На переломе жизни

Возвращенные имена

Характерной чертой литературного процесса того времени стал возросший интерес к пережившим второе рождение и вновь оказавшимся на полках книжных магазинов произведениям некогда запрещенных, замалчиваемых или полузабытых авторов. Некоторые из них, по словам искусствоведа Юрия Фохт-Бабушкина, были изолированы от общества сразу же, едва они появились на свет, другие успели пожить какое-то время на свободе и даже оставить по себе след.

Поражая своей откровенностью, в руки читателей попали книги Андрея Платонова, рукописи которых долгие годы пролежали в архиве писателя, Бориса Пильняка, бывшего когда-то самым популярным писателем Советского Союза, извлеченные из запасников стихотворения и поэмы Анны Ахматовой и Ирины Кнорринг, романы Василия Гроссмана, Владимира Дудинцева, Евгения Замятина, Юрия Домбровского, научные труды Александра Чаянова и Ахмета Байтурсынулы. С новой стороны открывались и такие признанные писатели, как Максим Горький, Владимир Короленко, Викентий Вересаев, Александр Твардовский, Николай Заболоцкий, Вениамин Каверин, Константин Симонов, Олесь Гончар и Олжас Сулейменов, некоторые произведения которых – подлинные литературные памятники своего времени – ждали несколько десятилетий, чтобы наконец увидеть свет.

Возвращались к читателю, словно высвобождаясь из плена, литераторы более скромного дарования, чьи имена хоть никогда и не табуировались, но зачастую умещались в безликую формулу «…и другие». Этих скромных тружеников Федор Панферов как-то сравнил с небольшими возвышенностями, образующими протяженную горную систему – литературу, и помогающими нам еще лучше осознать величие поднявшихся к небесам вершин. Так свою вторую жизнь обрели произведения Ивана Евдокимова и Тулегена Айбергенова, Алымкула Осмонова и Александра Аросева, Николая Ляшко и Линарда Лайцена, Ивана Приблудного и Виктора Кина, Владимира Бахметьева и Андрея Алдана-Семенова.

Литература Казахстана переживала в те годы подлинное возрождение. Долгожданными решениями партийных и советских органов было восстановлено честное имя выдающихся писателей нашей родины, ставших жерт­вами произвола 1930-х годов.

«Воскрешение» – так назвал свое небольшое эссе, посвященное литературному процессу того времени, казахстанский писатель Юрий Герт. Наибольшее значение он придавал окончательной – фактической, а не юридической – реабилитации Магжана Жумабаева, «поэта-легенды, человека-легенды», чьи стихи «тайно, с опаской переписывали, перепечатывали, передавали из рук в руки». Попытку вернуть народу поэзию Жумабаева предпринял в 1965 году главный редактор журнала «Простор» Иван Шухов, но пришлось ждать еще 20 лет, чтобы стихи выдающегося поэта были опубликованы – на сей раз в журнале «Дружба народов», редакцию которого возглавлял писатель Сергей Баруздин. Он считал, что издание стихов Магжана Жумабаева не только обогатит казахскую литературу, но и поспособствует «развитию нового стиля мышления».

Так, спустя много лет читатель услышал живой голос поэта, удивительно созвучный той бурной эпохе: «Пока есть просторы казахских кочевий,⁄Герои останутся в памяти вечной!»

Огромное научное, культурное и общественно-политическое значение имело возвращение читателям творчества известного поэта, просветителя и философа Шакарима Кудайбердиева. Характерной особенностью его литературного наследия были не прекратившиеся с гибелью автора издания произведений. Так, в 1934-1935 годах отдельными книгами и на страницах журналов были изданы «Лейли и Меджнун»,­ «Дубровский» и «Боран».

Всесоюзный читатель познакомился с творчеством Шакарима благодаря Мухтару Магауину и Евгению Винокурову, составившим в 1978 году для знаменитой книжной серии «Библиотека поэта» сборник «Поэты Казахстана». В 1988 году известный абаевед Каюм Мухамедханов подготовил обстоятельную статью, положившую начало изысканию неизвестных произведений Шакарима, рассыпанных по страницам дореволюционных изданий.

Два года спустя издательство «Жазушы» подготовило к печати его научно-философские труды «Три истины» и «Родословная тюрков, киргизов, казахов и ханских династий», которые, по словам Мекемтаса Мырзахметова, представляли собой «вершину философской мысли степи». Усилиями отечественных ученых были установлены многие подробности биографии Шакарима, в том числе обстоятельства его трагической гибели.

Бахыт Каирбеков назвал его «первым казахским ученым-историком», который взялся правдиво рассказать о происхождении своего народа, а Каюм Мухамедханов – самым «плодотвор­ным, разносторонним поэтом и писателем», чье «дерево поэзии взросло на чисто народной почве и пронизано духом интернацио­нализма».

В одном из своих стихотворений Шакарим обратился к будущему поколению: «Пусть я умру, за мной идут потомки вслед,⁄Их много впереди ждет трудовых побед.⁄Пусть, вспомнив обо мне, они почтят мой прах,⁄Продолжат песнь мою, как добрый им завет!» Эти слова можно поставить эпиграфом к наследию целой плеяды видных казахских писателей, чьи имена, возвращенные родному народу, стали национальными святынями, символами мужества, стойкости и патриотизма.

«Меня закалило
то страшное время…»

Заметным явлением культурной жизни советских республик в 1985–1991 годах стало появление целого ряда произведений так называемой лагерной литературы. Нельзя сказать, что прежде книги данной тематики не выходили в свет. Упоминания необоснованных репрессий можно найти уже в 1930-е годы, например, в рассказе Лидии Сейфуллиной «Таня». Но каноном лагерной литературы, за исключением книг Александра Солженицына, отношение к которым неоднократно менялось, долгое время были, по сути, два произведения: пьеса «Аристократы» Николая Погодина, рассказывавшая о «перековке» заключенных на строительстве Беломорканала, и «Повесть о пережитом» Бориса Дьякова, написанная во многом для полемики с центральными идеями солженицынской прозы. Эти произведения получили официальное признание и неоднократно переиздавались.

С наступлением перестройки читатели смогли открыть для себя новые имена, в частности, Варлама Шаламова, которого долгие годы знали как поэта, а теперь – уже посмертно – увидели в амплуа автора «Колымских рассказов». Лагерная тема так или иначе нашла свое отражение в творчестве Владимира Карпова, Александра Штейна, Франца Таурина, Евгения Евтушенко, Валентина Ерашова, Анатолия Жигулина, Владимира Цыбина.

Какие произведения лагерной литературы были созданы на казахстанском материале? Достаточно назвать некоторые: повесть «Дело № 179888» Михаила Зуева-Ордынца, «Трагическая поэма» Андрея Алдана-Семенова, повесть «Неприкаянные» Ивана Соболева, рассказ «Исповедь» Ракипа Насырова, поэма «За что?» Светланы Ковалевой, стихотворения Руфи Тамариной и Норы Пфеффер. Каждому из этих произведений, по сей день поражающих натурализмом описываемых событий и ощущае­мым накалом авторских чувств, можно было бы предпослать суровые в своей лаконичности строки Твардовского: «Тут ни убавить,⁄Ни прибавить –⁄Так это было на земле».

Читая эти произведения, невозможно не восхититься стойкостью их авторов. Поставленные в жестокие лагерные условия, вынужденные подчиняться совершенно другим внутренним законам, изо дня в день находившиеся в пограничном между жизнью и смертью состоянии, они, тем не менее, смогли пронести через все эти страшные испытания главное для любого писателя чувство – любовь к людям, без которой невозможно создание подлинно великого произведения.

«Не позволяй душе озлиться!» – писала Руфь Тамарина в одном из своих стихотворений, и это была не просто сентенция. Это крик души, завет будущим поколениям, которым суждено перенять нравственный опыт своих предшественников.

С таким же обращением к «племени младому» выступили две писательницы, создавшие, пожалуй, самые известные в казах­стан­ской литературе произведения на лагерную тему. Повести «Передай дальше!» Анны Никольской и «Смерч» Галины Серебряковой совершили подлинный переворот в общественном сознании.

Свою книгу Анна Никольская – писатель, автор переводов эпоса «Қыз Жібек», стихов Нурпеиса Байганина и первого тома романа Мухтара Ауэзова «Путь Абая», которые высоко оценил корифей переводческого дела Михаил Лозинский, – писала в конце 1950-х – начале 1960-х годов. С творческими замыслами Анны Борисовны были знакомы такие крупные писатели, как Всеволод Иванов, Константин Паустовский, Николай Тихонов и Михаил Слонимский, оказывавшие ей всяческую поддержку.

Но даже их высокие оценки не смогли пробить книгу в печать, и Никольская, разуверившись в возможности опубликовать ее при жизни, в 1972 году передала рукопись Александру Жовтису. Еще почти 15 лет пришлось пролежать ей в архиве выдающегося отечественного литературоведа, прежде чем она была сдана в редакцию журнала «Простор». Вышедшая в октябрьском номере за 1986 год повесть «Передай дальше!», по словам председателя правления Союза писателей СССР Владимира Карпова, породила «не только большой разговор, но и своеобразный всплеск социальной активности».

Характерной особенностью повести «Передай дальше!», по словам Жовтиса, была ее недостаточная стилистическая отшлифовка, что особенно бросается в глаза, если сравнивать повесть с рассказами Никольской. Связано это было с тем, что Анна Борисовна, поняв невозможность опубликовать свою мемуарную книгу, прекратила работу над рукописью. Тем не менее подобный недостаток, а также ряд купюр, сделанных Жовтисом в тексте, никак не отразились на общем идейном замысле повести, который раскрывается уже в предпосланном книге эпиграфе в словах легендарного чешского журналиста Юлиуса Фучика: «Я хотел бы, чтобы все знали, что не было безымянных героев…» Нескрываемая любовь писательницы к людям, попавшим, как и она, в жуткие условия против своей воли, а также ее поразительный оптимизм – без него просто невозможно закончить такое страшное произведение возгласом «Здравствуй, жизнь!» – пожалуй, и есть то, что Сергей Юрский назвал «духом света», который «исходит со страниц, наполненных ужасом событий».

Галина Серебрякова, автор знаменитой трилогии «Прометей» и сборника рассказов «Женщины эпохи французской революции», почти двадцать лет пробыла в заключении. Свою жизнь в лагерях на территории Казахстана она описала в повести «Смерч», которую впервые опубликовали в Париже в 1968 году. Однако Серебрякова, как и Никольская, просившая Жовтиса ни в коем случае не публиковать ее книгу «там», за рубежом, была против использования своего имени и творчества для раздувания какой бы то ни было пропагандистской кампании, поэтому и заявила парижскому издательству официальный протест. Через 21 год повесть, наконец, увидела свет. В пугающих своим натурализмом сценах писательница рассказала о тех, кто был вынужден носить клеймо «жен изменников родины».

Многие страницы книги посвящены восстановлению доброго имени Сакена Сейфуллина, обол­ганного клеветниками. Для Галины Иосифовны, сохранившей теплые воспоминания о талант­ливом казахском поэте, это было делом чести.

«В Сакене Сейфуллине я видела как бы частичку Казахстана и поняла, что он был плоть от плоти своего народа и своей страны, один из лучших ее сынов», – писала Серебрякова.

Только обладая большим и чутким сердцем, можно искренне полюбить страну, пребывание в которой, казалось бы, должно быть омрачено тяжелыми годами заключения. Однако выпавшие на долю писательницы испытания не внесли разлад в ее убеждения, ее патриотизм и чувство братской дружбы к другим народам.

«Все в Казахстане грандиозно, необъятно и богато: плодородные земли и тучные стада, неисчерпаемые недра, бурные многоводные реки, поражающие красотой горы и, главное, люди, целеустремленные и щедро одаренные природой», – признавалась она в своих воспоминаниях. Без этого искреннего признания понять выстраданный писательницей «Смерч» невозможно.

В русле истории

Рост национального самосознания, желание лучше узнать собственную историю, очистив ее от белых пятен, стремление приобщиться к сокровищнице наследия предков – одни из важнейших результатов развернувшихся на территории СССР общественно-политических процессов. Огромную популярность в 1985–1991 годах вновь обретает жанр исторического романа. Его поклонники получили долгожданное собрание сочинений Василия Яна, готовившееся несколько десятков лет, полный текст романа «Память» Владимира Чивилихина, находившийся прежде под негласным запретом роман Петра Павленко «Шамиль», массовые тиражи книг Анатолия Виноградова, Алексея Югова, Ильяса Есенберлина, Ануара Алимжанова, Николая Раевского, Павла Загребельного, Ивана Новикова, Яана Кросса и зарубежных авторов: Генрика Сенкевича, Вальтера Скотта, Мориса Дрюона, Есиэ Хотта, Ярослава Ивашкевича.

Историческая литература Казахстана тех лет была отмечена рядом произведений, ставших классическими, например, романами «Томирис» Булата Жандарбекова и «Смутное время» Мухтара Магауина. Усиливающийся интерес к прошлому побудил группу ученых заняться в конце 1980-х годов подготовкой знаменитой энциклопедии «Абай», которая увидит свет к 150-летию великого поэта. В 1989-м впервые за долгие годы вышел на казахском языке обстоятельный сборник сочинений Ахмета Байтурсынулы, подготовленный к печати Институтом литературы и искусства им. М. Ауэзова.

Большое значение для культурной жизни нашей страны имел изданный в том же году сборник повестей, рассказов, стихов и публици­стики «Дело №… Летопись горького времени». Он впервые объединил под одной обложкой разноплановых авторов: Дмитрия Снегина и Магжана Жумабаева, Каюма Мухамедханова и Галину Серебрякову, Хажбикара Бокова и Руфь Тамарину. Вместе с большой подборкой писем читателей был переиздан в сборнике знаменитый очерк журналиста «Казахстанской правды» Виктора Дика «Карлаг».

Узнал читатель и о судьбе Генриха Эйхлера, редактора «Молодой гвардии», одного из непосредственных участников создания советской детской литературы. Высланный в Казахстан, он вел записи, в которых подробно раскрыл особенности быта тех мест, где находился. Как и прочие произведения, составившие сборник, они внесли свой вклад в формирование нового мышления.

Роль консолидации всех лучших творческих сил страны взял на себя альманах «Алем», первый выпуск которого был подготовлен к печати в конце 1990 года и увидел свет несколько месяцев спустя.

«Мы видим свою задачу в том, чтобы каждый номер «Алема» стал открытием новых… духовных ценностей, источником гипотез и генератором идей», – писали члены редакции альманаха, обращаясь к читателю. Свои приветствия новому изданию прислали коллективы журналов «Жұлдыз», «Простор», «Дружба народов», «Всесвіт» и газеты «Қазақ әдебиеті». Писатели России и Украины видели в альманахе возможность «соединить узами дружбы подчас далекие друг от друга национальные культуры», а также сделать «лучшие романы, повести, рассказы, стихотворения, пьесы писателей всех стран мира достоянием казахского читателя». На страницах «Алема» были напечатаны новые переводы стихотворений Абая и Магжана Жумабаева, «Зигзаги казахской графики» Ахмета Байтурсынулы и «Психология войны» Бауыржана Момышулы.

Большое значение для укреп­ления литературных связей имела публикация в альманахе рассказов «Страх» корейского писателя и драматурга Хана Дина, «Величие» японского писателя Сайте Мацумото, «Незнакомец» китайского писателя Чжана Лина и «Слава» французского писателя Анри Труайя. Несмотря на то, что последующие выпуски альманаха в силу сложившихся тогда экономических и социально-политических обстоятельств так и не увидели свет, его традиции были продолжены современным казахстанским книгоиздательством. Так, закономерным продолжателем «Алема», этого «окна в мир общечеловеческой культуры», можно считать 100-томники «Библиотека­ казахской литературы» и «Бабалар cөзi», объединившие драгоценные богатства отечественного искусства.

Изменения, произошедшие в культурной жизни нашего общества на заре Независимости, трудно переоценить. Они позволили нам по-новому взглянуть на историю собственной страны, раскрыть книги неизвестных прежде писателей и осознать себя законными наследниками предков, чей нравственный подвиг навсегда сохранился в благодарной памяти народа.