Он начал разговор в пути...

Жизнь «бедняка из бедняков»

Имя Беимбета Майлина, стоя­щее в одном ряду с именами Ильяса Жансугурова и Сакена Сейфуллина, является для нас олицетворением расцвета казахской литературы, начавшегося в первой половине XX века. Перед лицом небывалых потрясений, которые были вызваны резкой сменой общественных устоев, выявившей гармоничное, разумное обустройство жизни как магистральную тему художественного творчества, певцы Степи мучительно торили свои пути к читателям, ждавшим от них, пожалуй, самого главного – правды. Суровой правды сурового времени, вихри которого, разметав прежние представления об окружающей действительности и надеж­ды на безмятежную идиллию, казалось, лишили художест­венное слово его возвышенного смысла и воздействия на умы и сердца. Впрочем, так было всегда – каждый великий переворот на протяжении человеческой истории своей разрушительной силой зарождал в людях подобные настроения, и конец литературы предрекался едва ли не чаще, чем конец света. Но всякий раз, обнаруживая в себе скрытую энергию, она совершала стремительный рывок и возносилась на новые высоты, о которых прежде невозможно было даже мечтать. Не потому ли происходило это, что «литература есть сознание народа, цвет и плод его духовной жизни», как говорил когда-то Белинский? Ведь силы народа, как убеждает нас история, неизбывны.

Этой верой в возможность превозмочь любые испытания и сохранить преданность высокому предназначению – будь то историческая миссия устроителей новой жизни или более «приземленная» чистота искренних чувств – преис­полнены лучшие произведения Беимбета Майлина. Будущий писатель с детства познал тяготы бедняцкой доли, и воспоминания детских лет стали первоосновой социальной направленности его стихотворений и рассказов, повес­тей и пьес, словом, всего творчес­кого наследия, которое, как и у многих современников Майлина, отличается многожанровостью и тематическим разнообразием. Воспитывала мальчика неграмотная мать, мечтавшая, чтобы ее сын получил хорошее образование. Сам Беимбет жадно тянулся к знаниям, любил читать и очень скоро выучился у аульного муллы казахскому письму. В будущем, как следует из документов партийного учета, заполненных Майлиным в октябре 1936 года, он также овладеет русским, кыргызским, узбекским, татарским, башкирским и уйгурским языками. Эта полифония, ставшая одной из важнейших черт языковой культуры писателя, особенно заметна в его зрелых произведениях.

Тяга к знаниям и неистощимая энергия привели Беимбета Майлина сперва в Троицк, а затем в знаменитое уфимское медресе «Галия», воспитанниками которого были, к примеру, классики башкирской литературы Мажит Гафури, Шайхзада Бабич и Сайфи Кудаш, татарский поэт Хасан Туфан и композитор Султан Габяши. Точные сроки учебы Майлина в Уфе установить достаточно трудно, и виной всему разночтения в документах, в одном из которых говорится о периоде с октября 1915 года по март 1916 года, а в другом – о периоде с октября 1914 года по апрель 1915 года. Так или иначе, учиться юноше довелось всего около пяти-шести месяцев. Однако было бы ошибкою думать, будто этот промежуток времени является всего лишь незначительной деталью в биографии писателя.

Известный литературный критик Мухамеджан Каратаев так описывал учебные дни Майлина: «В отличие от других учеников медресе, которых прельщали лишь религиозные предметы, Беимбет, как в свое время Абай, тянулся к русскому языку. При медресе существовала русская четырехклассная школа, Беимбет посещал и ее. Так он, и до того немного знавший русский язык, получил возможность ознакомиться в подлиннике с произведениями И. Крылова, Н. Гоголя, Л. Толстого, А. Чехова, М. Горького и В. Короленко. Особенно сильное впечатление произвели на него рассказы Чехова, знание Чеховым русской жизни, умение кратко и емко сказать в небольшом рассказе о многом. Уже и тогда Майлин начал учиться у Чехова писательскому мастерству. Но, к сожалению, ему не удалось окончить медресе, вместо пятилетнего срока он проучился всего полтора года (на деле, как было указано выше, Майлин обучался в уфимском медресе пять-шесть месяцев. – Прим. авт.). У него пошатнулось здоровье, и он вскоре, оставив учение, поехал лечиться в Троицк».

Близкое знакомство с произведениями классиков русской литературы действительно сыграло огромную роль в становлении Майлина как крупного мастера и талантливого художника слова. К нему с полным на то основанием могли быть применены известные слова Чехова: «Настоящий писатель – это то же, что древний пророк: он видит яснее, чем обыч­ные люди». Однако развить эту ясность взгляда, лишь повторяя провозглашенные кем-то другим истины, было невозможно. Обогащаясь достижениями мировой литературы, творчество Майлина было подлинно самобытным, и о том свидетельствовала повесть «Памятник Шуге», опубликованная в рукописном школьном журнале и возвестившая о рождении нового писателя.

Динамичное движение, локализованность действия, скупость и выразительность изобразительных средств, мастерство портретных зарисовок, раскрывающих внут­ренний мир персонажа, – все это читатель обнаруживает в первых сценах повести: «Мы выехали из аула в полдень. Караваны серых облаков стремительно уходили на юг, но были они такие легкие и воздушные, что солнце беспрепятственно пробивалось через них и освещало землю мягким, ласковым светом. Но ветер все равно был холодным и резким, – он дул с севера и пронизывал насквозь. Наступал сентябрь. Нас было двое. Подо мной низкорос­лый, но довольно-таки резвый гнедой коняга. Седло, правда, на нем поношенное, старое – на таком обычно баи объезжают свои табуны. На мне стеганая куртка из верблюжьей шерсти, я ее выпросил у хозяина в том доме, где мы заночевали, она рваная, под мышками дыры, и меня здорово продувает. Спутнику моему лет под сорок. У него темное рябое лицо, реденькая бороденка и жесткие усы. А глаза черные, круглые, улыбчивые. И вообще он выглядит человеком разговорчивым, общительным. Под ним худой мухортый мерин-пятилетка, на таких заезженных одрах пасут чабаны отары овец. Конягу нужно все время подстегивать. Мы едем. Ветер дует нам в спину. От аула мы отъехали верст пятнадцать, и вокруг нас теперь вытоптанные стадами летние пастбища. Уныло и пустынно. Изредка только возле болот взлетит стайка диких гусей. Там недавно стояли юрты, между земляными печками в овражках и буераках желтеют кости, валяется всякая рухлядь, лежат обглоданные овечьи туши. А на них стервятники и вороны...»

Такой пространной цитатой мы хотели подметить еще одну важную особенность повести. Знакомя читателя с мыслями своего героя, Майлин как бы позволяет взглянуть на окружающий пейзаж его глазами, и способствует этому образность речи, которая делает картины сентябрьской степи едва ли не физически осязаемыми. Однако еще большей речевой вольности, придающей тексту, по словам Каратаева, «богатство жанровой интонации, соч­ность и эмоциональность языка», писатель добивается тогда, когда использует принцип «рамковки», иначе называемый «рассказом в рассказе». Историю трагической любви Шуги и Абдрахмана, которую знал «в свое время каждый малец в округе», мы узнаем в переложении сорокалетнего наездника, оказавшегося живым свидетелем описываемых событий.

Будучи последовательным демократом, в своей повести Майлин, по сути, обвиняет существую­щий уклад жизни в тягчайшем преступлении – вытравлении из людских сердец искренних чувств и страстных порывов, без которых невозможно себе представить счастливого человека. Чистой и бескорыстной любви двух молодых людей – Шуги, дочери бая Есимбека, и смелого учителя Абдрахмана (в образе которого, как считают исследователи, прослеживаются автобиографические черты самого Майлина) – мешают предрассудки, порожденные социальным неравенством, и закостеневшие, потерявшие всякое прогрессивное значение обычаи патриархального общества.

«Всему виной моя бедность», – горестно замечает Абдрахман, понимая, что для тех, с кем он вступил в борьбу за личное счас­тье, имущественное положение является альфой и омегой бытия, мерилом достоинства человека, а если точнее, его выгодности. Для носителей темных предрассудков дети становятся лишь ходовым обезличенным товаром, беспрекословно подчиняющимся родительской воле. На это недвусмысленно намекает и рассказчик: «Нынешние баи, едва родится дочь, уже заранее берут за нее калым... а Шуга ходила непросватанной. Многие байские сынки сватались к ней, но получили отказ. Даже из далеких мест, откуда на коне не доедешь, приезжали. Все тщетно. Начали в аулах поговаривать: «Лишил Есимбек дочь счастья. Засиделась. Не найти теперь ему доброго жениха». Только пустяки все это. На все божья воля: чему суждено быть, того не минешь... Уже после мы узнали, почему Есимбек отказывал всем сватам. Оказалось, в молодости он и его друг Кали дали такой обет, что если у одного будет дочь, а у другого сын, то они породнятся. Так и вышло. Вот для кого берег свою единственную дочь Шугу Есимбек!» Повесть оканчивается трагически: ложными доносами и клеветой баям удается отправить Абдрахмана в острог, а Шуга, не выдержав этого, заболевает и вскоре умирает.

«Здравствуй вечно, свобода!»

Трагедия простого человека, которая происходила на глазах Майлина, помогла ему осознать священную миссию литературы, ведущей неустанную борьбу за счастье народа. Просветительские идеи молодого учителя постепенно сменяются революционными идеалами, и в дни национально-освободительного восстания 1916 года лозунгом повстанцев становятся его знаменитые слова: «Собирайтесь, объединяйтесь и седлайте коней!» Пережив коренной перелом в сознании, Майлин восторженно приветствует Февральскую революцию, однако уже к концу 1917 года замечает, что посулы Временного правительства остаются пустым звуком и жизнь на руинах рухнувшей империи ничем не отличается от дореволюционной поры. В этом отношении характерны его стихотворные строки: «Ну-ка, сбылось ли мечтанье безбрежное?⁄Верило в лучшее сердце мятежное...⁄Где же, скажите, свобода хваленая?⁄Все у казахов давнишнее, прежнее...»

Несомненной творческой удачей и ценной находкой для всей казахской литературы был соз­данный Майлиным после революции собирательный образ бедняка-джигита Мыркымбая. «Этот образ, – писал Мухамеджан Каратаев, – переходит у поэта из песни в басню, из стихотворения в фельетон, из газетного выступ­ления в книгу. Через Мыркымбая Майлин прослеживает, как меняется понимание жизни у бедняка-казаха... Мыркымбай на много лет становится любимым героем аульной бедноты, верившей в его реальное существование. Имя Мыркымбая скоро делается нарицательным, а имя Майлина популярным в самых глухих аулах». Простой человек наконец получает возможность вершить свою судьбу самостоя­тельно, и потому Мыркымбай в стихотворении 1922 года так смело и дерзко говорит с отцом, для которого любое несогласие с установленным порядком вещей сродни смертному греху. Проповедуя рабскую покорность перед местным чиновником, он пугается решительных слов сына: «Не могу я, отец, быть рабом,⁄Бить челом, перед ним биться лбом,⁄Хоть пусти меня нищим по свету – и тогда не пойду я на это!»

От былой веры в бая (которая очень схожа с классическим некрасовским «Вот приедет барин – барин нас рассудит») к пониманию личной ответственности за будущее, олицетворенное образом сына-пионера, – такой путь проходит герой стихотворения «Дай руку, Мыркымбай!». Его, как и другие произведения Майлина послереволюционного времени, отличает речевая простота, поз­воляющая автору говорить со своим читателем понятными ему словами. Такая демократизация языка, как справедливо указывают литературоведы, роднит поэзию Майлина со стихами и баснями Демьяна Бедного, которого сам писатель называл одним из своих литературных учителей.

«Мы должны говорить языком простым, чтобы нас сразу понимали. Чем проще и понятней, тем лучше. В простоте есть два важных элемента: честность и смелость. Только честные люди осмеливаются говорить просто. Там, где закручивание, витиеватость, – там либо трусят, либо жульничают, а чаще всего и то и другое вместе», – считал Демьян Бедный. И Беимбет Майлин одним из первых в казахской литературе заговорил с аульной беднотой языком простого человека, оставшись в народной памяти не только как великий писатель, но и как реформатор, приблизивший искусство к его идеал  – честной, мужественной и строгой прос­тоте. Ведь, как он сам говорил в одном из своих стихотворений: «Тот, кто трудится честно,⁄Тот найдет в жизни место!»

В золотой фонд казахской литературы вошли такие произведения Майлина, как «Восемьдесят рублей», «Тулибай», «Айранбай», «Один шаг», «Разговор в пути», «Первый урок», «Школа Ленина», «Рыжая полосатая шуба», «Кровавый миг», «В когтях у смерти», «Черное ведро», «Азамат Азаматович» и «Коммунистка Раушан» – повесть, ставшая одной из вершин отечественной прозы 20-х годов. Значение этих произведений таково, что Габит Мусрепов имел полное право сказать: «Реализм и профессионализм в нашей прозе в подлинном смысле этих слов более, чем с кем-либо другим, связаны с именем Майлина. Это он был нашим первым прозаиком-художником – и как непревзойденный рассказчик, и как мастер крупной формы в прозе. Все мы вышли и выросли из «Памятника Шуге».

^{Беимбет Майлин (второй ряд, четвертый слева), Сакен Сейфуллин (второй ряд, третий слева), Ильяс Жансугуров (второй ряд, второй слева),
Сабит Муканов (второй ряд, второй справа) и Жакан Сыздыков (первый ряд, второй слева) среди молодых казахских писателей}

Стоит ли напоминать, что преж­де в истории мировой литературы такого высокого признания удостаи­валось лишь творчество Гоголя (вспомним знаменитую фразу «Все мы вышли из гоголевской «Шинели»)?.. Поэтому представлять себе развитие казахской прозы и становление ее гражданского характера без произведений Майлина просто невозможно. Даже беглый обзор основных произведений, созданных отечественными литераторами за долгие годы их творческой деятельности, обнаружит, что каждое из них в той или иной мере испытало на себе воздействие традиций великого писателя-демократа и гуманиста Беимбета Майлина.

Его жизнь, как известно, трагически оборвалась в самом расцвете творческих сил. Оглядываясь назад, мы можем лишь сожалеть о том, как много он не успел сделать и сколько прекрасных произведений могло бы появиться из-под его пера. Однако созданного Майлиным достаточно, чтобы навсегда обеспечить ему достойное место в истории казахской литературы, служение которой он считал долгом своей жизни. И как свидетельства выполненного долга остались согретые внутренней теплотой, суровые и правдивые произведения писателя, по сей день продолжающие начатый им разговор в пути.