Яркие картины из жизни казахской степи в записках американского журналиста
4074
Дулат Молдабаев
Путевые записки выдающегося американского журналиста Януария Алоиизия Мак-Гахана «Военные действия на Оксусе и падение Хивы» содержат яркие картины из жизни наших предков, сообщает Kazpravda.kz.
Среди кочевников
Американский военный корреспондент Мак-Гахан прожил недолгую, но яркую жизнь, родившийся в 1844 году, он умер в 1878 году вдали от Америки, его свалил тиф в Константинополе. Во время франко-прусской войны журналист получил известность, описав поражение французской армии. Мак-Гахан стал родоначальником «интервьюирования», опубликовав беседы с французским лидером Леоном Мишелем Гамбеттой и Виктором Гюго.
В 1871 году Мак-Гахан становится корреспондентом «Нью-Йорк Геральд» в Санкт-Петербурге. Узнав о планируемом вторжении русской армии в Хивинское ханство, Мак-Гахан с казахскими проводниками пересекает Кызылкумы и становится свидетелем штурма древнего города. По результатам путешествия через казахскую степь он публикует записки «Военные действия на Оксусе и падение Хивы», изданные в 1874 году в Лондоне и в 1875 году в Москве.
Неутомимый путешественник в 1875 году на паровой яхте HMS Pandora отправляется в экспедицию в поисках Северо-Западного прохода из Атлантики в Тихий океан. На яхте первопроходцы сумели добраться до пролива Пил в канадской Арктике, но были вынуждены вернуться, остановленные паковыми льдами.
Публикации американского журналиста привлекали тем, что подавались в форме живого и увлекательного рассказа, а бесстрашие автора позволяло ему проникать в самые отдаленные от европейской цивилизации того времени уголки и наблюдать все перипетии на месте, потому и описания его очень точны: «Тут я впервые очутился один посреди кызылкумских киргизов (казахов), вне охраны и покровительства русских войск».
А его наблюдение за тем, как аулчане устанавливают юрту, можно считать академическим и внести в инструкцию по сборке казахского переносного жилища: «Я стал наблюдать за установкой кибитки женщинами, меня особенно удивила поспешность, с которою они с этим делом справлялись. Самый остов кибитки, или палатки употребляемой в Центральной Азии, состоит из множества тонких деревянных полосок, скрепленных крест-накрест в виде решетки, но не накрепко, а таким образом, что могут раздвигаться в квадрат и сдвигаться в одну полосу, по произволу. Остов состоит обыкновенно из нескольких таких решеток выгнутых внутри, так что каждая часть имеет форму сегмента круга, а четыре части, вместе связанные веревками, составляют кругообразный сруб. Вверху его ставится от двадцати пяти до тридцати изогнутых же стропил, верхние оконечности которых прикрепляются к обручу трех-четырех футов в диаметре и образуют крышу кибитки.
Как только верблюд, нагруженный кибиткой, стал на колени, две женщины сняли сруб и раздвинули его в круг. Одна из них держала отдельные части, в то время как другая крепко их связывала вместе – вставили дверные косяки, и все вместе обвязали крепко-накрепко веревкой из верблюжьего волоса. Затем одна из женщин взяла обруч, служащий центром и основанием потолка, подняла его изнутри кибитки посредством палки, вставленной в одно из множества отверстий, которые в нем просверлены, тогда как другая немедленно приступила ко вставлению верхних концов всех стропил в эти отверстия для них приготовленные, основание же стропил прикреплялось к стоящему под ними срубу петлями. Наконец обвернули этот скелет кибитки тяжелым войлоком, и кибитка была готова. Обыкновенно она имеет около пятнадцати футов в диаметре при восьми футах в вышину, а формою походит на старомодный улей. На всю установку кибитки требуется не более десяти минут, а между тем она очень устойчива и разве только при сильнейшем урагане способна сдвинуться с места».
Возвратившись к аулу после неудачных поисков дичи, американец был удивлен и порадован, видя, что и его комфорт не был забыт во всеобщем движении и суматохе. Старшина аула приказал поставить маленькую кибитку исключительно для него одного, к которой и подвел гостя со своей степенною вежливостью. Путешественник нашел кибитку устланной коврами и снабженной несколькими мягкими яркими покрывалами и подушками, которые, при усталости его, были неоценимы.
Многие путешественники, описывавшие казахскую степь, передавали свой рассказ со слов третьих лиц, другие же, побывавшие в наших краях, совершали свои походы в сопровождении больших начальников из царской администрации, и быт простых кочевников видели со стороны. В отличие от них Мак-Гахан описал то, что видел воочию: «Я не могу здесь не заметить, что все время моего пребывания с киргизами оставило по себе самое приятное воспоминание. Они все, без исключения, были добры ко мне, гостеприимны и честны. Я провел среди них целый месяц, путешествовал с ними, ел с ними и спал в их кибитках, со мной все это время были деньги, лошади, оружие и вещи, которые могли прельщать их как богатая добыча. А между тем я от них ничего, кроме хорошего, не видал, не только не пропало у меня во все время ни малейшей безделицы, но не раз случалось, что за мной скакал киргиз пять-шесть верст вдогонку, чтобы возвратить что-нибудь мною забытое. К чему же все эти толки о необходимости цивилизовать подобный народ? К чему ведут все рассуждения Вамбери о сравнительных преимуществах английской и русской цивилизации для них? Киргизы замечательно честны, добродетельны и гостеприимны, качества, которые немедленно сглаживаются цивилизацией во всех первобытных народах. На мой взгляд, даже жаль прививать такому счастливому народу нашу цивилизацию со всеми сопровождающими ее пороками».
Древний город
«В этот день случилось нам проезжать мимо многих киргизских могил. Они все очень велики, состоят из центрального купола футов в 30–40 вышиною и окружены высокою стеной футов до пятидесяти в квадрате, каждая из таких могил могла бы служить крепостью для маленького отряда, – так повествует исследователь, предваряя рассказ о развалинах казахского города. – В девять часов мы подъехали к месту, где почва спускалась пологою террасой, образуя долину, открывшуюся пред нами на несколько миль. Она была почти сплошь покрыта саксаулами с распускающимися листьями. Хотя деревца эти были не выше четырех-пяти футов, но с возвышения, на котором мы стояли, они казались чуть ли не дубовым лесом. Посреди виднелось укрепление, которое я принял сперва за Иркибай. Когда же после часовой езды мы приблизились к нему, то увидали, что это были одни развалины. Чтобы подъехать к самому укреплению, надо было переехать по высохшему руслу широкого канала и подняться на пригорок. Тут пред нами предстали остатки внешней стены, переехав за них, мы очутились посреди развалин древнего города».
Из записок следует, что город был около мили в диаметре и окаймлен с трех сторон широким, глубоким каналом, к тому времени высохшим, а с четвертой, северо-западной, стороны ограничен Жана-дарьей, река и замыкала тот водяной круг. На расстоянии 50 футов от наружного канала находились остатки стены, футов в 15, а местами и в 20 вышиной, окружавшей когда-то весь город. Тут же были и сторожевые башни, немного повыше стены и лучше ее сохранившиеся. Все постройки были из того же необожженного кирпича. Часть наружной стены, выходившая к реке, так хорошо сохранилась, что на нее нельзя было взобраться без лестницы. Судя по старому руслу, Жана-дарья была здесь сажен в 40 шириною.
Проводник утверждал, что город этот построен был каракалпаками, вытесненными сюда с берегов Сыр-дарьи около 1760 года. Они не только построили город, но и провели сюда воду из реки на расстоянии 200 миль, углубив русло Жана-дарьи и создав таким образом новую реку.
«Самое название, означающее «новая река», придает некоторую достоверность этому раcсказу. Однако же из других источников я узнал, что русло Жана-дарьи гораздо древнее. По последним исследованиям оказывается, что это была когда-то очень большая река, чуть ли это даже не прежнее русло Сыр-дарьи. Чрезвычайно странно, что относительно Сыр-дарьи, как и относительно Аму-дарьи, найдены указания на то, что она прежде протекала другим руслом, чуть ли не параллельно Аму-дарье, и так же, как и эта последняя, впадала в Каспийское море. Что произвело это странное между ними сходство? Было ли это могущественное вулканическое сотрясение, поднявшее почву и внезапно изменившее течение обеих больших рек, или же это произошло от более простых причин, оказавших с течением времени влияние и на всю окружающую страну?»
Какая бы ни была тому причина, продолжает исследователь с далекого американского континента, но ясно, что берега Жана-дарьи были еще незадолго до этого путешествия заняты многочисленными поселениями, кипевшими жизнью, вместо кочевников, «которые теперь одни попадаются на ее берегах». Этим журналист объяснял происхождение высохших оросительных каналов, которые так возбуждали его любопытство с самого форта Перовского. Что за причины произвели это внезапное опустошение когда-то цветущего оазиса – достоверно неизвестно, но высохшее русло Жана-дарьи могло быть прямой тому причиной.
Среди кочевников
Американский военный корреспондент Мак-Гахан прожил недолгую, но яркую жизнь, родившийся в 1844 году, он умер в 1878 году вдали от Америки, его свалил тиф в Константинополе. Во время франко-прусской войны журналист получил известность, описав поражение французской армии. Мак-Гахан стал родоначальником «интервьюирования», опубликовав беседы с французским лидером Леоном Мишелем Гамбеттой и Виктором Гюго.
В 1871 году Мак-Гахан становится корреспондентом «Нью-Йорк Геральд» в Санкт-Петербурге. Узнав о планируемом вторжении русской армии в Хивинское ханство, Мак-Гахан с казахскими проводниками пересекает Кызылкумы и становится свидетелем штурма древнего города. По результатам путешествия через казахскую степь он публикует записки «Военные действия на Оксусе и падение Хивы», изданные в 1874 году в Лондоне и в 1875 году в Москве.
Неутомимый путешественник в 1875 году на паровой яхте HMS Pandora отправляется в экспедицию в поисках Северо-Западного прохода из Атлантики в Тихий океан. На яхте первопроходцы сумели добраться до пролива Пил в канадской Арктике, но были вынуждены вернуться, остановленные паковыми льдами.
Публикации американского журналиста привлекали тем, что подавались в форме живого и увлекательного рассказа, а бесстрашие автора позволяло ему проникать в самые отдаленные от европейской цивилизации того времени уголки и наблюдать все перипетии на месте, потому и описания его очень точны: «Тут я впервые очутился один посреди кызылкумских киргизов (казахов), вне охраны и покровительства русских войск».
А его наблюдение за тем, как аулчане устанавливают юрту, можно считать академическим и внести в инструкцию по сборке казахского переносного жилища: «Я стал наблюдать за установкой кибитки женщинами, меня особенно удивила поспешность, с которою они с этим делом справлялись. Самый остов кибитки, или палатки употребляемой в Центральной Азии, состоит из множества тонких деревянных полосок, скрепленных крест-накрест в виде решетки, но не накрепко, а таким образом, что могут раздвигаться в квадрат и сдвигаться в одну полосу, по произволу. Остов состоит обыкновенно из нескольких таких решеток выгнутых внутри, так что каждая часть имеет форму сегмента круга, а четыре части, вместе связанные веревками, составляют кругообразный сруб. Вверху его ставится от двадцати пяти до тридцати изогнутых же стропил, верхние оконечности которых прикрепляются к обручу трех-четырех футов в диаметре и образуют крышу кибитки.
Как только верблюд, нагруженный кибиткой, стал на колени, две женщины сняли сруб и раздвинули его в круг. Одна из них держала отдельные части, в то время как другая крепко их связывала вместе – вставили дверные косяки, и все вместе обвязали крепко-накрепко веревкой из верблюжьего волоса. Затем одна из женщин взяла обруч, служащий центром и основанием потолка, подняла его изнутри кибитки посредством палки, вставленной в одно из множества отверстий, которые в нем просверлены, тогда как другая немедленно приступила ко вставлению верхних концов всех стропил в эти отверстия для них приготовленные, основание же стропил прикреплялось к стоящему под ними срубу петлями. Наконец обвернули этот скелет кибитки тяжелым войлоком, и кибитка была готова. Обыкновенно она имеет около пятнадцати футов в диаметре при восьми футах в вышину, а формою походит на старомодный улей. На всю установку кибитки требуется не более десяти минут, а между тем она очень устойчива и разве только при сильнейшем урагане способна сдвинуться с места».
Возвратившись к аулу после неудачных поисков дичи, американец был удивлен и порадован, видя, что и его комфорт не был забыт во всеобщем движении и суматохе. Старшина аула приказал поставить маленькую кибитку исключительно для него одного, к которой и подвел гостя со своей степенною вежливостью. Путешественник нашел кибитку устланной коврами и снабженной несколькими мягкими яркими покрывалами и подушками, которые, при усталости его, были неоценимы.
Многие путешественники, описывавшие казахскую степь, передавали свой рассказ со слов третьих лиц, другие же, побывавшие в наших краях, совершали свои походы в сопровождении больших начальников из царской администрации, и быт простых кочевников видели со стороны. В отличие от них Мак-Гахан описал то, что видел воочию: «Я не могу здесь не заметить, что все время моего пребывания с киргизами оставило по себе самое приятное воспоминание. Они все, без исключения, были добры ко мне, гостеприимны и честны. Я провел среди них целый месяц, путешествовал с ними, ел с ними и спал в их кибитках, со мной все это время были деньги, лошади, оружие и вещи, которые могли прельщать их как богатая добыча. А между тем я от них ничего, кроме хорошего, не видал, не только не пропало у меня во все время ни малейшей безделицы, но не раз случалось, что за мной скакал киргиз пять-шесть верст вдогонку, чтобы возвратить что-нибудь мною забытое. К чему же все эти толки о необходимости цивилизовать подобный народ? К чему ведут все рассуждения Вамбери о сравнительных преимуществах английской и русской цивилизации для них? Киргизы замечательно честны, добродетельны и гостеприимны, качества, которые немедленно сглаживаются цивилизацией во всех первобытных народах. На мой взгляд, даже жаль прививать такому счастливому народу нашу цивилизацию со всеми сопровождающими ее пороками».
Древний город
«В этот день случилось нам проезжать мимо многих киргизских могил. Они все очень велики, состоят из центрального купола футов в 30–40 вышиною и окружены высокою стеной футов до пятидесяти в квадрате, каждая из таких могил могла бы служить крепостью для маленького отряда, – так повествует исследователь, предваряя рассказ о развалинах казахского города. – В девять часов мы подъехали к месту, где почва спускалась пологою террасой, образуя долину, открывшуюся пред нами на несколько миль. Она была почти сплошь покрыта саксаулами с распускающимися листьями. Хотя деревца эти были не выше четырех-пяти футов, но с возвышения, на котором мы стояли, они казались чуть ли не дубовым лесом. Посреди виднелось укрепление, которое я принял сперва за Иркибай. Когда же после часовой езды мы приблизились к нему, то увидали, что это были одни развалины. Чтобы подъехать к самому укреплению, надо было переехать по высохшему руслу широкого канала и подняться на пригорок. Тут пред нами предстали остатки внешней стены, переехав за них, мы очутились посреди развалин древнего города».
Из записок следует, что город был около мили в диаметре и окаймлен с трех сторон широким, глубоким каналом, к тому времени высохшим, а с четвертой, северо-западной, стороны ограничен Жана-дарьей, река и замыкала тот водяной круг. На расстоянии 50 футов от наружного канала находились остатки стены, футов в 15, а местами и в 20 вышиной, окружавшей когда-то весь город. Тут же были и сторожевые башни, немного повыше стены и лучше ее сохранившиеся. Все постройки были из того же необожженного кирпича. Часть наружной стены, выходившая к реке, так хорошо сохранилась, что на нее нельзя было взобраться без лестницы. Судя по старому руслу, Жана-дарья была здесь сажен в 40 шириною.
Проводник утверждал, что город этот построен был каракалпаками, вытесненными сюда с берегов Сыр-дарьи около 1760 года. Они не только построили город, но и провели сюда воду из реки на расстоянии 200 миль, углубив русло Жана-дарьи и создав таким образом новую реку.
«Самое название, означающее «новая река», придает некоторую достоверность этому раcсказу. Однако же из других источников я узнал, что русло Жана-дарьи гораздо древнее. По последним исследованиям оказывается, что это была когда-то очень большая река, чуть ли это даже не прежнее русло Сыр-дарьи. Чрезвычайно странно, что относительно Сыр-дарьи, как и относительно Аму-дарьи, найдены указания на то, что она прежде протекала другим руслом, чуть ли не параллельно Аму-дарье, и так же, как и эта последняя, впадала в Каспийское море. Что произвело это странное между ними сходство? Было ли это могущественное вулканическое сотрясение, поднявшее почву и внезапно изменившее течение обеих больших рек, или же это произошло от более простых причин, оказавших с течением времени влияние и на всю окружающую страну?»
Какая бы ни была тому причина, продолжает исследователь с далекого американского континента, но ясно, что берега Жана-дарьи были еще незадолго до этого путешествия заняты многочисленными поселениями, кипевшими жизнью, вместо кочевников, «которые теперь одни попадаются на ее берегах». Этим журналист объяснял происхождение высохших оросительных каналов, которые так возбуждали его любопытство с самого форта Перовского. Что за причины произвели это внезапное опустошение когда-то цветущего оазиса – достоверно неизвестно, но высохшее русло Жана-дарьи могло быть прямой тому причиной.
