начальнику заставы Болотину, который, продержав его 3 дня, отпустил. Съездив в Зайсан, дал показания и был вновь отпущен к семье. Но уже в июне после упорных разговоров среди населения колхоза «Кызыл Тан» о том, что побывал в Китае, был задержан и помещен в арестное помещение Зайсанского погранотряда.
Пограничники задержанных периодически привлекали к различным работам. В дождливый день 16 сентября 1931 года после уборки в казарме, рытья земли и укладки кирпичей Торгаутов отстал от колонны арестованных. Их было так много, что никто не заметил его отсутствия. Спрятавшись в укромном месте и дождавшись темноты, он пешком двинулся в сторону перевала Ак-Оба, а через 3 дня, передвигаясь только ночью, оказался на китайской стороне.
19 сентября 1931 года Особой частью управления 50-й погранзаставы войск ОГПУ было принято Постановление о предъявлении обвинения по признакам преступления, предусмотренного статьями 58-10 и 59-3 УК за агитацию среди населения и организацию бегство в Китай: 1. Абиеву Кажибеку (28 лет, казах, женатый, малограмотный, середняк, скотовод); 2. Кувашеву Ибкену (32 года, казах, холостой, неграмотный, бедняк-хлебороб); 3. Байгазинову Нургазы (25 лет, казах, холостой, малограмотный, зажиточный скотовод).
Эти шаруа были задержаны после неудачно попытки пересечь границу 10 февраля 1931 года. Дело Торгаутова Уватхана после побега выделили от них в отдельное производство по статьям 58-10 и 59-3, 82, 84 и 166 ч. 2 УК.
В Китае около 2 месяцев в период уборки хлеба Уватхан Торгаутов батрачил на местного монгольского бая-торгоута Сасы, проживавшего в урочище Чий местности Кабук. Затем ему пришлось наниматься на поденную работу к разным торгоутским хозяевам в качестве домашней прислуги: убирать дворы, следить за скотиной. Ночевал где придется.
В конце мая 1932 года в поселок Куре, где он работал у одного торгоутского священнослужителя, к нему приехал сородич Мешитбай Оралбаев, до 1928 года проживавший в ауле № 3 Зайсанского района, а затем бежавший в Западный Китай. Он собирался перевести через границу своего младшего брата с семьей, заодно предложил Уватхану Торгаутову вместе отправиться и за его матерью и оставшимися детьми.
В Казахстан они перешли пешком через перевал Кызыл-Кия в 10 верстах от заставы Чаган-Або. Оралбаев имел на руках 3-линейную винтовку, которую обменял у местного бая за 3 коровы. Торгаутов же был безоружен. Только через 6 дней они добрались до горы Кара-Шоку, что в 18 верстах от города Зайсана, а на седьмой день прибыли в аул № 3 и остановились у Садена, соседа младшего брата Оралбаева – местного объездчика Джумаша. Садена Торгаутов знал раньше, так как через него изредка получал вести о своей матери и детях. И в этот раз Уватхан попросил Садена съездить к его семье с сообщением о бегстве в Китай, передав им что-то из своей одежды.
Перед уходом назад в Китай Джумаш Оралбаев уговорил брата Мешитбая забрать с собой семью своего свояка – колхозника по имени Катран, его жену Кунапию и 20-летнего знакомца Кабдена. Пробыв в горах 5–6 дней, беглецы тронулись в путь и прошли в Китай по той же дороге, по которой прибыли через перевал Кызыл-Кия. После перехода границы Катран в благодарность выделил по лошади Торгаутову и Оралбаеву, остальных оставив себе. Сам же он устроился служить китайскому казаху – местному баю Мукану Масалимову.
В местности Кабук, где жили казахские беженцы и хозяйства из Восточного Казахстана, существовала четкая властная иерархия. Сюда входили 8 сумов, которыми заправлял, помимо местного увана, живущего в урочище Чий, меирим Монкумурун. Из 50 чириков князя в мае 1932 года, когда увеличились миграционные потоки, 25 человек постоянно находились на пограничном посту.
Одним из дарун-кайчи, покровительствовавшим казахам, и был Мукан Масалимов, бежавший в конце 1920-х годов сын репрессированного Советами бая. Он платил налог в пользу увана за землю, так называемый «чай-баш» или «чуй» в зависимости от количества скота. Владел 600 баранами, 150 лошадьми, 50 верблюдами и более чем 50 коровами. Рядом с ним располагались его сородичи в количестве около 100 хозяйств.
Ближайшим помощником Масалимова был бежавший из аула № 2 Тарбагатайского района бай рода бурунбет Ахмеджан Капитанов. Его зимовка располагалась в урочище Чиндын, в 5 верстах от госграницы напротив заставы Чаган-Або. Он имел более 500 баранов, 40 лошадей, 6 верблюдов и 30 коров. С ним рядом находилось около 50 казахских хозяйств из его рода.
И таких помощников было порядка 10–15 богатых баев из разных казахских районов, например, тарбагатайского – есенгельды, зайсанского – кожан.
У всех был шкурный интерес «вербовать» в закордонные группы крепких казахских джигитов для скотокрадства на советской территории, обещая им определенную долю от награбленного.
В первых числах июня Оралбаев, Катран, Торгаутов и китайский подданный Альмеш предприняли очередную вылазку в Союз по уже проторенному ранее пути через перевал Кара-Чоку. Мукан Масалимов, начальник китайского поста и Ахмеджан Капитанов снабдили группу лошадьми.
Прибыв в аул № 3, Торгаутов узнал, что Сабдена арестовали за сопровождение уходящих за кордон казахских хозяйств, поэтому его семью перевести не представилось возможным. От жены Джумаша Оралбаева стало известно, что в этот день на 4 верблюдах из Зайсана были посланы мука и другие продукты рабочим по заготовке леса погранотряда. Дожидаясь возвращения подвод, группа украла двух лошадей, причем одна из них оказалась из совхозного стада.
Заметив подводу, они напали на нее, несмотря на то что один из подводчиков был вооружен охотничьим ружьем. Верблюды были навьючены различными инструментами (пилами, топорами, пустыми мешками и другим инвентарем). Изъяв верблюдов и одну лошадь, двух подводчиков забрали с собой, чтобы те не смогли предупредить пограничников. Дойдя до горы Кок Кезен, они отпустили их, а сами, пройдя через перевал Кызыл-Кия, вернулись в Китай. Трех верблюдов и трех лошадей распределили между начальником китайского каракульского поста, Муканом Масалимовым и волостным управителем торгоутов. Самим парням достались только один верблюд на всех и вещи, собранные с подводы. Торгаутову вручили пилу и топор, три пустых мешка, один тымак и голенище от сапога.
В конце июня была предпринята новая вылазка в СССР, на этот раз Торгаутов поехал с группой, к которой присоединились новые люди, снабженные конями и оружием. На этот раз это были ближайшие подручные начальника китайского поста и родственники Капитанова Ахмеджана. Получив приказ угнать 50 совхозных коров, пасущихся на прежней зимовке Капитанова в урочище Сар-Тум-Сук на советской территории, они через двое суток смогли забрать только 35 коров. Чтобы не донесли два пастуха-казаха, забрали их с собой и отпустили по дороге, оставив им 3 скотины. Прибывших в местность Кабук 28 коров поделили начальник китайского поста Масалимов и меирим Монкумурун, по одной дали исполнителям вылазки. Через несколько дней корова, выданная Торгаутову, сдохла.
Но в начале июля произошел казус. На заставу Чаган-Або каким-то образом попали 52 масалиновских верблюда. На переговоры с начальником заставы направился сам Масалимов с чириком торгоутского дарина и помощником Бекжаном. В обмен на верблюдов советская сторона потребовала вернуть угнанных ранее коров и лошадей. Масалимов пообещал наряду со скотом выдать пограничникам Уватхана Торгаутова и состоятельного казахского мигранта, прожившего в Китае 4 года, – Касена Конусбаева, скрыв остальных участников угона. Официально обмен людьми и животными проводили представители китайских властей.
9 июля 1932 года Уватхана Торгаутова арестовали во второй раз, поместив в Зайсанский ИТУ до передачи его дела на внесудебное рассмотрение «тройки» ПП ОГПУ по Казахстану. До 17 ноября 1932 года вновь проходили допросы, готовились необходимые справки, в конце концов было подготовлено обвинительное заключение Зайсанского погранотряда по делу № 75. Через 4 дня, 21 ноября 1932 года, было принято решение: Торгаутова Уватхана – расстрелять, а приговор – отправить на санкцию в Коллегию ОГПУ. 8 декабря 1932 года его переводят в камеру под усиленный надзор.
18 января 1933 года Торгаутов Уватхан был расстрелян, а тело его предано земле там же, на месте исполнения приговора «тройкой» ОГПУ о ВМСЗ (высшей мере социальной защиты), о чем был составлен соответствующий акт.
Анализ следственного дела позволяет группе сделать несколько выводов и предположений:
– В начале следствия в деле Торгаутова отмечается, что он был судим в 1928 году за бандитизм и приговорен по статье 59-3 к 4 годам лишения свободы. Затем эта пометка исчезает. В Постановлении о предъявлении обвинения и избрании меры пресечения от 19 июля 1932 года отмечается, что нет справки о судимости. Возникает сомнение, что Уватхан был под арестом, так как в 1929 году он становится членом колхоза «Кызыл Тан».
В обвинительном заключении Особого отдела 50-го Зайсанского погранотряда Торгаутова переквалифицируют из аткаминеров во влиятельного бая, организатора откочевки, рецидивиста-скотокрада из бандитской шайки, выдвигая против него обвинение по статьям 58-10, 59-3, 82, 84, 166, ч.2 УК. Три последние статьи в последний момент 1932 года исключаются из обвинения. По нашему мнению, после побега Торгаутова, проявленное охранниками «головотяпство» руководство погранотряда решило скрыть, так как за подобный случай можно было бы получить ту же 58-ю статью.
В деле нет никаких свидетельских показаний вообще и, в частности, показаний, что Торгаутов кого-то убил или покалечил, более того, он сам потерял свою жену и двух малолетних детей. И напрашивается вопрос: «Почему именно его Масалимов вместе с украденным скотом «сдал» советским пограничникам?». При этом начальник погранотряда идет на сделку с известным в округе организатором той самой Синьцзянской закордонной «бандитской шайки», вербующей вынужденно бежавших казахских джигитов на противоправные действия.
Вчитаемся в строки Спецсправки СПО ОГПУ СССР «Об отрицательных моментах и политическом состоянии отдельных районов Союза», подготовленной руководству страны не позднее 1 апреля 1932 года: «Обращает на себя серьезнейшее внимание, что в ряде районов, и особенно в районе Иртышском, в колхозах, переживающих продзатруднения, практикуется «снабжение» колхозников пайками в счет трудодней травой, мясом павших животных. Помимо такого «снабжения» колхозники крадут у соседей собак, кошек и употребляют их в пищу… На почве продзатруднений в указанных 33 районах, пораженных голодом, отмечено до 101 нападения на базы Союзмясо и выступлений с требованиями хлеба, сопровождающихся массовыми беспорядками, разбором обобществленного скота, расхищением хлеба из госамбаров и т. д. Особенно крупные выступления происходили в районах Турксиба, вблизи которых находятся крупнейшие бойни Союзмясо, откуда нападавшими было ограблено на 100 тыс. руб. мясопродуктов. Нападения производились многочисленными группами по 400–500 чел. В Каратальском районе отмечено нападение 2 тыс. казахов, в большинстве колхозников, вооруженных топорами и кетменями, на бойню скотозаготовительного пункта Союзмясо».
Совершенно очевидно, что разрастающийся в 1930–1931-х годах голод становится фактором вынужденного вытеснения населения с мест своего постоянного проживания. Страх за себя и своих близких в случае опасности запускает в действие врожденный механизм человека – инстинкт самосохранения, один из базовых врожденных инстинктов, заставляющих его сознательно искать любые средства и способы для выживания.
Кстати, 14 октября 1932 года при затребовании сведений о социально-имущественном положении Торгаутова официальными органами было отмечено, что «справку получить невозможно, так как бывший № 7 аулсовет как единица в Зайсанском районе не существует, потому что часть населения этого аула в период с 1930 по 1931 гг. ушла в Китай, а остальная часть влилась в другие аулсоветы этого района».
На наш взгляд, если бы следственное дело Торгаутова рассматривал цивилизованный суд с защитой обвиняемого, а не внесудебный квазиорган – «тройка» ОГПУ, к тому же загруженный значительным количеством дел по контрреволюционным преступлениям с вердиктом «расстрелять», то, возможно, он бы сел бы в тюрьму максимум на 8–10 лет, но остался бы жив. Но Уватхан Торгаутов был обречен на смерть!
Республиканская группа: Сауле Жакишева, доктор исторических наук, Фатима Козыбакова, кандидат исторических наук, (КазНУ им. аль-Фараби). Городская алматинская группа: Жанар Саурыкова, магистр КазНПУ им. Абая, Алмажан Утегалиева, кандидат исторических наук (Алматинский университет энергетики и связи), Арман Абикей, PhD (Университет иностранных языков и деловой карьеры)