Ты у меня одна
531
Галия ШИМЫРБАЕВА, Алматы
Свою историю любви Абай и Найля рассказали по отдельности, от первого лица. В главном они совпали: это любовь всей их жизни.
– Вдохновляющая женщина – это как раз о моей супруге Найле. Она у меня хорошая хозяйка, любящая и заботливая жена, – говорит Абай Сагитов, генеральный директор Казахского НИИ защиты и карантина растений. – Мне, имеющему такой тыл, оставалось только расти по карьерной лестнице. Пока я работал над кандидатской, она сама садилась за машинку печатать мою работу, заодно исправляя ошибки. Мне повезло. Я нашел свою половинку. Познакомились мы с Найлей в доме Чуриных, наших общих родственников.
Найля в тот год перевелась на второй курс из актюбинского мединститута в алматинский. Дина, дочка Хамита Даулетовича Чурина, шепнула мне: «Обрати внимание на эту девочку. Это Найля, дочь дяди Сейдуллы, умница-разумница каких поискать». Девушка мне понравилась – хорошенькая, серьезная. В первый год знакомства ухаживать мне было некогда, я собирал материал для кандидатской. Потом появилось время, но исчезла храбрость: я не знал, как подступиться к этой девушке, она мне казалась слишком недоступной. А потом взял у Дины Чуриной ее телефон. Позвонил. Веселый и доброжелательный голос Найли обнадежил, и я форсировал свои ухаживания.
Когда в Ленинграде у меня обнаружили туберкулез, я честно написал Найле, что болезнь опасная, и что она может чувствовать себя свободной. Но она уже сделала свой выбор. Я лег в больницу с весом 58 килограммов. Но в советское время хорошо лечили эту болезнь. Поскольку хорошая калорийная пища – первый враг туберкулеза, то я в считанные недели поправился на 20 килограммов. Поэтому Найля, придя ко мне в больницу после каникул, пробежала мимо. Узнать меня и в самом деле было трудно: другая весовая категория, да еще и усы отпустил. Кричу ей вслед: «Девушка, вы к кому?!» Оглянувшись, она засмеялась: «К тебе!» В том, что Найля не бросила меня в трудную минуту, большая заслуга ее родителей, воспитали такой. Отец моей будущей жены и тогда, и потом занимал большие посты, но когда Найля сообщила, что выходит замуж за аспиранта, у которого за душой ничего нет, ее родители и слова поперек не сказали. Как сейчас помню этот день – 29 апреля 1972 года. Я из Ленинграда прилетел прямо в Актюбинск знакомиться с ними. А на другой день приехали мои родители. Не прошло и трех месяцев, как мы стали мужем и женой.
Жили мы вначале, конечно, очень скромно, как и все наши ровесники в то время. Но особо не печалились. У нас часто собирались родственники и друзья, и у Найли всегда находилось, что поставить на стол. Самое главное, что у нас была крыша над головой. Гостеприимство – отличительная черта характера моей жены. Сколько гостей, часто приходивших с ночевкой, перебывало в нашей двухкомнатной квартире!
Найля – настоящая хозяйка дома, мама, а теперь и бабушка нашего семейства. Там, где она, всегда царят порядок, уют и чистота. В нашей жизни – моей, детей и внуков – Найля принимает самое деятельное, но не назойливое участие. После окончания мединститута с красным дипломом моя жена пошла работать в Казахский НИИ онкологии и радиологии. Защитила блестяще кандидатскую диссертацию, ей прочили большое научное будущее, впереди была защита докторской, но она выбрала семью. Всячески способствуя моей карьере, Найля вселяла в меня уверенность, но иногда, когда я слишком разбрасывался или готов был кинуться в авантюру, останавливала.
У нас с ней большая семья: сын, дочь, невестка, зять, шестеро внуков. Мы тесно общаемся с ее и моими родными, иногда за нашим столом собирается не менее 30–35 человек. Совсем большие события – рождение внуков и связанные с ними традиции (тұсау кесер, тілашар), свадьбы и юбилеи – наша неуемная мама организовывает во дворе дома, выстроенного ею, можно сказать, самолично.
– Когда я рассказываю детям историю нашей любви, они восхищаются: «О, как у вас все было романтично!» – рассказывает Найля Сагитова. – Знали бы они, через какие переживания нам пришлось пройти. Начало наших с Абаем отношений напоминает мне «Три товарища» Ремарка, где героиня была больна туберкулезом.
…Когда мы c ним встретились, я была вся такая правильная. В кино и театр только с подружками, никакого флирта и танцулек. Мама воспитывала нас строго, даже слишком, и пресекала на корню любые, как ей казалось, вольности. Как-то в классе восьмом я закрутила на ночь кончик косы на бумажные бигуди. Получился красивый пушистый завиток. Утром собралась в школу, была уже у дверей, когда мама схватила за косу. «Что это?! – гневно вопрошала она. – Зачем? Перед кем хочешь покрасоваться?» Это теперь я маму понимаю. Нас было шестеро, пять девочек и один брат. И у нее был страх за нас: а вдруг?.. Тогда, конечно же, я на нее очень обижалась. Подругам мамы шили пышные юбки, покупали капроновые чулки, а на мне – синяя форменная юбка, простые чулки, скромная кофточка. Зато наш директор была заодно с мамой. На собрании она как-то бросила похвалу, от которой мне стало не по себе: «Посмотрите на Кубашеву! Ее папа занимает такой пост, а она так скромно одевается. А вы с начесами, это распущенность...»
Когда мы впервые увиделись с Абаем, я даже внимания не обратила на него. Мы с сестрой, помнится, собрались в театр, по пути зашли к Чуриным. Там и увидели Абая, смуглого большеглазого парня с доброжелательной улыбкой. Он с явным сожалением сказал, что тоже пошел бы с нами, но только что с поля, в рабочей одежде. Когда я после летних каникул вернулась в Алма-Ату на учебу, сестре (Алия приехала раньше меня на месяц) каждый вечер названивал какой-то парень. Я спросила, кто это. «А помнишь аспиранта, с которым мы познакомились у Дины? Абай его зовут». – «Не помню», – ответила я честно. Однажды оказавшись у телефона первой, сказала сестре: «Твой аспирант звонит». Она рассмеялась: «Звонит-то мне, а сам все время про тебя спрашивает».
«А Алии дома нет», – сообщила я ему в другой раз. «Нет-нет! – поспешил сказать Абай. – Я хочу с вами поговорить». И с той поры начались наши долгие разговоры обо всем и ни о чем. Он звонил мне из приемной Института защиты растений, умудряясь каким-то образом выпрашивать ключи у вахтера.
Наш конфетно-киношный период был недолгим. После Нового года Абай уехал в Ленинград, оттуда вернулся весной уже больным, страшно похудевшим, растерянным и напуганным. Родителям ничего не сказал о болезни. Знали только сестры, ну и я, конечно. Мне так было жалко его. Ругала саму себя за беспечность. Абай же писал мне, что у него какая-то непонятная усталость, ночами просыпается в мокром поту, все время держится невысокая температура. Мне ли, будущему врачу, было не знать, что это симптомы туберкулеза. Но я, вместо того чтобы забить тревогу, лишь тактично советовала в письмах сходить к врачу.
В Алма-Ате его сразу положили в больницу при Институте туберкулеза. Перестать общаться – этого и в мыслях не было. Вечерами он часто прибегал ко мне на свидания, но ни разу в те дни не поцеловал меня, все боялся заразить, хотя этого вообще-то можно было не опасаться, у него была закрытая форма. Хорошо, что в те годы основательно лечили. Абай же был очень дисциплинированным больным. Вскоре после его приезда я сдала сессию за четвертый курс и уехала на практику в Актюбинск. Вернувшись осенью, сразу побежала в больницу. Он вышел меня встречать, а я… прошла мимо. Старшая сестра Абая Назира раскормила его так своими крепкими бульонами, что я не узнала своего жениха. Домой, к родителям, он решился поехать только в начале декабря, на День Конституции. Показать, что у него все в порядке. Иначе, как говорил Абай, мама будет переживать. В этой семье дети очень берегли отца с матерью.
…Сейчас наш старший внук собрался жениться. Мои дети, его родители, возмущаются, что молодые не общались вживую – только по скайпу и на каникулах. А я им говорю: «Ну и что? Мы с вашим отцом тоже в основном переписывались. Разве в этом дело? Можно знать друг друга и три, и пять лет, а потом, оказавшись под одной крышей, вдруг понять, что это совсем чужой для тебя человек, в котором тебя все раздражает».
– Вдохновляющая женщина – это как раз о моей супруге Найле. Она у меня хорошая хозяйка, любящая и заботливая жена, – говорит Абай Сагитов, генеральный директор Казахского НИИ защиты и карантина растений. – Мне, имеющему такой тыл, оставалось только расти по карьерной лестнице. Пока я работал над кандидатской, она сама садилась за машинку печатать мою работу, заодно исправляя ошибки. Мне повезло. Я нашел свою половинку. Познакомились мы с Найлей в доме Чуриных, наших общих родственников.
Найля в тот год перевелась на второй курс из актюбинского мединститута в алматинский. Дина, дочка Хамита Даулетовича Чурина, шепнула мне: «Обрати внимание на эту девочку. Это Найля, дочь дяди Сейдуллы, умница-разумница каких поискать». Девушка мне понравилась – хорошенькая, серьезная. В первый год знакомства ухаживать мне было некогда, я собирал материал для кандидатской. Потом появилось время, но исчезла храбрость: я не знал, как подступиться к этой девушке, она мне казалась слишком недоступной. А потом взял у Дины Чуриной ее телефон. Позвонил. Веселый и доброжелательный голос Найли обнадежил, и я форсировал свои ухаживания.
Когда в Ленинграде у меня обнаружили туберкулез, я честно написал Найле, что болезнь опасная, и что она может чувствовать себя свободной. Но она уже сделала свой выбор. Я лег в больницу с весом 58 килограммов. Но в советское время хорошо лечили эту болезнь. Поскольку хорошая калорийная пища – первый враг туберкулеза, то я в считанные недели поправился на 20 килограммов. Поэтому Найля, придя ко мне в больницу после каникул, пробежала мимо. Узнать меня и в самом деле было трудно: другая весовая категория, да еще и усы отпустил. Кричу ей вслед: «Девушка, вы к кому?!» Оглянувшись, она засмеялась: «К тебе!» В том, что Найля не бросила меня в трудную минуту, большая заслуга ее родителей, воспитали такой. Отец моей будущей жены и тогда, и потом занимал большие посты, но когда Найля сообщила, что выходит замуж за аспиранта, у которого за душой ничего нет, ее родители и слова поперек не сказали. Как сейчас помню этот день – 29 апреля 1972 года. Я из Ленинграда прилетел прямо в Актюбинск знакомиться с ними. А на другой день приехали мои родители. Не прошло и трех месяцев, как мы стали мужем и женой.
Жили мы вначале, конечно, очень скромно, как и все наши ровесники в то время. Но особо не печалились. У нас часто собирались родственники и друзья, и у Найли всегда находилось, что поставить на стол. Самое главное, что у нас была крыша над головой. Гостеприимство – отличительная черта характера моей жены. Сколько гостей, часто приходивших с ночевкой, перебывало в нашей двухкомнатной квартире!
Найля – настоящая хозяйка дома, мама, а теперь и бабушка нашего семейства. Там, где она, всегда царят порядок, уют и чистота. В нашей жизни – моей, детей и внуков – Найля принимает самое деятельное, но не назойливое участие. После окончания мединститута с красным дипломом моя жена пошла работать в Казахский НИИ онкологии и радиологии. Защитила блестяще кандидатскую диссертацию, ей прочили большое научное будущее, впереди была защита докторской, но она выбрала семью. Всячески способствуя моей карьере, Найля вселяла в меня уверенность, но иногда, когда я слишком разбрасывался или готов был кинуться в авантюру, останавливала.
У нас с ней большая семья: сын, дочь, невестка, зять, шестеро внуков. Мы тесно общаемся с ее и моими родными, иногда за нашим столом собирается не менее 30–35 человек. Совсем большие события – рождение внуков и связанные с ними традиции (тұсау кесер, тілашар), свадьбы и юбилеи – наша неуемная мама организовывает во дворе дома, выстроенного ею, можно сказать, самолично.
– Когда я рассказываю детям историю нашей любви, они восхищаются: «О, как у вас все было романтично!» – рассказывает Найля Сагитова. – Знали бы они, через какие переживания нам пришлось пройти. Начало наших с Абаем отношений напоминает мне «Три товарища» Ремарка, где героиня была больна туберкулезом.
…Когда мы c ним встретились, я была вся такая правильная. В кино и театр только с подружками, никакого флирта и танцулек. Мама воспитывала нас строго, даже слишком, и пресекала на корню любые, как ей казалось, вольности. Как-то в классе восьмом я закрутила на ночь кончик косы на бумажные бигуди. Получился красивый пушистый завиток. Утром собралась в школу, была уже у дверей, когда мама схватила за косу. «Что это?! – гневно вопрошала она. – Зачем? Перед кем хочешь покрасоваться?» Это теперь я маму понимаю. Нас было шестеро, пять девочек и один брат. И у нее был страх за нас: а вдруг?.. Тогда, конечно же, я на нее очень обижалась. Подругам мамы шили пышные юбки, покупали капроновые чулки, а на мне – синяя форменная юбка, простые чулки, скромная кофточка. Зато наш директор была заодно с мамой. На собрании она как-то бросила похвалу, от которой мне стало не по себе: «Посмотрите на Кубашеву! Ее папа занимает такой пост, а она так скромно одевается. А вы с начесами, это распущенность...»
Когда мы впервые увиделись с Абаем, я даже внимания не обратила на него. Мы с сестрой, помнится, собрались в театр, по пути зашли к Чуриным. Там и увидели Абая, смуглого большеглазого парня с доброжелательной улыбкой. Он с явным сожалением сказал, что тоже пошел бы с нами, но только что с поля, в рабочей одежде. Когда я после летних каникул вернулась в Алма-Ату на учебу, сестре (Алия приехала раньше меня на месяц) каждый вечер названивал какой-то парень. Я спросила, кто это. «А помнишь аспиранта, с которым мы познакомились у Дины? Абай его зовут». – «Не помню», – ответила я честно. Однажды оказавшись у телефона первой, сказала сестре: «Твой аспирант звонит». Она рассмеялась: «Звонит-то мне, а сам все время про тебя спрашивает».
«А Алии дома нет», – сообщила я ему в другой раз. «Нет-нет! – поспешил сказать Абай. – Я хочу с вами поговорить». И с той поры начались наши долгие разговоры обо всем и ни о чем. Он звонил мне из приемной Института защиты растений, умудряясь каким-то образом выпрашивать ключи у вахтера.
Наш конфетно-киношный период был недолгим. После Нового года Абай уехал в Ленинград, оттуда вернулся весной уже больным, страшно похудевшим, растерянным и напуганным. Родителям ничего не сказал о болезни. Знали только сестры, ну и я, конечно. Мне так было жалко его. Ругала саму себя за беспечность. Абай же писал мне, что у него какая-то непонятная усталость, ночами просыпается в мокром поту, все время держится невысокая температура. Мне ли, будущему врачу, было не знать, что это симптомы туберкулеза. Но я, вместо того чтобы забить тревогу, лишь тактично советовала в письмах сходить к врачу.
В Алма-Ате его сразу положили в больницу при Институте туберкулеза. Перестать общаться – этого и в мыслях не было. Вечерами он часто прибегал ко мне на свидания, но ни разу в те дни не поцеловал меня, все боялся заразить, хотя этого вообще-то можно было не опасаться, у него была закрытая форма. Хорошо, что в те годы основательно лечили. Абай же был очень дисциплинированным больным. Вскоре после его приезда я сдала сессию за четвертый курс и уехала на практику в Актюбинск. Вернувшись осенью, сразу побежала в больницу. Он вышел меня встречать, а я… прошла мимо. Старшая сестра Абая Назира раскормила его так своими крепкими бульонами, что я не узнала своего жениха. Домой, к родителям, он решился поехать только в начале декабря, на День Конституции. Показать, что у него все в порядке. Иначе, как говорил Абай, мама будет переживать. В этой семье дети очень берегли отца с матерью.
…Сейчас наш старший внук собрался жениться. Мои дети, его родители, возмущаются, что молодые не общались вживую – только по скайпу и на каникулах. А я им говорю: «Ну и что? Мы с вашим отцом тоже в основном переписывались. Разве в этом дело? Можно знать друг друга и три, и пять лет, а потом, оказавшись под одной крышей, вдруг понять, что это совсем чужой для тебя человек, в котором тебя все раздражает».
