Случай
489
Был очень поздний вечер после очень долгого рабочего дня. Город залило дождем. Скорей, скорей домой! Ловлю машину. Получается не сразу. Все спасаются от потопа. Наконец, тормозит одна. Приличная. За рулем – молодой человек. Тоже приличный. Соглашается подвезти. Спрашивает по дороге: «А вы не против, если мы за другом заедем? Недалеко тут…»
Вообще-то я против. Даже очень. Но ливень же. Темно же. Снова машину ловить? Причалит ли? «Ну, раз уж надо…» Молодой человек понимающе улыбается: «Да вы не бойтесь, вот мое удостоверение!» «Да, ладно! Зачем?»
Приехали за другом. Тот подходит к машине... с лопатой. Сквозь дождь и в темноте. Картинка не для слабонервных. В голове начинают крутиться страшилки. Но любопытство, как известно, друг журналиста.
– А зачем вам лопата? – интересуюсь.
– Понимаете, у друга собака умерла. Едем помочь похоронить. Но вы не переживайте, мы сначала вас довезем.
Довезли. Не обманули. И даже денег не взяли. Случай, конечно, забавный, но мысли навеял серьезные. О векторе зрения, но не глазного, а душевного. Иной раз мы оцениваем то, что было рядом, отойдя от него уже на запредельно большое расстояние, не имея возможности сократить его, вернуться обратно и что-то изменить.
Поразительно, как начинает развиваться история после последней поставленной точки. Неожиданно став запятой, она открывает новую строку – запоздалого признания и открытия. Случается необратимое. И тут обнаруживается, что за стеной жил человек необыкновенной судьбы, встречаясь с которым, ты ничего необыкновенного не замечал. Он был рядом, «в доступе», как сейчас говорят, но печаль по поводу неузнанного и несказанного охватывает слишком поздно, в зоне невозврата.
Большое видится на расстоянии – формула душевной близорукости, которая и с годами не переходит в дальнозоркость.И никаких очков для коррекции этого «невидения» не подберешь. А ведь надо как-то подбирать. Чтобы не было запоздалых охов и ахов. Великое – оно же рядом. Может быть, в строках романа, который кто-то близкий пишет «в стол», упрямо нанизывая строчку на строчку, отчаянно борясь с мыслями о том, что труд этот никому не нужен. В стихах, которые никогда не были прочитаны вслух. Не знаю, как вы, а я мучительно близорука к близким. Помню, как бабушка жгла в печке письма, что собирала всю жизнь.А я вяло, для приличия, уговаривала ее не делать этого. Сейчас, за точкой невозврата, я все отдала бы за то, чтобы прочесть их. Но огонь догорел...
В словах каждого, кто вслед за Цицероном любит пожаловаться на времена и нравы, увы, есть доля правды. Но лично для меня есть лишь один критерий, идеально характеризующий человека. Это способность сострадать. Непонятно лишь, почему сострадание проявляется у нас часто лишь по «особым случаям»? Почему в душе начинает что-то шевелиться, лишь когда гремят взрывы или падают самолеты? Сострадание похоже одновременно на мертвую и живую воду. Стоит спрыснуть ею душевные раны, как осколки обид тут же улетучиваются. Так почему бы нам не проявлять его чаще?
Жизнь, как известно, богаче наших о ней представлений. И людей бояться не надо. Даже если они тебе встречаются в темноте и… с лопатой.
Все колонки автора
Вообще-то я против. Даже очень. Но ливень же. Темно же. Снова машину ловить? Причалит ли? «Ну, раз уж надо…» Молодой человек понимающе улыбается: «Да вы не бойтесь, вот мое удостоверение!» «Да, ладно! Зачем?»
Приехали за другом. Тот подходит к машине... с лопатой. Сквозь дождь и в темноте. Картинка не для слабонервных. В голове начинают крутиться страшилки. Но любопытство, как известно, друг журналиста.
– А зачем вам лопата? – интересуюсь.
– Понимаете, у друга собака умерла. Едем помочь похоронить. Но вы не переживайте, мы сначала вас довезем.
Довезли. Не обманули. И даже денег не взяли. Случай, конечно, забавный, но мысли навеял серьезные. О векторе зрения, но не глазного, а душевного. Иной раз мы оцениваем то, что было рядом, отойдя от него уже на запредельно большое расстояние, не имея возможности сократить его, вернуться обратно и что-то изменить.
Поразительно, как начинает развиваться история после последней поставленной точки. Неожиданно став запятой, она открывает новую строку – запоздалого признания и открытия. Случается необратимое. И тут обнаруживается, что за стеной жил человек необыкновенной судьбы, встречаясь с которым, ты ничего необыкновенного не замечал. Он был рядом, «в доступе», как сейчас говорят, но печаль по поводу неузнанного и несказанного охватывает слишком поздно, в зоне невозврата.
Большое видится на расстоянии – формула душевной близорукости, которая и с годами не переходит в дальнозоркость.И никаких очков для коррекции этого «невидения» не подберешь. А ведь надо как-то подбирать. Чтобы не было запоздалых охов и ахов. Великое – оно же рядом. Может быть, в строках романа, который кто-то близкий пишет «в стол», упрямо нанизывая строчку на строчку, отчаянно борясь с мыслями о том, что труд этот никому не нужен. В стихах, которые никогда не были прочитаны вслух. Не знаю, как вы, а я мучительно близорука к близким. Помню, как бабушка жгла в печке письма, что собирала всю жизнь.А я вяло, для приличия, уговаривала ее не делать этого. Сейчас, за точкой невозврата, я все отдала бы за то, чтобы прочесть их. Но огонь догорел...
В словах каждого, кто вслед за Цицероном любит пожаловаться на времена и нравы, увы, есть доля правды. Но лично для меня есть лишь один критерий, идеально характеризующий человека. Это способность сострадать. Непонятно лишь, почему сострадание проявляется у нас часто лишь по «особым случаям»? Почему в душе начинает что-то шевелиться, лишь когда гремят взрывы или падают самолеты? Сострадание похоже одновременно на мертвую и живую воду. Стоит спрыснуть ею душевные раны, как осколки обид тут же улетучиваются. Так почему бы нам не проявлять его чаще?
Жизнь, как известно, богаче наших о ней представлений. И людей бояться не надо. Даже если они тебе встречаются в темноте и… с лопатой.
Все колонки автора
