Право на искренность, или Проза по совести

Так начинают жить историей

Литературный путь Владислава Владимирова, с отличием окончившего КазГУ (ныне Национальный университет им. Аль-Фараби) в 1963 году, начался на шесть лет раньше. «Но знания – это такой груз, какой не отягощает!» (Д. Снегин). Далее последовали курсы писателей-международников при Литературном институте им. А. М. Горького (Москва, 1974, 1977) и аспирантура при Институте литературы и искусства им. М. О. Ауэзова НАН РК. 

К университетскому диплому прибавился диплом кандидата филологических наук.

В послужном списке В. Владимирова, члена Союза писателей СССР и Союза писателей Казахстана, Международной ассоциации писателей-баталистов и маринистов, Казахского PEN-центра, редакционной коллегии журнала «Нива», имеется также Международная литературная ассоциация «Евразия» (главный редактор). Особое место в жизни заслуженного работника культуры РК В. Владимирова по сей день занимают дела и заботы в Комиссии по литературному наследию Сергея Маркова, видного казахстанско-российского историка-энциклопедиста, поэта, прозаика, социолога и путешественника.

За прошедшие годы трудился Владислав Васильевич в Верховном Совете Казахской ССР, в столичных и республиканских газетах, многие годы был помощником Димаша Ахмедовича Кунае­ва. Нелишне упомянуть и про награды юбиляра: ордена Трудового Красного Знамени, Дружбы народов, Знак Почета, медали, в том числе «За освоение целинных и залежных земель» и «Тыңға 50 жыл – 50 лет Целине». Разносторонняя и необыкновенно интересная биография В. Владимирова – сквозной сюжет его многолетних литературных трудов, часть которых включена в юбилейный пятитомник («Балалар әдебиетi», серия «Тамыр»; 2009).

Просто взлет

Прошло уже несколько десятилетий с тех пор, как одна за другой к читателю пришли повествовательные тетралогия («Просто Ивановы», «Лирическое отступление», «Закон Бернулли» и «Летайте «Вуазеном») и трилогия «Вернуться и ничего не забыть» В. Владимирова. Сразу же пора­зили очевидная зрелость самостоятельного прозаического почерка, нередко иронически-колючего, с зазубринами и шипами, обширная осведомленность автора, бескомпромиссная нравственная позиция. Писатель, досконально познавший и хорошо запомнивший загадочный, многомерный и многофигурный мир столичного журналистского и писательского – да и не только, разумеется, – сообщества, остро и живописно закрепил свои наблюдения и размышления в семитомной словесной фреске. Что не помешало ему и в дальнейшем, неоднократно возвращаясь и ничего не забывая, продолжать страницы современной и собственной «человеческой комедии».

Пространная портретная галерея работы В. Владимирова была чужда тогда – да и теперь – какого бы то ни было приукрашивания. Сов­сем наоборот. Казалось, по тернистой писательской стезе Владислав Васильевич бесстрашно и неудержимо шествовал, напутствуемый мастером «пламенной сатиры» Ювеналом или, ближе к нынешнему времени, Салтыковым-Щедриным. Крутые, на грани безжалостности и беспощадности характеристики нашего автора нередко заставляли многих крепко поеживаться, но все больше понуждали огорченно задумываться и поневоле признавать жесткую правоту неутомимого сочинителя. Сильно неудобную. А вот злобную – никогда. Писатель, снайперски подмечавший малейшее отступление от тысячелетнего и повседневного нравственного кодекса, всю жизнь неотступно придерживался нетленной заповеди Уильяма Блейка – «Правда, сказанная злобно, Лжи отъявленной подобна!» Конечно, вседозволенно трепать, костерить и шельмовать честного и непримиримого автора принялись немедленно и надолго. Не гнушались, как говорится, и доносами, анонимно-подметными и в виде объективно-сочувственных рецензий, опричь того, гневных писем, адресно направляемых «все выше, выше и выше». Пожалуй, мало кому удавалось сохранить лицо, прочитав о себе, под чуть-чуть припорошенными прозрачными псевдонимами, суровую неприкрашенную истину. Такое вот вышло крещение дерзкого прозаика разноградусной и разномастной неприязнью.

Но ведь неспроста, находясь в небе над Москвой (по дороге на писательский съезд), когда чуткий профессиональный слух бывшего летчика быстро позволил понять, что вполне вероятна авиационная катастрофа, Владислав Владимирович «…вспомнил про всех, кого оставил дома, стал перебирать в уме друзей и недругов…» Да, оказывается, недруги столь же необходимы, как и самые преданные, дорогие сердцу друзья. Чужая нелюбовь закаляет.

Впрочем, Бог с ними, с недругами. Поименованные, сюжетно-упругие, неослабно-пружинные повести В. Владимирова «широкие читательские круги» встретили весьма приветливо: читали, перечитывали, обсуждали – и не только на той или иной кухонной территории. Почерпнутого в те годы одобрения и сочувствия, доброжелательного, глубинного и незаурядного понимания автору вдоволь достаточно и по сей день. Как сгусток, как экстракт того положительного, что в те далекие времена говорилось и писалось, причем не только в отечественных палестинах, приведу отзыв одного весьма квалифицированного читателя:

«В раскованной, не лишенной поэтических парадоксов психологической прозе Владислава Владимирова, чей жизнеутверждающий, антимещанский пафос справедливо и неоднократно отмечен авторитетной критикой, дан, и, мне кажется, весьма удачно, живой срез становления новых общественных отношений, раскрыты внешние и внутренние конфликты, привлечено внимание к тому, что называется «диалектикой души», смело поставлены такие вопросы, на какие не ответить ханже и перестраховщику. Ее острую гражданскую полемичность воспринимаешь, как говорится, на одном дыхании с автором, которого читать интересно в любых жанрах» (Олжас Сулейменов).

И поскольку еще Вольтер говорил: «Все жанры хороши, кроме скучного», а умение повествовать увлекательно у В. Владимирова измлада в крови, писатель обратился к истории, к ее романтическим и трагическим страницам.

Мифологемы – в огонь!

Велико собрание историко-аналитических повестей и эссе досточтимого юбиляра. Назову только те произведения, что составили пять томов краткого «Изб­ранного»: «Юрта для Пугачева»; «Три лиры генерала Перовского: Курмангазы. Даль. Пушкин»; «1916. Туркестан. Лето смуты и гнева»; и следующая часть эксклюзивно-сенсационного «туркестанского» цикла – «Последняя осень генерала Фольбаума»; «Кардинал, или Три дороги пророка («Из цикла «Рядом с Кунае­вым»); «Крутится-вертится шар голубой»; «Оглянись не в досаде, или Что такое целина»; «Фрагменты с натуры»; «Досье для Первого»; «Из «Дневника искусств»; «Чем Слово в сердцах отзовется? На литературных орбитах». Неугомонно-изобретательный и вдохновенно-приключенческий писательский темперамент В. Владимирова сказался даже в том, что тексту каждого из пяти томов предпослано завлекательное название: «Притяжение»; «Нет повестей печальнее: Из прошлого – близкого и далекого»; «Право на память. Из прошлого – близкого и далекого. Часть вторая. Неизвестное – об известном»; «Судьбы наших муз».

К нашему общему сожалению, два последних тома собрания сочинений Владислава Владимирова все еще в дороге: пути издательские неисповедимы: «Улита медленно поспешает, когда-то будет».

Пламенная увлеченность автора ярко освещает каждую «историко-аналитическую» и мемуарную страницу многотомника. Это – магнетическая проза: после первой прочитанной строки читатель в надежном и цепком плену. Кстати, лишь одномоментно деликатный, обычно режущий по поводу и без повода в глаза и за глаза правду-матку, автор совсем напрасно предупреждает: «…говорю о том, что знаю, и не говорю о том, чего не знаю… ни одно из действующих (или бездействующих) лиц у меня не выдумано и ни один из фактов не измышлен». Ни одна написанная им страница не вызывает никакого сомнения в соответствии истине, тем более что довольно часто повествователь приводит убедительнейшие ссылки на источники, на устные и письменные свидетельства.

А насчет притягательной силы этой искусно выделанной и бесконечно увлекательной прозы – позвольте подтвердить лаконичную критическую рекомендацию цитатами:

«Именно в 1913 году в Северной Пальмире (это метафорическое обозначение Санкт-Петербурга, в начале Первой мировой войны ставшего Петроградом. – К. К.) за прежде небывалый сорт яблок – семиреченский апорт – верненским чудодеям Моисеевым вручили диплом первого класса и Большую золотую медаль. А незадолго до того плоды эти экспонировались на промышленно-аграрной выставке, устроенной в Верном. Небывало крупные яблоки были украшены изнутри – и это видели все – императорским вензелем, точно таким же, как на парадных генеральских или адмиральских погонах, только там вензель темного цвета, а на волшебных плодах – солнечно-просветленный».

Эти и прочие спокойные строки – во славу полноты бытия, во здравие по-пушкински вакхического братания с жизнью. Но нечасто, о, как нечасто столь благостно настроен строгий автор, ничего не принимающий на веру, испытанный борец с мифами, сказками, беспардонными выдумками, короче говоря, с неправдой. Вот что пишет он в повести «Правда и мифы вокруг Чапаева»: «Скажу сразу: доверять отечественным Пименам и Несторам типа Яковлева (Солженицына, Волкогонова, Радзинского), конечно, можно и даже нужно, но примерно в той же степени, что цыгану-конокраду на ярмарке. …Всякий раз при перепроверке их «достоверных» сведений обнаруживаются гиперболические округления, бесстыдные подтасовки, намеренные умолчания и пробелы». И все эти искажения и передержки, по воле честного, дотошно-кропотливого историка, сгорают в очистительном огне правдивого повествования.

По моему твердому убеждению, без нравственно-ориентированной, пристально-правдивой историко-документальной прозы Владислава Владимирова нельзя узнать, невозможно понять очень многого в евразийской действительности последних столетий.

Святая память: лики и голоса

Эта действительность создавалась и строилась людьми. Неослабный интерес В. Владимирова к «личностному составу» эпохи нынешней и прежней, без преувеличения, огромен. Мало того что писатель с большей или меньшей степенью подробности рассказал о тех, чьи имена можно найти в справочниках и энциклопедических томах, так Владислав Васильевич, в дополнение, на нескольких страницах с благодарностью назвал «тех людей, без чьих больших и малых дел ХХ век был бы попросту немыслим». Пусть судьба порой сводила с большинством лишь на весьма недолгий срок, но в истории второй половины ХХ столетия стараниями и душевным расположением Владислава Васильевича они остались навсегда.

Читатель с сочувственным вниманием прочтет пространные, трогательно и задушевно написанные, откровенные воспоминания о Динмухамеде Кунаеве, Ильясе Есенберлине, Саттаре Имашеве. И как много хорошего, дружеского и сердечного они заключают в себе. Однако же вершина неординарного биографического цикла, написанного с очевидным блеском и безбоязненной раскованностью, следует считать уникальную книгу Владислава Владимирова «Дмит­рий Снегин. Его любовь, память и слово» (Алма­ты, «Қазақстан», серия «Личность и время», 2003). Бесчисленны серьезные и крупные достоинства этого основательного, единственного в своем роде документального романа о Дмит­рии Снегине, названного Президентом Нурсултаном Назарбаевым «Великим Гражданином». И здесь каждая страница убедительна, каждая страница призывает к высоким свершениям. Конечно же, мы соглашаемся с автором, когда он призывает: «Так будем же, дорогой мой читатель, обращаться к честным и правдивым строкам Снегинской поэзии, прозы, публицистики не урывками, а почаще. Убежден: от этого только яснее станет наш взгляд окрест на все минувшее – счастливое и трагичное, мрачное и беспредельно возвышающее человеческую душу в ее вечных поисках Истины».

Но ведь эти слова во многом мы можем применить и к добропорядочным сочинениям Владислава Васильевича Владимирова, чье достойное 75-летие мы и отмечаем нынче.

Константин КЕШИН