Уроки афганских сирот

– Султан Магрупович, Вы занимаетесь исследованием истории Афганистана много лет. Первая Ваша книга, посвященная этой теме, была опуб­ликована еще в 1998 году. Изменился ли с тех пор взгляд на афганский вопрос?

– Двадцать-тридцать лет назад мы просто еще не понимали некоторых моментов. Тогда Афганистан воспринимался просто как некая угроза. Причем опасения связывались в основном с возможностями нежелательной активности с его территории. Самым главным в ту пору казалось сохранить «границу на замке», отгородиться от происходивших в этой стране процессов и связанных с ними рисков.

Поэтому в 1992 году в Ташкен­те был подписан Договор о коллективной безопасности. Он как раз и был ориентирован на защиту от угроз со стороны Афганистана. О способах решения афганского вопроса особо никто не думал. Во-первых, собственная экономическая ситуация стран Центральной Азии тогда не давала возможности включаться в решение общих проблем региона, во-вторых, не было глубокого понимания, с чем мы вообще имеем дело и, в-третьих, остался осадок от вмешательства СССР в дела этой страны.

Тем не менее государствам региона так или иначе, конечно, приходилось контактировать с Афганистаном. В первую очередь – странам, которые граничат с ним. К примеру, Узбекистан был активен, потому что на афганской территории проживает большая узбекская диаспора.

У Таджикистана оказалась своя политика в связи с тем, что от гражданской войны в Афганистан бежали много таджиков. Туркменистан выстраивал отношения с туркменскими племенами, которые проживали на афганской территории.

Но по большому счету, повторюсь, всем было не до Афганистана. Тем более после того, как Россия в 1992 году перестала поддерживать правительство Наджибуллы боеприпасами и деньгами, и после этого произо­шло его падение.

Обратить внимание региона на Афганистан заставило возникновение движения Талибан. Когда в 1996 году талибы заняли Кабул, стало понятно, что организация эта крайне радикально настроена, очень жестка по отношению к женщинам и национальным меньшинствам. Кроме того, все опасались, что талибы могут пойти дальше на север.

При этом Афганистан также оказался в центре борьбы внешних сил. Россия и Иран начали поддерживать Северный альянс – объединение ряда полевых командиров северной части страны, которое вело войну с талибами, получавшими, в свою очередь, поддержку от Пакистана.

Нужно сказать, что ситуация тогда казалась тупиковой, потому как ни одна из сторон не имела ресурсов одержать победу, и Афганистан все больше погружался в бесконечную гражданскую войну. А потом произошли известные события 11 сентября в США, и в Афганистан пришли Сое­диненные Штаты, кардинально изменив расстановку сил.

И вот сегодня мы наблюдаем новый этап, когда в покинутой американскими войсками стране к власти вновь пришел Талибан. И это очень напоминает ситуацию 1996 года, снова вызывая у всех оправданные опасения.

– Международное сообщество, и Казахстан в том числе, не признает правительство Талибана. Есть ли какие-то возможнос­ти у лидеров этого движения легализовать свою власть?

– Главные игроки на этом по­ле – Китай, Соединенные Штаты Америки, Пакистан, Россия, страны Персидского залива, в какой-то мере наши соседи, в большей степени Узбекистан, для которого очень перспективным представляется открытие транспортных коридоров на юг. Талибан как раз и предлагает свое содействие в этом, и если внешние инвесторы поддержат данный проект, то власти Афганистана смогут получить средства на стабилизацию положения.

Международное сообщество не признает Талибан в таком виде, в каком он существует сегодня. И поэтому, параллельно с решением экономических вопросов, крайне важно продолжать переговорный процесс с нынешней властью с точки зрения призыва к изменению подходов в реализации политики в отношении женщин и национальных меньшинств. В противном случае мы получим изолированную территорию с неприятными тенденциями к острой радикализации, а в итоге – гуманитарную катастрофу.

У Казахстана в этой ситуации есть разве что возможность оказывать помощь местному населению, что мы и делаем на протяжении многих лет. Ибо, если ситуация ухудшится, регион неизбежно столкнется с наплывом беженцев, а это очень большая угроза для ЦА.

В Афганистане сегодня проживают около 35 миллионов человек, двадцать лет назад было 22 миллиона. Это территория с высокими показателями рождаемости. Казахстан занимает разумную позицию, продолжая оказывать гуманитарную помощь, что позволяет предотвратить коллапс.

– Каковы перспективы развития экономики Афганистана при условии стабилизации положения в стране?

– Территория Афганистана имеет огромный транзитный потенциал. Поэтому, если страны региона включатся в финансирование создания транспортного маршрута в южном направлении, это будет выгодно для всех. Свои интересы здесь имеют и Китай, и Пакистан, который стремился к открытию транс-афганского газопровода еще тридцать лет назад.

Это выгодно и Узбекистану, потому что откроет путь узбекским товарам в пакистанские порты. Туркменистану очень интересны рынки сбыта газа. Естественно, что и Казахстану открытие этого направления позволит заметно диверсифицировать свою транс­портную логистику.

С экономической точки зрения это выгодно всем. И если Правительство Талибан сможет обеспечить создание этих договоренностей, то все только выиграют.

Поэтому Афганистан – это сейчас больше про транзит, чем про какие-то другие экономические проекты. Сельскохозяйственных земель здесь крайне мало, населения много, фундамента для развития промышленности тоже особо нет. Есть, правда, полезные ископаемые, но для их разработки нужны инвестиции. Пока только Китай готов инвес­тировать в Афганистан.

– Можно ли вообще о чем-то договориться с талибами? Кто эти люди, что ими движет, как зародилось движение Талибан, и почему так быстро распространилось по территории Афганистана, который еще в 70-х годах прошлого века стремился к либеральному светскому обществу?

– До сих пор нет однозначного ответа на вопрос о феномене движения Талибан и обстоятельствах его появления в Афганистане. Оно появилось в результате внутри- и внешнеполитических комбинаций, часто носивших закрытый характер, связанных и с процессами, которые происходили внутри самого афганского общества, и с геополитическими противоречия­ми, которые раздирали страну.

Это крайне радикальное движение, призывающее к возвращению к архаичной для нас модели организации исламского общест­ва с очень сильным уклоном в пуштунскую племенную традицию по отношению к женщинам, например. Оно основано на идеологии деобандийского направления в исламе.

Движение зародилось в Пакистане в пограничных районах с Афганистаном. Большая часть талибов того времени – бывшие сироты афганской войны с участием СССР. Тогдашние беженцы жили в лагерях, и многие подростки шли учиться в религиозные учреждения, которые основывались сторонниками деобандийских идей.

Это были сотни тысяч людей. В большинстве своем талибы – это, конечно, пуштуны, то есть коренные народы Афганистана. Но среди них сейчас есть и узбеки, и таджики. Потому что талибы на территории Афганистана часто опираются на традиционных улемов в разных общинах.

Собственно, для нас опаснее всего, что Талибан теперь может создать медресе на территории Северного Афганистана, и учениками в них станут уже выходцы из Центральной Азии. С учетом того, что талибы очень религиозны, аскетичны и предлагают более справедливую с их точки зрения модель государственного устройства, на длинной дистанции это может составить серьезный вызов для нашего региона.

– А есть ли военная угроза для региона со стороны Талибана?

– С военной точки зрения нападение талибов на Центральную Азию практически невозможно. Все-таки в регионе все государства имеют достаточно сильную вертикаль власти. Они в состоянии контролировать свои границы. Потом талибы как преимущественно пуштунское движение не заинтересованы в экспансии на другие территории.

Кроме того, в регионе выстроена система безопасности, которая опирается, с одной стороны на ОДКБ, с другой – на ШОС. Повторюсь, что самая большая угроза из этого региона – возможность гуманитарной катастрофы и наплыва беженцев.

Нам, скорее, нужно извлечь урок из афганского опыта. Все мы помним хрестоматийные фотографии афганских девушек, одетых по европейской моде, еще в середине прошлого столетия. Тогда проблема отставания в развитии от европейских стран самым серьезным образом беспокоила мусульманскую общест­венность по всему Востоку, в том числе в Афганистане, Иране и Турции. Образованная элита хотела пойти по пути либерального развития, военные хотели социа­листической модернизации.

По большому счету, все хотели как лучше. Проблема в том, что в момент выбора пути обостряются все противоречия в обществе, которые скрыты или завуалированы. При возникновении определенных условий – внутренних или внешних – происходит масштабная разрядка накопившегося давления. А когда конфликт проходит точку невозврата, его очень сложно остановить, и привести это может к возникновению самых неожиданных ситуаций. Поэтому всегда лучше не доводить вопрос до высокого накала противоречий.

– Каким Вы видите будущее Центрально-Азиатского региона?

– Я думаю, что будущее наше неразрывно связано с модернизацией, как экономической, так и социальной. Потому что если не модернизация, то всегда есть риск архаизации.

Модернизация – единственный способ не терять темпов развития. А они нам понадобятся, пото­му что впереди много вызовов.

Беседовала
Юлия Полонская