АЭС в Казахстане: отложить нельзя строить

– Тимур Мифтахович, достиг ли Казахстан той точки, когда пора решаться строить атомную станцию? Тут такое дело: многие сомневаются в действительном дефиците энергии в стране, ведь раньше, до появления майнеров, все время говорили об ее избытке.

– Надеюсь, нас прежде не обманывали, но когда в 2018 году мы разрабатывали первый этап ТЭО, по нашей просьбе независимые эксперты просчитали несколько вариантов развития энергосистемы Казахстана. По их прогнозам, к 2030 году в Южной зоне будет наблюдаться дефицит базовой мощности до 2,7 гигаватт (ГВт). Причем при этом учитывалось не только развитие экономики, но и выбытие старых генерирующих мощностей.

Однако в Минэнерго утверждали, что в то время (до 2018 года, – Прим. ред.) наблюдался профицит электроэнергии, из-за чего в том числе и затянулись дискуссии о необходимости строительства АЭС. Сейчас официально признано: дефицит есть, и майнеры в этом не виноваты.

На юге республики уже происходят веерные отключения электроэнергии. И чем дальше откладывается принятие решения о строительстве АЭС, тем хуже ситуация в энергосистеме.

Да, нужно строить станции на газе, потому что они быстрее всего вводятся в строй и подключаются. Но служат такие объекты не так уж и долго. И вообще, есть ли в республике столько газа, чтобы создавать большую и разветвленную сеть газовых станций?

– В прошлом году самые большие инвестиции были направлены в возобновляемую энергетику. А каким, по Вашему мнению, должен быть энерджимикс в Казахстане? Имеют ли право на жизнь старые добрые угольные ТЭЦ?

– Энергетика – инерционная отрасль, поэтому сейчас нам нельзя ошибиться в выборе источников. Да, есть прогнозные расчеты до 2035 года и варианты развития энергетики с АЭС и без АЭС, всего несколько миксов. Но куда мы движемся? Каким видим энергобаланс к 2030, 2040 годам?

Все это должно быть предусмотрено в программе развития электроэнергетического сектора страны. Мы надеемся, что такой документ разработают, и в нем будут учтены планы развития атомной отрасли наравне с другими энергетическими источниками, указаны сроки строительства и мощности каж­дой станции, а также сроки модернизации дейст­вующих.

В прошлом веке никто и представить не мог, что возможны ограничения по угольной энергетике. Углеродный след, достижение углеродной нейтральнос­ти, углеродный налог, переход к «зеленой» экономике – эти факторы обострили вопросы экологической безопасности и подогрели интерес к безуглеродным технологиям в энергетике.

В Евросоюзе продолжают работать АЭС. Наблюдается тренд на развитие атомной энергетики в странах, которые раньше ею не занимались, – в Гане, Иордании, Саудовской Аравии, Египте, государствах Восточной Азии. А Казахстан даже не принял еще программы развития атомной отрасли, несмотря на то, что планирует строительство двух блоков.

Мы даже не можем окончательно выбрать район их размещения. Если бы в 2018 году было принято решение о строительстве, то к 2030-му АЭС бы уже работала. Сейчас сроки ввода в эксплуатацию первого блока отодвинули на 2034–2035 годы.

Что касается старых добрых угольных станций, то, наверное, есть смысл продолжать их развитие на нынешнем этапе. Это проверенные технологии, к тому же улучшаются их экологические показатели, да и угля в Казах­стане, как метко выразился один заслуженный энергетик, «как у дурака махорки». То есть мы можем использовать угольный потенциал энергетики. Но все же если респуб­лика движется к достижению безуглеродного статуса к 2060 году, то однозначно необходимо развивать атомную энергетику.

– Тимур Мифтахович, порой создается ощущение, что многие казахстанцы против мирного атома…

– Мы регулярно изучаем об­щественное мнение, наблюдаем, как граждане реагируют на сообщения о возможном появлении и развитии атомной отрасли в стране. В целом общественное восприятие благожелательное. Большинство казахстанцев – не против. Им не все равно – просто они доверяют специалистам.

Против АЭС выступают чуть более четверти населения. Это даже лучше, чем в некоторых других странах. Так, в КНР начинают работать над проектом, если хотя бы 10% граждан поддерживают строительство АЭС.

Безусловно, никогда все 100% дудеть в одну дуду не будут. Всегда найдутся сомневающиеся, и это нормально. Что можно сделать? Нужно разъяснять, отвечать на вопросы, возникаю­щие у граж­дан. Когда люди не понимают, как новшество будет работать, они начинают предлагать сначала подождать, понаблюдать – вдруг это опасно?

К примеру, когда внедряли лапароскопию и ядерную медицину, даже многие из врачей выступали против. И проведи тогда Правительство в стране референдум, этих методов не было бы в совре­менной казах­станской медицине до сих пор. Но прошла пара-тройка лет, и все спокойно идут на томографию, МРТ, изотопную диагностику. Тот же рентген – ядерно-физический метод исследований, который применяется уже больше ста лет, сначала тоже встретили в штыки.

Людей пугает само слово «атомная». Радиофобия в обществе постоянно подогревается напоминаниями о взрывах на Семипалатинском ядерном полигоне, авариями на Чернобыле и Фукусиме. Любители «хайпануть» периоди­чески раскручивают скандальный ряд новостей, которые, честно говоря, и близко не отражают действительной ситуации с технологиями атома.

Это пройдет, ибо жизнь продолжается, и нет ничего плохого в том, что некоторые опасения еще сохраняются. Возможно, мы мало общаемся с людьми, редко откровенно отвечаем на их вопросы, а они думают, что от них что-то скрывают.

– Однако решение о строи­тельстве АЭС не может быть принято, если не заручиться поддержкой большинства. Что бы Вы сказали казахстанцам, выступающим против атомной электростанции?

– Редко какое техническое новшество люди встречали на ура. Что у самолета, что у сотового телефона – долгое время было много противников. А вспомните луддитов, которые яростно выступали против станков и конвейера… Что же касается атомных станций, то первая из них заработала в 1954 году. Так что, по большому счету, это не такая уж и новая технология, но более совершенная, чем, скажем, угольная генерация.

Если рассуждать рационально, то атомная энергетика наиболее доброжелательна по отношению к окружающей среде. Выбросов практически нет. Отходы компакт­ны, и безопасное обращение с ними тоже отработано. Влияние на окружающую среду и здоровье населения минимальное, гораздо меньше, чем от традиционного угля, который, если кто не знает, тоже обладает природным радиационным фоном, а его пыль – канцерогенна.

– В рейтинге по «зеленым» качествам первыми ставят ВИЭ, и некоторые эксперты ратуют за их развитие. Могут ли, по Вашему мнению, возобновляемые источники энергии составить конкуренцию АЭС?

– По большому счету, сравнивать их нельзя. У ВИЭ, безусловно, есть своя «ниша», но они не могут служить базовыми источниками. Нестабильная генерация – их самый большой недостаток. Опять же: больше, чем дует ветер или чем падает солнечных лучей на квадратный метр, энергии не получить. Тем более что коэффициент преобразования энергии у ВИЭ достаточно низкий. Срок службы маленький: эффективность солнечной батареи после 10 лет работы падает на 20%, а служит она всего лет 20. Без накопителей ВИЭ не работают, и пока они – очень дорогое удовольствие.

Если рассматривать весь цикл производства, то по чистоте с атомной энергетикой может сравниться только ветряная. Солнечная довольно грязная, имея в виду производство самих панелей и их утилизацию. Стоимость обслуживания солнечных станций во время эксплуатации сравнивается со стоимостью самих панелей. Есть и другие нюансы, к примеру, нет пока технологий обращения с отслужившими ­ветряными генераторами и солнечными панелями, но, повторюсь, такие альтернативные источники нужны. Их развивают, и это неплохо. Только нельзя бездумно и безоглядно строить ВИЭ, следует понимать, какова должна быть их доля в энергосистеме страны.

– Тимур Мифтахович, что может приобрести Казахстан в случае строительства АЭС?

– Атомная станция – базовый, причем более эффективный, чем другие, источник. Проект­ный срок ее службы – 60 лет с возможнос­тью продления до 100 лет. Когда в энергосистему вводятся такие мощные объекты, укрепляется энергетическая безопасность страны, поднимается экономика, растет уровень жизни, развивается наука. Вокруг атомной энергетики развиваются сопутствующие направления, высокотехнологичные производства, продолжается подъем технологического уровня и технической компетенции страны.

Сейчас большинство инвестиций в стране идет в сырьевой сектор, что опасно для нашей экономики. К примеру, давно планировали построить завод по выпуску специальных сплавов или современный металлургический комбинат, но для них в республике нет необходимых объемов электроэнергии.

Ввод АЭС даст толчок для развития. В Турции в сельскохо­зяйственной провинции Мерсин строится станция «Аккую». Инвестиции пошли в провинцию. Повысился уровень жизни жителей. Развивается сервис, сельхозкооперативы обеспечивают продуктами питания рабочих станции, развивается туризм, строятся новые дома и гостиницы, осваивается берег. Открылись новые рабочие места.

Однако возникли и проблемы: люди, особенно молодежь, стала уходить работать на станцию, в аграрном секторе образовался кадровый голод. Это тоже урок, и его следует учесть.

– Почему для предполагаемого строительства АЭС выбран район поселка Улкен близ Балхаша?

– Это наиболее подготовленный для этой цели район. Еще со времен СССР там сохранилась площадка, где планировалось построить Южно-Казахстанскую ГРЭС.

В настоящее время с севера на юг может перекачиваться до 2,1 ГВт электроэнергии. Ввод АЭС разгружает линию Север – Юг. Повысится надежность и безо­пасность всей энергосистемы Казахстана.

Согласно рекомендациям ­МАГАТЭ, при определении места строи­тельства АЭС учитываются гео­логия, гидрогеология, размещение рабочей силы, инфраструктура и другие факторы. Вполне подходит для размещения станции и район города Курчатова в Восточно-Казах­станской области.

В 2018 году наша компания подтвердила: оба района пригодны для строительства. Затем по запросу Правительства была проведена независимая экспертиза внешним консультантом – консорциумом Японской атомной энергетической компании и Марубени Ютили Сервисез. Они подтвердили правильность наших выводов, рекомендаций и подходов.

Однако принять окончательное решение о месте строительства АЭС должно Правительство, причем по согласованию с местными исполнительными органами и после проведения публичных слушаний.

Таким образом, сейчас речь не идет о конкретном месте строи­тельства. Если район будет ­утвержден, начнутся выбор площадки и расчет экономики ее строительства.

– Один из острых вопросов при строительстве АЭС – водный. Как он будет решаться?

– Говорят, что вода дороже неф­ти. Если мы с водой будем плохо обращаться, то высушим Балхаш и нанесем ущерб будущим поколениям. Прежде чем проектировать станцию, следует решить, каким будет охлаждение.

Если использовать традиционную систему с градирнями, то ежегодно будет расходоваться 0,63 миллиона кубометров воды. В местах с ограниченным водопотреблением можно строить сухие градирни. Правда, обходятся они дороже – и в плане строи­тельства, и по линии расходов на обслуживание. К тому же на работу таких систем охлаж­дения расходуется от трех до пяти мегаватт (МВт) энергии. Зато они не потребляют воду.

Такой вариант охлаждения, к примеру, рассматривается при строительстве АЭС в Узбекистане. К слову, в этом вопросе наши соседи продвинулись гораздо дальше нас. В настоящее время они уже отрабатывают конкретную технологию.

– Много это или мало – 0,63 миллиона кубометров воды в год?

– Это гораздо меньше, чем естественное испарение с Балхаша, доли процента. К примеру, в 2020 году с поверхности озера испарилось 19 с лишним кубокилометров, в следующем году – снова почти 19. То есть АЭС не может повлиять на изменение водного баланса озера. Подобные расчеты проводились и по Иртышу.

– Людей пугает, куда будут девать отработавшее топ­ливо?

– Во многих странах отработавшее ядерное топливо отходами не считается. Оно перерабатывается. Из него извлекаются «несгоревший» уран, образовавшийся плутоний, и из них готовится новое топливо.

АО «Ульбинский металлургический завод» выпускал до 80% ядерного топлива во времена Советского Союза. И это, наверное, единственное в мире предприятие, которое умеет обращаться с переработанным ураном.

Иными словами, компетенции по работе с использованным ядерным топливом у нас, в Казахстане, есть. Что же касается выбросов, то, повторюсь, по сравнению с угольными станциями у АЭС они мизерные. Почему-то никого не пугают золоотвалы ТЭЦ. Между тем, если их исследовать, то выяснится, что радиационный фон угольной золы довольно высок, а ее годами вывозили в отвалы.

– Тимур Мифтахович, достаточно ли у нас специалистов, чтобы управлять таким объек­том?

– Да, часто приходится слышать, что, мол, в Казахстане ничего нет – ни опыта, ни специалистов. Это заблуждение. Опыта строительства АЭС у Казахстана, действительно, нет, но четыре исследовательских реактора до сих пор находятся в эксплуа­тации. Есть специалисты, которые на них работают.

У нас есть хороший, я бы сказал, уникальный опыт работы реактора на быстрых ­нейтронах БН-350 в Актау, который использовался и для производства электроэнергии, и для отопления, и для опреснения морской воды. Технология, применявшаяся в нем, позволяла увеличить эффективность использования ядерного топлива в 300 раз! В этом веке она только начала широко применяться для разработки реакторов нового типа, а у нас в Казахстане такой работал еще в 70-х годах прошлого века.

– Как ввод атомной станции отразится на тарифах на электро­энергию?

– Тариф поднимется, конечно, как и при строительстве любого другого нового источника, но цена за кВт⁄час электроэнергии существенно не изменится.

Говорят, что атомная генерация стоит очень дорого. На самом деле надо смотреть среднюю приведенную стоимость генерации, в которую включаются капитальные затраты, достаточно высокие для АЭС, потому что больше половины ее стоимости – системы безопасности.

Эксплуатация станции не затратная, благодаря чему средняя стоимость генерации низка. Это вполне конкурентная технология. По стоимости она сопоставима с новой угольной генерацией.

– Еще не принято решение о строительстве, а нас уже кое-кто беспокоится, что будет, когда атомная станция отработает свой ресурс?

– Вот БН-350 отработал свое, в 1999 году был остановлен, сейчас продолжается программа по выводу его из эксплуатации. Есть сложности с финансированием, потому что он эксплуатировался в советское время, и ликвидационный фонд не был накоплен. Средства на эти работы теперь выделяются из бюджета. Затраты на ликвидацию атомного объекта сразу закладываются в стоимость генерации.

– Можно ли быть уверенными, что на станции ничего не случится?

– Как только люди начали использовать энергию атомных реакций в мирных целях, упор сразу делался на безопасность – концентрированная энергия требует ответственного обращения. В любом процессе и технологии есть вероятность наступления аварийного случая, это касается и нашей повседневной жизни.

У современных станций третьего поколения и 3+ вероятность тяжелой аварии меньше 10 в минус седьмой степени события в год. То есть за 10 миллионов лет может случиться лишь одно происшествие. Вероятность авиационного происшествия на четыре порядка выше, чем на АЭС. В десятки тысяч раз с большей вероятностью можно попасть в ДТП, чем что-то случится на атомной станции.

Как правило, за аварией стоит человек. Из каждого происшествия мы извлекаем уроки и тоже учимся.

– Тимур Мифтахович, не может ли превратиться этот проект в очередной долгострой?

– Может. Почему же нет? Не только у нас бывают долгострои. Финны третий энергоблок атомной станции «Олкилуото» с реактором EPR подключили к энергосети только через 12 лет после запланированного запуска.

Французы «Фламанвиль-3» строят чуть ли не 20 лет. Как сообщала французская энергети­ческая корпорация EDF, завершение работ отложено на второй квартал 2023 года. На отставание от графика повлияли срывы цепочек поставок, пандемия и все тот же человеческий фактор – попросту не хватило людей, которые должны были монтировать оборудование.

Нам следует извлечь уроки «Фламанвиля» и «Олкилуото»: проверить всех поставщиков, продумать надежные цепочки поставок, расписать их по годам, заранее подготовить сертифицированных сварщиков, монтажников, бетонщиков.

Финансирование – важный вопрос, и большинство крупных проектов застревает именно из-за непродуманных схем. Однако все возможные форс-мажоры не предусмотришь: например, оборудование Siemens не пришло на турецкую Аккую, потому что правительство Германии запретило его экспорт в связи с введенными санкциями. И это тоже урок для нас.