Ирина Лебсак: Мир спасет только любовь!

Книга Ирины Лебсак – это действительно монологи, потому что, читая, явственно слышишь не только интонации голоса автора, но и манеру говорить – легко, артистично, ярко и образно.

Кроме актерского таланта Ирина Лебсак наделена тонким чувством юмора, а также глубокой самоиронией, что, согласитесь, довольно редко можно встретить в актерской среде. Она рассказывает о своей жизни так, словно играет еще одну роль – писательницы в ею же написанной пьесе.

Но сквозь эту иронию и юмор на грани стеба явственно чувствуется ее огромная и вполне серьезная любовь ко всему – к ушедшему детству и юности, к родным и любимым людям и, конечно, к теат­ру, который стал главным делом ее жизни.

Что же касается кажущейся легкости, с которой автор перелетает из одной главы в другую, то, мне представляется, это лишь ширма, за которой пытается спрятаться актриса. Ведь это ее первый писательский опыт, вынесенный на всеобщее обозрение. Это как премье­ра, которая может пройти на ура, а может и провалиться.

Да Ирина Лебсак и не рассчитывает на лавры литератора-классика, для нее писательство – лишь еще один способ выразить себя как артистическую натуру. Не случайно она даже изобрела собственную литературную форму, разбив повествование не на главы, а на «лебски», объяснив это так:

– Когда я оканчивала театральный институт, мою однокурсницу попросили напечатать программку к дипломному спектаклю, и она элементарно опечаталась, и вместо Лебсак написала – Лебска. Помню, как она буквально выползла из деканата, держась рукой за живот от смеха, говоря: «Ой, ты меня сейчас убьешь». Но я ее не убила, поэтому сейчас она счастливо и благополучно живет в Германии. Мы с ней посмеялись, но что самое интересное – эта опечатка прижилась, и некоторые однокурсники до сих пор зовут меня – Лебска.

– А писать я начала очень рано, потому что моя татарская бабушка говорила: «Ирочка, самые плохие чернила лучше самой хорошей памяти». Так я стала записывать все, что происходило в моей жизни и в жизни семьи, – продолжает Ирина Лебсак. – Со временем накопилось достаточно много записей, и я стала думать, как мне все это назвать. Были разные варианты, но потом, вспомнив свою незадачливую подругу, я поняла: конечно же, мне надо назвать это «лебски». Что может быть лучше?! Ведь тем самым я сняла с себя всю филологическую ответственность за градацию на рассказы, повести, новеллы и, не приведи Господи, саги и эпопеи.

Как тут не вспомнить Михаи­ла Юрьевича Лермонтова, чье имя носит театр? Поэт, пытаясь подчеркнуть свою непохожесть на других, в одном из стихотворений писал: «Нет, я не Байрон, я другой…» Вот и Ирина Лебсак своими «лебсками» выделила себя из привычного литературного пространства. С одной стороны, словно заявляя – я не претендую на профессиональное писательство, а с другой, необычайно интригуя читателя, которому наверняка очень захочется узнать – а что же такое эти лебски?

– Лебски – мои воспоминания детства, юности, рассказы о моей сегодняшней жизни, мои «размышлизмы». Это мой низкий поклон всем людям, которые были в моей жизни, есть и будут всегда, – поясняет она. – Несмотря на то что книга небольшая по объему, она мне очень дорога. Величайший клоун современности Вячеслав Полунин как-то сказал: «Надо заниматься тем, от чего у тебя внут­ри «дзинькает». Вот у меня по жизни «дзинькает» театром и желанием писать лебски.

В книге 38 лебсок, и, как утверж­дает Ирина, для нее это счастливое и в какой-то степени даже сакральное число. Наверное, поэтому последняя, 38-я лебска, посвящена самой главной любви ее жизни – театру.

Чем пахнет театр?

«Вы знаете, чем пахнет театр? – пишет Ирина Лебсак. – Это ни с чем не сравнимый запах! Театральная пыль пахнет – кулисами, столярным клеем, свежим деревом, крас­кой, железом…

Приближаясь к гримцеху, унюхаешь ароматы разных средств для лица, волос. А знаете, чем пахнет старый грим? Сегодня его, по-мое­му, уже и не выпускают, на смену пришли более щадящие средства для «красоты лица». Так вот, старый грим пахнет незыблемостью, пусть это уже архаика, пусть этим уже никто не пользуется, но он обязательно должен быть и всегда будет, как театр! В костюмерном цехе смешиваются разные запахи тел, парфюма, дезодорантов, утюга, антистатика…

Запах реквизиторского цеха самый вкусный, потому что там к некоторым спектаклям готовят еду. Представляете, зима на улице, а из цеха доносятся запахи лета, там женят помидорку и огурчик, священнодействуют над салатом!

А как пахнут коридоры! В начале сезона – свежевыкрашенными стенами. А если я хорошо знаю ароматные пристрастия той или иной артистки или артиста, то со 100-процентной точностью могу сказать, кто минут пять назад проходил по коридору. В принципе, можно прослыть ясновидящей, но я скромна… иногда.

Вы уже поняли, чем для меня пахнет театр? Правильно! Он пахнет Счастьем!»

Театр для Ирины Лебсак – это и есть счастье. Девочка из маленького казахстанского городка Есиля всегда мечтала стать актрисой.

«Если для Брежнева Есиль был воротами целины, то для меня этот городок был центром Вселенной. И когда мой центр Вселенной посещали артисты советского кино, я не пропускала ни одной встречи. В кинотеатре моего детства «Салтанат» я вдавливалась в кресло и становилась с ним одним целым. Я жадно пожирала глазами артисток, запоминала их костюмы, прически, а как же! Мне все это пригодится, когда я поеду в Москву или Ленинград, чтобы покорять всех не только талантом, но и фактом свое­го существования в этом мире». Покорять Ирина поехала Северную Пальмиру в надежде поступить в Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии. Но, увы, 16-летняя абитуриентка потерпела фиаско.

После экзамена один седовласый дядечка, поманив ее пальцем, сказал: «Ты еще маленькая. Давай сделаем так: ты получишь образование, позанимаешься в театральной студии, подрастешь и приедешь снова поступать». Я тряс­ла головой в знак согласия и таращила глаза, чтобы не разреветься, в противном случае потекла бы французская тушь, а это было бы очень стыдно, и допустить этого я никак не могла.

Много лет спустя я поняла, что мамуля, разговаривая с седым дядечкой, просила его не ставить крест на моей мечте, поэтому он так витиевато обрисовал мое ближайшее будущее с другим образованием и театральной студией и подарил мне надежду, что когда я все это пройду, меня здесь будут ждать. Но, мне кажется, он искренне верил, что доморощенный талант в зеленом платье никогда больше в ЛГИТМиКе не появится, и моя мечта растает, как снег под жаркими лучами солнца.

Откуда мама могла знать, что моя мечта не блажь? Да ниоткуда. Просто она мне верила!»

Путь к мечте

Правда, путь к этой мечте оказался не таким уж простым и довольно долгим. Впрочем, кто знает, как сложилась жизнь, если бы мечта сразу исполнилась? И была бы счастливой ее актерская судьба? Но жизнь человеческая, как и история, не имеет сослагательного наклонения.

Поэтому и у Ирины Лебсак все происходило в режиме реального времени: филологический факультет сначала Павлодарского, а затем Аркалыкского педагогичес­кого института, и лишь потом – Алма-Атинский государственный театрально-художественный инс­титут (ныне Казахская национальная академия искусств им. Т. Жургенова).

Филфак дал ей богатейший литературный багаж, поэтому в теат­ральном институте Ирина занималась лишь постижением тайн актерского мастерства. Правда, учеба в двух институтах заняла восемь лет жизни, и в театр она пришла уже в 24 года, будучи вполне зрелым человеком. Тем не менее ей удалось «вскочить в уходящий поезд» – роли шли одна за другой, что приносило несказанную радость.

– Каждая полученная роль – счастье неимоверное! Счастье – репетиции, счастье – выходить на сцену, счастье – адекватная реакция зрителей, аплодисменты. Счастье, когда приходишь домой после спектакля и перебираешь все пережитое. Счастье, наконец, когда ты понимаешь, что спектакль сыгран не очень хорошо, но у тебя есть еще какой-то промежуток времени, чтобы проанализировать все это и на следующем представлении что-то исправить, – говорит актриса.

Ей действительно было над чем подумать, что проанализировать и что вспомнить. Ведь за 30 с лишним лет работы в Лермонтовском театре (она пришла в него в 1988 году) сыграно свыше 70 ролей! Ирина Лебсак словно примеряла на себя не только самые разные женские судьбы, но и самые разные эпохи – Офелия в «Гамлете» Шекспира, Эсмеральда в «Соборе Парижской Богоматери» Гюго, Зина в «Дядюшкином сне» Достоевского, Елена Андреевна в «Дяде Ване» Чехова, Маргарита в «Мастере и Маргарите» Булгакова, Клея в «Эзопе» Фигейредо...

Из последних работ – Жижи в комедии «Страсти на Лазурном Берегу» Мишеля Поли, Филумена в одноименной пьесе Эдуарда де Филиппо, Мария Юзефа в «Андалузском проклятии» Гарсиа Лорки, Анна Андреевна в гоголевском «Ревизоре», Валентина в драме Людмилы Разумовской «Что хочет женщина...».

– Наша профессия дает потрясаю­щую возможность прикоснуться к прошлому. Например, к чеховским временам. Надеть те платья, обратиться к истории кос­тюма, истории этикета, образа жизни и нравственных ценностей людей той поры. Это такая увлекательная энциклопедия, в которую погружаешься, а когда оказываешься вновь в нашем времени, то становится грустно от того, что не умеем мы сейчас так общаться. А может, не хотим, – размышляет Ирина Лебсак.

Для нее подобное осмысление времени и себя в предполагаемых обстоятельствах – работа постоянная.

– У каждой роли свой нрав, своя жизнь, и к каждой нужен свой подход. Раньше ведь как было? «Ой, дали роль, еще роль!» Еще и еще – много ролей! И – радость несказанная! Это по молодости, когда ветер в голове, и ты не понимаешь многих вещей. А вот замечательный режиссер Азербайжан Мадиевич Мамбетов, когда ставил у нас «Дядю Ваню», сказал: «Дети мои, ролей сыграть можно много, а образов создать единицы». Не могу утверждать, что я только тогда и уразумела то, что он произнес. Но подумала: «Боже мой, как точно! Можно в жизни сыграть 100 и 200 ролей, но все ли они получат жизнь, как во плоти?» – рассказывает актриса.

Критическое отношение ко всему, что она делает – тоже одна из особенностей Ирины Лебсак, ведь, по ее мнению, если сомневаешься, значит ищешь истину. Сомнение – это и есть поиск.

Например, весьма критично она оценивает свою работу в спектакле «Мастер и Маргарита», который ставил режиссер Владимир Кузенков. Тогда Ирина была начинающей актрисой – третий год в театре.

– Работа над ролью Маргариты шла трудно, со скрипом, несмот­ря на то, что сам булгаковский роман был и остается одной из моих самых любимых книг. Маргарита от меня ускользала, образ не складывался. Почему? Сейчас, по прошествии лет, вижу причину в том, что слишком рано эта роль пришла ко мне. Нужно было иное, более полное накопление знаний, эмоций, ощущений, необходим зрелый жизненный опыт, – считает актриса.

14 лет спустя, в 2004 году, судьба вновь вернула Ирину Лебсак к Михаилу Булгакову. Но не к его фантасмагорической и авантюрной Маргарите, а к Елене Сергеевне, последней жене писателя, послужившей прототипом в спектакле «Сети дьявола», поставленном Рубеном Андриасяном. И здесь, по ее словам, она взяла реванш: «К Елене Сергеевне у меня претензий нет».

Совершенно несекретные сведения

В предисловии к книге Ирина Маратовна «искренне и скромно» охарактеризовала себя, написав «только правду и ничего, кроме правды»:

«Лебсак Ирина Маратовна, 1963 года рождения. Истинная метиска, по паспорту русская.

Характер не нордический и не выдержанный, порой невыносимый. Хороша собой.

С некоторыми коллегами отношения поддерживаю.

Безукоризненно выполняю свой служебный, материнский, дочерний и супружеский долг.

Беспощадна к лицемерию, лжи, предательству, ханжеству, снобизму и прочим мерзостям.

Весьма беспощадна к врагам театра и псевдокритикам.

Спортом не занимаюсь и вряд ли уже займусь.

В порочащих связях замечена не была, но сплетнями окутана, как паутиной. Любящая мать, верная жена, преданный друг, хорошая дочь и внучка.

Отмечена званиями, наградами, признанием зрителей.

Периодически чешется спина от прорезающихся крыльев».

Эта гремучая смесь ангела с прорезающимися крыльями и дьявольски темпераментной ведьмы (не случайно она играла булгаковскую Маргариту) породила актрису, которой подвластны самые разные, порой противоречивые женские характеры, и она постигает их на каком-то интуитивном, иррациональном уровне. Кто знает, может, разгадка этой «лебской дьяволиады» кроется в смешении многих, голубых и не только, кровей.

– Я имею отдаленное отношение к Франции. Моя татарская бабушка – Мария Андреевна Абишева хотела назвать своего сына Маратом, но была убеждена, что в татарском языке нет имени Марат, а есть – Мурат. И с этим она никак не хотела согласиться, поэтому как человек революционно настроенный назвала своего сына в честь Жан-Поля Марата, французского революционера, лидера якобинцев. Что же касается моей фамилии – Лебсак, то она немецкая. Корни этой фамилии уходят в глубокую древность, в петровские времена, когда Петр пригласил на ПМЖ немцев в Россию. Тогда фамилия звучала как Лэйбсак, что в переводе означало «живой мешок», или «мешок жизни». Мне этот перевод очень нравится, потому что в нем есть слово «жизнь», – рассказывает актриса.

Жизнелюбие, замешенное на франко-революционной бескомпромиссности и решительности, помогает Ирине преодолевать трудности, без которых жизнь становится пресной и неинтересной. Серые будни – это не про нее. И если драйва не хватает, она его создает.

Например, пробует себя в писательстве, тут же, как говорится, по ходу пьесы, «прикидывая» написанное на слушателей, анализируя реакцию друзей и знакомых. И это тоже актерство, которое, как у каждого талантливого человека, стало для нее вторым «я». Как и великая Джулия Ламберт, героиня романа «Театр» Моэма, Лебсак вправе сказать: «Это там, у вас в жизни театр, а у меня на сцене – настоящая жизнь». Уроки Азербайжана Мамбетова для Ирины не прошли даром.

В детстве любимой актрисой Ирины Лебсак была Татьяна Доронина. После выхода фильма «Еще раз про любовь» она даже говорить пыталась как Доронина, с придыханием, томно. С тех пор слово «любовь» стало для Лебсак своего рода жизненным кодом, с помощью которого она проверяет все.

– Все мои роли замешаны на любви, – утверждает она. – Какую роль ни возьми, главная составная ее – это любовь. Любовь во всех ее проявлениях. Любовь мужчины к женщине и женщины к мужчине, любовь к Родине и близким. Поэтому я уверена: мир спасет только любовь. Не красота, как сказал Дос­тоевский, а именно любовь. Красота – субстанция возвышенная и чаще всего эфемерная. А любовь – она хоть и возвышенная, но в то же время реальная, земная.

…Любви во всех ее проявлениях хочется пожелать талантливой актрисе, автору и просто обаятельной женщине Ирине Лебсак.