Игры с реабилитацией

Его становление как поэта проходило под влиянием поэзии Абая и Махамбета. В написанном в ранней юности стихотворении «Великому хакиму Абаю» он называет своего великого предшественника и учителя «царем поэтов» и в то же время легко, органично и навсегда воспринимает поэзию поэта-бунтаря Махамбета. Пройдя две эти школы, он тем не менее остается самим собой – поэтом ХХ века Магжаном Жумабаевым. Поклонники его творчества считают, что в отличие от Абая Магжану очень повезло с переводчиками: его стихи, не говоря уже об оригинале, хороши даже тогда, когда звучат не на родном языке.

Отметим, что многие из горячих поклонников творчества Магжана ставят его в один ряд с Абаем, а кто-то даже считает, что ученик превзошел учителя.

– Я не оспариваю величие Абая, который был, образно говоря, первым нашим университетом, – говорит поэт, переводчик и издатель Бахытжан Канапьянов (сборник «Пророк» Магжана Жумабаева увидел свет в 2008 году в возглавляемом им издательском доме «Жибек жолы»). – Но мне хотелось бы обратить внимание на характеристику, которую еще в 1927 году дал творчеству Маг­жана Мухтар Омарханович Ауэзов: «После него (Абая) люблю Магжана. Люблю его европейское естество и блеск поэтической мысли. Рожденный в среде казахских поэтов аульного уклада жизни, он своим внеземным обаянием и своим умом достиг высот европейской культуры, храма мировой поэзии. …Я не уверен и очень сомневаюсь в том, что каждый из нас, кроме него, останется в литературе».

Когда в 1912 году в Казани вышел первый поэтический сборник Магжана под названием «Шолпан», то многим, кто интересовался Словом, стало ясно, что в мир поэзии пришел человек большого таланта. Имя 19-летнего поэта было на слуху в литературных кругах Омска, Ташкента, Оренбурга, Петропавловска, Семипалатинска… И кто бы мог тогда подумать или предвидеть, что юного поэта, столь блестяще начинающего свой путь в большую литературу, ждет трагическая судьба – Бутырки, Соловки и расстрел.

Но до этого в его жизни произойдет еще много событий: учеба в Омской учительской семинарии, вступление в партию «Алаш», некоторое время он был редактором газеты «Бостандық туы» («Знамя свободы»), издававшейся в Омске, а с 1921 года – в Петропавловске, преподавательская работа в Казахско-кыргызском институте просвещения в Ташкенте… В 1923 году по приглашению народного комиссара просвещения РСФСР Анатолия Луначарского приехал в Москву преподавать восточные языки в Коммунистическом университете трудящихся Востока, а заодно учиться в Высшем литературно-художественном институте, которым руководил Валерий Брюсов. Последний сказал о Жумабаеве: «Высокая поэтическая одаренность. Это от природы… плюс глубокие знания математики, музыки, изобразительного искусства».

Завершив в 1927 году учебу, поэт вернулся на родину, а через два года был арестован и осужден на 10 лет. В 1936-м благодаря ходатайствам Максима Горького и его жены Екатерины Пешковой освобожден, но через год началась очередная волна сталинских репрессий, и он вновь был арестован. Магжана, знавшего о Японии только то, что это Страна восходящего солнца, вынудили «признаться», что он «японский шпион».

Поэт, чья стилистическая сис­тема фактически господствует в современном казахском поэтическом языке, прожил всего 45 лет – в 1938-м он был расстрелян.

– А настоящей и единственной его виной была его большая одаренность, возвышающая его над многими современниками, – говорит Бахытжан Канапьянов. – Лучше всего об этом сказал поэт Кадыр Мырзалиев: «Нетрудно было все перевернуть, и стихи, полные возвышенных и земных чувств, превратить в сладострас­тие; рожденные любовью к своему народу – в национализм или, если угодно, в пантюркизм… В 30-е же годы одного пункта, одного вопроса из перечисленных выше было предостаточно, чтобы уничтожить человека». Имя Магжана народ свято хранил в своей памяти, и многие представители интеллигенции второй половины ХХ века нарекали им своих новорожденных детей. Но что интересно, «водораздел новой эпохи» между поэтами и писателями, которые приняли революцию 1917 года, и поэтами, которые не приняли ее, исчез под давлением молоха под названием «сталинские репрессии и расст­рел». Его не избежали ни революционер Сакен Сейфуллин, ни алашординец Магжан Жумабаев. Но поклонникам их творчества близки и дороги и те, и другие. Обидно и больно, что не одно, а сразу несколько поколений не по своей вине были оторваны от творчества поистине больших художников Слова.

Поэт посмертно был реабилитирован в 1960 году. В 1965-м доктор филологических наук, заведующий кафедрой филологии Казахского государственного университета Хайрулла Махмудов и писатель, главный редактор журнала «Простор» Иван Шухов решили познакомить читателей журнала с творчеством Магжана Жумабаева. Перевод стихов готовил известный литературовед и переводчик Александр Жовтис. И хотя публикация влас­тями не была разрешена, это не остановило профессора Махмудова. Изучив и проанализировав творчество репрессированного поэта, он выступил в 1967 году с докладом о наследии Жумабае­ва на объединенном заседании семи кафедр филологического факультета и двух кафедр факультета журналистики КазГУ.

Вот отдельные выдержки из того выступления: «Новаторство Магжана Жумабаева заключается в том, что он создал художест­венный творческий контекст, характерной чертой которого является наличие речевых единиц, на которых авторская печать несмываема...

Не говоря уже о новой звуковой организации стихотворной речи, в которой три вида звуковых повторов искусно сочетаются с новыми формами в ритмике и инструментовке – до него не известными не только в казахской стихотворной речи, но и в поэзии некоторых других тюркоязычных народов…

Жумабаев ввел такие неизвестные до него в казахском стихосложении понятия, как свободный стих, белый стих и стихотворения в прозе...

Среди мастеров казахской художественной культуры Магжан Жумабаев, безусловно, занимает первое место в нормализации современного казахского литературного языка. Настало время вернуть читателю его поэтическое наследие… Его творчество является ярким свидетельством высокой поэтической одаренности казахского народа, и о нем нужно говорить главным образом как о поэте. Его высокохудожественная поэзия ни на секунду не прекращала своей жизни, а потому она преодолеет все преграды…»

По итогам того заседания его участники – писатели и ученые-литературоведы – обратились в Союз писателей о включении в планы издательств «Жазушы» и «Казахстан» стихов Магжана Жумабаева и его переводов на казахский язык произведений Ленина, Горького, Гете, Гейне, Лермонтова, Байрона. Кроме того, доклад профессора Махмудова и решения объединенного заседания кафедр двух факультетов, филологического и журналистики, были направлены министру культуры Казахской ССР Ильясу Омарову, в Совет национальнос­тей Верховного Совета СССР, в правление Союза писателей РСФСР и лично председателю этого союза Леониду Соболеву, а также в «Литературную газету».

Однако отдел науки и учебных заведений ЦК Компартии Казахстана негативно отнесся к этой инициативе, началось расследование, из КГБ Казахской ССР были получены справки по архивно-уголовным делам. И на специальном заседании Бюро ЦК было отмечено, что в 1965 году творчество поэта еще не было реабилитировано, но несмотря на это на заседании филологических кафедр «докладчик и выступавшие старались всячески возвеличить его, считая классиком казахской поэзии, репрессированным в период культа личности».

В постановлении бюро ЦК «О неправильном решении филологических кафедр КазГУ в оценке поэтического наследия Жумабаева» было принято решение: «Осудить неправильное решение филологических кафедр Казахского госуниверситета в оценке поэтического наследия буржуазно-националистического поэта Жумабаева Магжана».

Впоследствии известный казахстанский поэт профессор Берик Джилкибаев в предисловии к сборнику стихов Магжана Жумабаева, изданному в 2008 году в Алматы, написал следующее: «Мракобесы называли гениального казахского поэта, любимца всего тюркского мира «буржуазным националистом», студентов отчисляли из вузов за чтение его стихов, самого его заклеймили черным именем «пантюркист».

То памятное объединенное заседание кафедр двух факультетов КазГУ поэт вспоминал так:
«...Это была акция безумно смелая в то время. Наш незабвенный профессор Хайрулла Хабибуллович Махмудов с блеском провел это юбилейное торжество. Собрались, битком набились в малый актовый зал КазГУ в здании на улице Кирова все, кто мог прийти. Не пришли только трусливые чиновники и вельможи от науки, предвидя «большие неприятности». Одно появление в этом зале грозило людям жестокими карами. А уж выступить прилюдно означало «взойти на костер». Взошли на кафедру и горели на этом костре в тот день лучшие из лучших представителей казахстанской интеллигенции. После пламенного выступления Хайруллы Махмудова долго не умолкали овации. Затем вышел и читал переводы стихотворений Магжана Александр Лазаревич Жовтис. Это был единственный человек от громадного штата Союза писателей, единственный русскоязычный, нашедший в себе мужество появиться в этом зале и сказать свое слово. В дальнейшей судьбе А. Л. Жовтиса этот благородный поступок сыграл не последнюю роль, когда его подвергали гонениям и преследованиям. Хрупкий, маленького росточка, подвижный, как воробушек, он оказался несравненно сильнее духом могучих, коренас­тых, статных молодцов, восседавших привычно в президиумах и степенно шествовавших по коридорам высоких официальных учреждений. Эти молодцы были озабочены не литературой, не достоинством и честью казахского народа, а своими шкурными интересами, своей карьерой, благополучием, теплым, сытым местечком под крылышком большого начальства».

Один штрих об Александре Жовтисе. После политической реабилитации Магжана Жумабаева он побывал на приеме у заведующего отделом культуры ЦК Компартии Казахстана с просьбой издать труды поэта.

«Запомните, товарищ Жовтис, у казахов нет такого поэта», – ответили ему. И Жовтис в очередной раз «вылетел» из университета за «казахский национализм». Он долгие годы ходил без работы, жил на случайные гонорары за публикации под псевдонимами, но от своей позиции не отказался. В 1998-м, за год до своей смерти, он опубликовал статью о Магжане Жумабаеве под названием «У казахов есть такой поэт».

Журнал «Эксперт Казахстана» в статье «Диссиденты Казахстана» написал об Александре Жовтисе: «…В 1948 году 25-летнего Жовтиса вместе с писателем Ю. Домбровским причислили к буржуазным националистам и космополитам. Домбровского в 1949-м посадили, а его молодого друга уволили из университета в первый раз – за космополитизм. После смерти Сталина опального Жовтиса восстановили на работе. За переводы стихотворений «врага народа» – казахского поэ­та Магжана Жумабаева Жовтис был назван «казахским националистом» и изгнан во второй раз из университета. Увольняли его несколько раз. В пятый раз его уволили в 1971 году с пятном «сиониста» после обыска, когда нашли магнитофонные записи Галича, певшего у него дома. Не давали много лет защитить док­торскую диссертацию».

Возвращением народу творчества одного из самых ярких поэтов ХХ века занимались не только казахстанские литературоведы. В 1969 году народный писатель Башкирии Сайфи Кудаш обратился к первому сек­ретарю ЦК Компартии Казахстана Динмухамеду Кунаеву и в правление Союза писателей Казахстана (первый секретарь Ади Шарипов), где поднял вопрос о судьбе творческого наследия Магжана Жумабаева: «Я надеюсь и даже уверен, что казахские писатели с помощью партийной организации Казахстана найдут возможность правильно оценить сложность ранних этапов своей литературы и вернуть в ее лоно творчество одного из талантливых сыновей. Если даже не брать в расчет его поэтическое наследие – сделанного им достаточно, чтобы помнить и уважать имя Магжана Жумабаева».

Но ответа на обращение не последовало…

В заключение приведу фрагмент из интервью Мурата Ауэзова одному из казахстанских изданий, так много говорящий о том, почему судьба поэта сложилась столь трагически и почему так много гонений было на тех, кто пытался реабилитировать его творчество: «После политической реабилитации Жумабаева его поэзия была все же недоступна для читателей. Много лет спустя гражданскую миссию взял на себя татарин Хайрулла Махмудов, один из крупнейших казахстанских филологов, профессор, доктор наук. Помогал ему коллега по КазГУ литературовед Александр Жовтис. Вместе они подготовили материал для журнала «Восток». Я видел ту верстку – взволнованное предисловие Махмудова и вдохновенные переводы Жовтиса. Увы, публикация так и не увидела свет, ее попросту заменили на другую. Жовтиса уволили с работы за «казахский национализм», а Махмудов получил очень строгое взыскание.

Жесткими противниками возвращения Магжана в казахскую поэзию стали вдруг некоторые люди, занимавшие в 60–70-е годы высокие социальные посты. Они были поэтами, которые, как выяснилось, присваивали себе стихи Жумабаева. Свой поступок объясняли попыткой сохранить наследие Магжана для будущих поколений. Но плагиат есть плагиат, потому, дабы не быть уличенными, они и строили всякие преграды.

…Шел 1957 год. В Алматы возвращались вдовы репрессированных. Моя мама (Фатима Габитова. – Ред.) была дружна с супругой Жумабаева – Злихой-апай. Как-то меня попросили привести Злиху-апай домой. По дороге она рассказывала о своих поездках за Магжаном в ссылку. Помню, как меня поразила эта высочайшая преданность избраннику судьбы. Позже мы – я, поэт Олжас Сулейменов и прозаик Сатимжан Санбаев – при поддержке директора литфонда Габбаса Кабышева старались помочь ей материально. Литфонд выписывал небольшую сумму, а мы добавляли деньги из своей зарплаты. Минимум раз в месяц навещали Злиху-апай, обязательно с цветами. Тогда-то и появилась идея собрать стихи Магжана из архивов. После довольно трудоемкой работы получилось два машинописных тома текста. Они и стали основой для последующей деятельности Махмудова и Жовтиса.

Огромную роль в творческой реабилитации Магжана сыграл татарский и башкирский поэт Сайфи Кудаш. Я читал его переписку с Злихой-апай. Очень убедительное письмо с просьбой о творческой реабилитации Жумабаева Сайфи Фаттахович написал Динмухамеду Кунаеву. Кудаш говорил о том, что Магжан – великий поэт. И не только казахский, но и всего тюркского мира. Кстати, сам Кунаев, как стало известно, великолепно знал поэзию Магжана Жумабаева, с молодых лет, часто цитировал его и читал стихи на память».