Без паузы на «корону»

Система защиты

С чем столкнулись врачи-онкологи в условиях коронавируса и стоит ли ожидать роста запущенных случаев – об этом честный разговор с директором Восточно-Казахстанского многопрофильного центра онкологии и хирургии Гульмирой Сагидуллиной.

– Гульмира Габдулловна, сейчас в Минздраве разъясняют, как в стране будут возобновлять плановую медпомощь. У вас есть свои решения?

– Начнем с того, что мы не закрывались ни на день. В постановлении главного санврача так и говорилось: приостановить плановую помощь, за исключением онкологической. Что нам пришлось изменить, так это меры защиты наших пациентов от COVID-19. Онкобольные в силу диагноза находятся в иммунодепрессии, и, к сожалению, на иммунитете сказываются специфические виды лечения – химиотерапия, лучевая терапия. Поэтому с первого дня мы на 100% ограничили доступ в наш центр – здесь только пациенты и медработники. На период карантина запретили любые посещения, пакеты с передачами обязательно обрабатываем. У нас стояла задача не прерывать медицинскую помощь. У онкобольных комплексное лечение: человека могут прооперировать, потом химиотерапия, потом лучевая, реабилитация… Статистика говорит, что с этой задачей центр справляется: по сравнению с прошлым годом количество пролеченных больных не уменьшилось. Когда объявили ЧП, мы всех, кто получал химио­терапию и лучевую терапию в дневном стационаре, перевели в круглосуточный. Им не положено питание, но мы изыскали средства, кормили – лишь бы они не ходили туда-сюда. Сейчас у нас снова действует дневной стационар, но потоки разделены. У этих пациентов разные марш­руты, с каждым работает свой персонал. Все делается, чтобы максимально защитить людей от инфекции.

– Усть-Каменогорск сначала закрыли на карантин, уже полтора месяца нет автобус­ных рейсов между областным центром и районами. На какое лечение может рассчитывать в таких условиях человек из отдаленного села?

– Мы заранее прочувствовали ситуацию и заблаговременно, еще в феврале, начали отрабатывать вариант, что могут закрыть сообщение. У нас ведь не только те, кого следует гос­питализировать в стационар, многие получают лечение амбулаторно. Они принимают препараты продолжительное время, до 5 лет. Что мы сделали? Наши врачи еще являются кураторами районов. Мы отправили их в Катон-Карагайский, Курчумский, Зайсанский, Тарбагатайский и другие районы. Они привезли больным запас лекарств с марта по май – на 3 месяца. И дальше, несмотря на смягчение ограничений, мы оставили эту систему. Пациентам не надо ехать к нам за 500 километров, лекарства получают районные онкологи и уже на месте раздают по списку. В Усть-Каменогорске мы вообще доставляли адресно. Подходит время – отвозим препараты на дом. У нас для этого была машина, сотрудники в средствах защиты. Как-то приехали к одной пациентке, а многоэтажка оцеплена – там выявили инфицированного. Так сотрудники созвонились с женщиной, оставили для нее пакет на пенечке у подъезда. Дождались, пока она выйдет и заберет. Сейчас для городских пациентов у нас отдельный вход-фильтр. Они приходят по времени, чтобы не создавать толпу, получают все, что им назначено.

– Были случаи, когда у пациентов с онкологией выявляли еще COVID-19?

– По нашей статистике, 13 онкобольных перенесли COVID-19, но, слава богу, ни одного летального случая. Причем они болели дома, внутри центра вспышки не было. Этим пациентам на период вирусной инфекции мы отменили свое лечение, иначе можно было получить негативный эффект. Я уже говорила, у онкобольных ослабленный иммунитет. К счастью, нас поддерживают спонсоры. Молокоперерабатывающее предприятие дважды в неделю привозит по 40 наименований кисломолочной продукции. Мы усилили питание – ввели дополнительный ужин.

– Медики среди первых, кто в группе риска. Не боялись получить в центре вспышку COVID-19?

– Первое, что мы сделали, как только ввели ЧП, – организовали перевозку персонала. Арендовали автобусы, и 2 месяца они развозили сотрудников 7 дней в неделю 24 часа в сутки. Никакого общественного транспорта, никаких ненужных контактов. В самом центре всех сотрудников мы обеспечили средствами индивидуальной защиты (СИЗ)и антисептиками. У нас и сейчас на каждом шагу санитайзеры. Форму номер 2, или, как в народе говорят, «скафандры», надевают сотрудники на «передовой». В первую очередь в поликлинике, куда заходят неизвестные для нас пациенты. На медиках, работающих с обследованными людьми, – медицинские халаты, шапочки, перчатки, маски. Персонал полностью обеспечен СИЗами.

Интернет в помощь

– Сейчас от многих слышно, что из-за приостановки плановой медпомощи можно получить рост запущенных и тяжелых случаев. Что Вы скажете?

– Был объявлен карантин, всем рекомендовали сидеть дома. Конечно, есть опасение, что к нам сейчас пойдут пациенты, которые могли бы обратиться на 2 месяца раньше. Возможно, они придут с более высокой стадией. Но, с другой стороны, для онкопациентов никаких ограничений не было. Здесь, наверное, больше нужно говорить о ситуации на уровне районов. У нашего центра налажена связь с онкологами по всей области. Мы еще в феврале поняли, что с поездками будет трудно, и организовали онлайн-консультации. Не надо пациента гонять. Информационные технологии позволяют и снимки прочитать, и исследования посмотреть. Можно даже онлайн осмотреть больного. Например, в районе Алтай онколог говорит: «У меня на участке пациент, у которого я подозреваю злокачественное образование в желудке». Мы собираем комиссию, специалисты знакомятся с данными обследования. Если все указывает на то, что возможна опухоль, мы говорим: «Проведите еще вот такие-то обследования, и такого-то числа в такое-то время пациент должен быть здесь». Человек за один раз попадает к нам. Раньше ему давали направление, он приезжал, его осматривали, отправляли на обследования, потом снова сюда. Гоняли, словом. Теперь такого нет. По стандарту оказания онкопомощи с момента определения диагноза до начала спецлечения должно пройти не более 31 дня. Мы стремимся к этому стандарту.

– Интернет-связь действительно такого качества, что можно проводить онлайн-консультации?

– Сейчас мы устанавливаем еще более мощное оборудование. В каждом районном центре у онколога есть возможность вести онлайн-прием. Например, в том же Алтае человек пришел на прием, врач связывается с нашим специалистом. Он видит снимки, анализы, может задать вопросы, только что не трогает пациента. К слову, один онколог не вправе поставить диагноз. Мы собираем междисциплинарную группу – психолога, хирурга, химиотерапевта, лучевого терапевта. Этот опыт мы привезли из-за рубежа. Команда изучает все, выставляет диагноз, определяет маршрут пациента, этапы лечения. Все расписано: например, сначала хирургическое лечение, указаны дата, отделение, затем химиотерапия, лучевая… И только решение этой комиссии имеет юридическую силу. Все делается онлайн. Представьте, из Тарбагатайского или Зайсанского района добираться 500 километров! Пациент должен приехать один раз с электронным направлением, и сразу лечь в стационар. Мы к этому времени должны про него все знать.

– Получается идеалистичес­кая картина. Но все знают, что на местах часто нет врачей, особенно в сельских амбулаториях.

– Вот сейчас мы готовили онлайн-совещание со всеми районами. Некоторые округа у нас в «красной зоне» – там наибольший процент запущенных случаев, мало ранней диагностики. Есть противоположные примеры: звено первичной медико-санитарной помощи работает, медики знают свое население, зовут на профосмотры. Статис­тически пик заболеваемости раком приходится на возраст 65 и старше. Наши бабушки и дедушки сидят дома, они не организованы. При этом в каждой амбулатории знают: из 10 тысяч жителей на участке 3 тысячи – это пожилое население. По-хорошему все они в течение года должны пройти профосмотр. Нам важно, чтобы наши пациенты приходили к нам на ранней стадии. Чем более ранняя стадия, тем шире арсенал лечения, меньше осложнений и более благоприятный прогноз. Одно за другое цепляется. Мы не устаем повторять коллегам: «Выявляйте раньше». Наши кураторы постоян­но выезжают в районы, учат медиков первичного звена – терапевтов, акушеров-гинекологов – правильно отбирать, делать раннюю диагностику. Где-то эта работа поставлена, а у кого-то вечные отговорки: то врачей не хватает, то оснащения. Хотя для смотрового кабинета особого оснащения не требуется, важно просто организовать работу. Сегодня «первичке» уделяется большая роль: им поднимают зарплату, уменьшают участки. Если раньше за участковым закрепляли 2 200 человек, сегодня 1,5 тысячи.

Солидарная ответственность

– Гульмира Габдулловна, ранняя диагностика важна, но по себе сужу – когда кругом риск подхватить коронавирус, никто не захочет лишний раз идти в поликлинику.

– Можно немного отложить визит, подождать, пока уляжется ситуация, но если подошло время скрининга, обязательно нужно пройти. Мы когда с населением работаем, не пугаем страшилками про болезни, а объясняем: организм посылает какие-то сигналы: колит, болит, тошнит, худеете – идите в больницу. Не надо сидеть и ждать. Некоторые сидят, выжидают, а когда приходят – уже тяжелая стадия. Должна быть солидарная ответственность. Я всегда до деталей объясняю, что такое смотровой кабинет. У всех почему-то мнение, что это гинекологический кабинет. Это не так. Каждый, кто в первый раз пришел на прием, сначала должен побывать в смотровом. Там обученный специалист осматривает кожу, лимфатические узлы, щитовидку, молочные железы, прямую кишку, шейку матки. И если что-то насторожило, пациента отправляют к онкологу. В смотровом кабинете выявляют то, что можно увидеть, но сам человек на это может не обратить внимания. Он записался к терапевту, а кожу у него осмот­рели попутно. Сколько таким образом мы выявляем! В нашем регионе рак кожи в тройке лидеров, но это самый излечивае­мый на сегодня рак. В случае раннего выявления пациента могут снять с учета через 5 лет. Ну, кроме меланомы, это очень агрессивное новообразование.

– Программа скрининга дейст­вительно в помощь онкологам?

– Благодаря ей у нас резко выросло количество пациентов с ранней стадией. В нашей статис­тике теперь даже есть понятие «стадия 0–1», раньше такого не было. Наш регион с 2006-го был пилотным по скринингу, потом уже по всей стране программу включили. Казахстанская онкологическая служба вообще сегодня на хорошем уровне: с лекарствами проблем практически нет, доступны все виды лечения. Еще бы население более ответственно относилось к своему здоровью! Ты приди – тебе бесплатно сделают 3 вида скрининга: на рак шейки матки, рак молочной железы, прямой кишки. Скрининг в переводе с латыни – это «просеивание». Просеивают здоровое население, которое ни на что не жалуется. Когда человек пришел с жалобой, он уже пациент. Женщину ничто не беспокоит, но ее заставили, например, пройти маммографию и обнаружили какое-то образование. Она про него знать не знала. Обследовали, пролечили. А если бы не выявили, человек пришел бы года через два, когда опухоль начала бы беспокоить. А это уже более серьезная стадия. Точно так же шейка матки: ничего не беспокоит, нашли небольшую проблему, вылечили – иди, здоровая. Но многие выжидают, вместо того чтобы пройти скрининг.

– Насколько оснащение онкоцентра соответствует современным требованиям?

– С диагностическим оборудованием никаких проблем, все есть. И мы умеем на нем работать, умеем читать снимки. У нас заключено соглашение с алматинским НИИ онкологии и радио­логии. Когда к нам пришел новейший МРТ и наши специалис­ты еще находились на обучении в Израиле, алматинцы работали здесь вахтовым методом. И сегодня, если возникают какие-то спорные моменты, мы отправляем им снимки, там садится бригада, обсуждает. То есть в сложных случаях мы всегда советуемся. Такие же партнерские отношения с Израилем. Семеро наших сотрудников прошли стажировку в израильских центрах, до этого было обучение в Манчестере в Великобритании, в Италии. Причем обучались бригадами. Например, по проблеме молочной железы в Манчестер выезжали хирург, патоморфолог – специалист, который выносит гистологическое заключение, лучевой терапевт, химиотерапевт, операционная сестра, инженер по оборудованию. Все изучали одну систему. Эта бригада вернулась и в том же составе зашла в отделение. Были еще бригады, которые обучались по онкоурологии, гинекологии, торакальной хирургии. Самая «фишка», что мы не только освои­ли новые подходы, а привезли сюда высокие технологии. Нам закупили такое же оборудование. Специалисты вернулись и сразу начали на нем работать. Когда в 2017 году аким области Даниал Ахметов сказал, что во главе команд для обучения за рубежом должны быть главврачи, все растерялись. Ну как это на 3 месяца уехать, оставить семью? На самом деле, когда руководитель едет и видит то же самое, что и врачи, мыслит с ними одинаково, тогда и удается внедрить передовой опыт.

– Хотите сказать, что нашим пациентам больше не стоит стремиться на лечение за рубеж?

– Я могу сказать про наш центр. Если, например, в отделении маммологии из четырех врачей один освоил новые технологии, он обучит остальных троих. Один хирург привез методику пластической органосохраняющей операции, ею теперь владеют все в отделении. Сегодня пациентке с раком молочной железы на ранней стадии можно выполнить косметическую операцию – не видно, оперирована грудь или нет. Это же прекрасно для женщины. От зарубежных коллег мы переняли понятие «клиентский сервис». Почему едут в Корею, Германию? Там к пациенту такое отношение, будто он единственный и самый важный в этой больнице. Этому мы сейчас обучаем наш персонал, вплоть до того, как разговаривать, какой тембр голоса должен быть, как одеваться, какой макияж позволить. Когда пациент видит соучастие, внимание, ему уже легче.

– Были какие-то особенные ситуации за время, связанное с карантином по коронавирусу?

– Особенность онкологов, что пациенты превращаются чуть ли не в семью. Больного прооперировали, ему провели несколько курсов химиотерапии, потом лучевой терапии… Люди все время к нам возвращаются. Лечение закончили – раз в год мы их тестируем, смотрим, они к нам ходят. Только через наш центр в год проходит 7 тысяч пациентов, на учете только по восточному региону состоят 12 800 человек, а вместе с семейским регионом – больше 20 тысяч. Наши пациенты активные, у них свои чаты, они друг другу помогают, мы с ними работаем. Обратная связь для нас очень важна. Один из показательных случаев: пенсио­нерке 75 лет, она у нас оперировалась, лечилась, наблюдалась у себя в Глубоковском районе. А здесь снова поступает, получает помощь, и в ходе беседы выясняется, что человеку по сути некуда идти. В свое время в силу обстоятельств она осталась без своего дома, многие годы жила со своей подругой, такой же пожилой женщиной. Сейчас эта подруга сама болеет, выписываться пациентке некуда. Ситуа­ция страшная. Мы направили письма в инстанции, связались с социальным учреждением в поселке Первомайском. Все это длилось месяц, бабушка это время оставалась у нас. Буквально на днях ей выделили комнату, и мы ее выписали. У нее теперь есть жилье.