На все времена

«Вот только не надо этого: «И знаете, что», «Вы не поверите…» Да, Шемонаиха – провинциальный городок, но всегда все самое интересное происходит в провинции. Я сам лет пятнадцать назад помогал доставать в нашем глиняном карьере бивень мамонта. Много ты видела музеев, где есть кости животных, которым по сорок тысяч лет?!»

Этот монолог я выслушиваю от местного жителя по имени Ильдар. Он объясняет мне, где, по его убеждению, сердце Шемонаихи – это историко-краеведческий музей. По пути военный пенсионер коротко делится воспоминаниями: у одной бабушки на чердаке лежали тяжелые чугунные утюги, у другой был сундук с одеждой дореволюцион­ной поры. Вот так, по его словам, в городе и создали музей – с миру по нитке.

– А ты знаешь, что на нашей речке Убе стояло 17 мельниц? – спрашивает шемонаихинец. – Представь, если бы одна-две сохранились до наших дней – сюда туристы могли бы ездить, как в Голландию.

– Все так и есть, – подтверждает сотрудник историко-краеведческого музея Наталья Рудакова. – Наше здание действительно раньше служило управой, считалось самым центром села. Ему 112 лет. Правда и то, что муку из местного зерна возили на Ирбитскую ярмарку. Есть архив­ные данные от 1766 года, что на 527 душ в Шемонаихе имелось 17 мельниц, построенных на речках Шемонаевке, Солоновке, Березовке.

В музейной экспозиции, к слову, есть макет водяной мельницы. По словам экскурсовода, посетители, особенно ребятишки, просто «залипают» возле него. Далеко не все современные дети, даже из районного центра, знают, как сеют зерно, убирают колос, ведут обмолот, мелют муку. Принцип старинной конструкции такой: делали небольшую запруду, устанавливали колесо, падающая вода его вращала и через систему передач приводила в движение жернова. Над жерновами был установлен бункер, из которого подавалось зерно, под ними – ларь, куда ссыпалась готовая продукция.

Я – внезапный гость в музее, экскурсоводы меня не ждали. Но как находиться в удивительном патриархальном городке и не увидеть его сокровищницу? Наталья Рудакова улыбается и соглашается рассказать об экс­позициях.

Зал, где невозможно заскучать и возле каждого экспоната восклицаешь «Вау!», посвящен… труду сельчан. Это без тени иронии. Тебе показывают, например, ручную мельницу, с которой, по словам Натальи, запросто управлялась любая хозяйка. Берешься за рукоять, пробуешь повернуть здоровенные каменные круги – и понимаешь: женщины раньше были куда сильнее.

Еще один колоритный предмет – деревянная бадья под мед. Такие делали из цельного дерева, стягивали по краю металлическим обручем, запечатывали наглухо крышкой. Продукцию сплавляли на лодках в Сибирь и дальше. Мед из Шемонаихи славился вплоть до Нижнего Новгорода. К сожалению, у музейщиков нет сведений, каким образом деревянный экспонат попал в фонд, где и из какой породы его сделали.

По словам сотрудницы музея, историческую коллекцию реально собирали методом асар: в начале 1970-х бросили клич – у кого есть какие-то документы, интересные вещи. И на первых порах все экспонаты оформляли как придется. Сидели общест­венники, пенсионеры, просто составляли перечень наименований. Материала в итоге оказалось очень много, богатейшего. Но, увы, многие предметы остались без легенды или фактического бэкграунда, как раз и придающего флер милой старины.

– На Рудном Алтае бадьи под мед делали, как правило, из осины, – чуть позже поясняет опытнейший лесохозяйственник Владимир Резанов. – Просто выдалбливали из ствола. Древесина мягкая, без запаха, без смолистых выделений, легкая, долговечная. Именно в таких бочках пчеловоды везли товар на ярмарки. У каждого на пасеке их было не меньше десятка. Но тары все равно не хватало. Поэтому был еще способ хранения в глиняных ямах. Копали в земле что-то вроде сухого колодца, обмазывали глиной, обжигали. Заливали медом, закрывали крышкой. В таких хранилищах лакомство могло лежать годами. Со временем оно загустевало так, что его резали пластами, как пастилу.

Рядом с медовой утварью замечаю еще одно изделие из дерева. Где-то я его уже видела. Ну конечно – на картинке из школьного учебника по истории! Поле, запряженная лошадь, пахарь пашет землю деревянным плугом... С этим орудием труда, по словам Натальи Рудаковой, связана почти приключенческая история. Как-то в музее во время реставрации вскрыли старые полы. В небольшом подполе и обнаружили однолемешный деревянный плуг.

– Хорошие плуги из дерева были нарасхват, – замечает она. – Видно, кто-то когда-то припрятал нужную вещь до лучших времен. Металлические появились в наших краях только в начале ХХ века.

Помимо хлебопашества, где шемонаихинцам по сей день нет равных, население занималось бахчами и льном. Убинский край – это предгорья, просторы, сочетание жары и достаточной влаги. Урожай получали отменный. Благодаря трудолюбивым женским рукам из растительного льняного сырья делали ткань. В экспозиции можно увидеть все образцы местного льна – от толстого грубоватого полотна для шалбар до тонкой нежной ткани, которую пускали на пошив рубашек.

Я трогаю большой ком из белых волокон – они грубые, деревянистые, но одновременно пластичные. Мне объясняют: это кудель – тот самый материал, из которого дальше делали пряжу. Кудель получали так: срезанное сырье вымачивали в реке, просушивали, затем мяли, чесали, драли. Эту тяжелую работу женщины выполняли вручную, с помощью простейших приспособлений.

Из пышных «шапок» кудели вечерами хозяйки пряли нити. В фонде собрана коллекция прялок – и тех, что попроще, и разукрашенных. Одни использовались для получения толстых нитей, другие – тонких.

– А вот домашний ткацкий станок кросна, – показывает довольно большое устройство экскурсовод. – Его собирали только зимой, когда появлялось больше свободного времени.

Ткать умели все женщины, мастерство осваивали с самого детства. На кроснах изготавливали весь деревенский текстиль – и толстое сукно, и мешковину, и тонкую ткань. Потом из этого полотна шили одежду, постельное белье, скатерти, полотенца.

Я пробую представить себя согнувшейся часами над рамой с нитями. Получается плохо. Нашим прабабушкам при жизни можно было памятник ставить за усидчивость и терпение.

Полцарства за камзол

– Очень сложно шло создание коллекции казахской культуры. У молодежи есть такое – быстро избавляться от старых предметов. Нам пришлось собирать экспонаты по крупицам. Мы обратились к шемонаихинцам, связались с мастерами, ходили по семьям, – рассказывает Наталья Рудакова.

Я еле поспеваю за ее стремительным шагом, по ходу она успевает сообщить детали соз­дания новой выставки. Ей всего пять лет. Здесь представлены домбры, вышитые корпешки, алаша, есть прекрасный, художественно оформленный набор для кумыса. Все в полном соответствии с традиционными экспозициями. Но несколько экспонатов – особые.

Экскурсовод останавливается возле тяжелого зеленого камзола с изумительной вышивкой золотом. Камзол женский. В семье, где его увидели музейщики, вещь переходила от бабушки к внучке, ее хранили как фамильную реликвию. Когда-то наряд приобрел молодой человек, по уши влюбленный в красавицу. Парень подарил его невесте в торжественный час, когда сделал ей предложение. По семейной легенде, камзол был настолько дорогим, что джигиту пришлось продать корову.

Еще один редкий экспонат – Коран, изданный в XIX веке. Это фолиант в кожаном переплете с текстом, выведенном от руки особыми чернилами. Кто знает, возможно, кто-то из убинских мусульман вместе с этой священной книгой совершил хадж.

– Для нас, музейщиков, такие книги бесценны, – отмечает специалист.

По соседству – зал с полным погружением в быт убинских старообрядцев. Печь, красный угол, домотканые дорожки, рушники. Выставка яркая, красочная, причем в буквальном смысле. Если кержаки из поселений на Бухтарме одевались в белые рубахи с синим или зеленым орнаментом, у шемонаихинцев «писком» моды считался красный цвет. Вся палитра красного: ягодно-вишневый, малиновый, розово-клубничный, багровый… Вот уж действительно здесь хороводили красные девицы.

Я разглядываю многослойный костюм с вышитым сарафаном. Удивительно: за сто с лишним лет краски почти не потускнели.

– А что вы хотите? – улыбается экскурсовод. – Ткань натуральная, льняная, красители – природные, никакой химии.

Многие шемонаихинские рукодельницы пользовались швейными машинками «Зингер». Музейщики включили ее в экспозицию как историческую деталь интерьера. По словам Натальи, у некоторых местных пенсионерок «Зингеры» до сих пор в работе. Бабушки во время экскурсий с удовольствием восклицают: «У меня и сейчас хорошо работает, и мешковину шьет».

К слову, у старообрядцев женские костюмы, как и у казахов, были «говорящими». По головному убору можно было определить, замужем ли девица, из состоятельной ли семьи. Если в сарафане – это крестьянка, если в парочке, то есть в кофте с юбкой – казачка.

В комплекте с женским нарядом музейщики показывают украшения – бусы, серьги. У последних своя знаковая история. Дело в том, что у староверов был запрет на украшения. Считалось, что если сделать прокол, то это растление тела и души. По той же причине вышивка на одежде шла от горла до самого низа – как оберег. Но время текло, суровые нравы приверженцев веры становились все мягче. И с какого-то момента модницы в Шемонаихе стали носить и серьги, и гребни, и бусы. Вот так женские украшения стали приметой прогресса.

– У нас богатая коллекция поясов и рушников, – говорит Наталья Рудакова. – Среди них есть уникальнейшие. Вот именной пояс, где вышито: «Следует носить Арине Прокопьевне Денисовой. Барыне-сударыне, носить не переносить». И еще именное полотенце с надписью: «Шыла Матренаъ». Именно так и написано.

Я прикидываю, сколько труда вложили мастерицы в эти изделия, сколько часов они просидели с иголкой и ниткой! Но, с другой стороны, а чем еще им было заняться зимними вечерами, если у них не было ни смартфонов, ни Интернета?..

Айда в Америку!

На рубеже XIX–XX веков Шемонаиха являлась перекрестком торговых трактов и магнитом для переселенцев – как сказали бы сегодня, центром миграционных потоков. Через село пролегали Змеиногорский и Усть-Каменогорский тракты, шли дороги на Семипалатинск и Барнаул.

Событиям, которые здесь бурлили в ту пору, посвящена специальная экспозиция с удивительными фотографиями, документами, вещами. Можно увидеть, например, свидетельства о выходцах из Воронежа, Украины, Поволжья – люди массово переселялись в убинский край в годы Столыпинской реформы. Ехали за лучшей долей. В эти годы возникло несколько немецких сел – Пруггерово, Кенигово, или Кенюхово, Гнаденфельд, или Горкуново.

– И даже было село Америка,  – говорит Наталья Рудакова. – Читаешь старые письма и там можно встретить такие фразы: «Сватья вчера ходила в гости в Америку».

Америку упразднили уже в советские годы в кампанию по укрупнению коллективных хозяйств. Данные об этом селе сегодня собирают по крупицам. Как и историю здешних православных храмов.

Недалеко от музея стоит деревянная церковь. Она притягивает взгляд золотыми маковками, звонницей, милой аккуратностью – словно сошедшая с рож­дественской открытки. Храму еще нет и двадцати лет. По сути, он стал новым воплощением большого белокаменного собора, разрушенного в 1929 году. При большевиках святые стены разобрали, чтобы пустить камни на строительство школы и действующего до сих пор здания казначейства. Новая церковь получила такое же название, как и исторический храм – Преображения Господня.

– Это настоящая реликвия, – показывает сотрудница музея тяжелый медный колокол. – Единственное, что уцелело от исторического собора. Когда с него сняли колокола, их повезли в Семипалатинск на переплавку. Один из сопровождавших улучил момент и скинул самый маленький колокол с последней подводы. Забросал землей, ветками.

О тайнике вспомнили во время создания музея, еще живы были люди, знавшие секретное место. Колокол извлекли, очистили. И он поступил в будущий фонд экспонатом под номером один.

С драматическими событиями связана история и такого редкого экспоната, как дорожный иконостас. На Убе стоял женский монастырь с необычным названием Поморский скит. В 1930-х во время страшного голода один мужчина привез монахиням мешок муки. Спас от смерти. В благодарность служительницы подарили доброму человеку дорожный иконостас – складную конструкцию, которую можно было брать с собой в поездки. Шемонаихинец, несмотря на риск репрессий, сохранил реликвию, позже передал в семье по наследству.

– Огромное спасибо всем, кто в советское время собирал и хранил такие вещи, – заключает Наталья Рудакова. – В Шемонаихе всегда бережно относились к истории.

У исторического деревянного здания музея есть пристройка, возведенная уже в конце 1980-х. Размещенные там экс­позиции посвящены природе убинского края. В специальной витрине выставлен и тот самый бивень мамонта из городского глиняного карьера, о котором мне поведал местный знаток Ильдар. Ученые действительно определили возраст кости в 40 тыс. лет!

Отдельное внимание в залах музея уделено знаменитым землякам – писателям Георгию Гребенщикову и Анатолию Иванову.

Сегодня специалисты район­ного учреждения культуры оцифровывают свои богатейшие сокровища, собирают сведения в электронный каталог. Работа масштабная, трудоемкая, но очень важная. Знания о бесценном наследии нужно передать будущим поколениям.