Киберсталкинг: гендерный аспект

«Казахстанская правда» уже поднимала тему домашнего гендерного насилия глазами европейского правосудия (см. выпуск «Казправды» от 14 мая 2020 года), однако румынское дело высветило принципиально новые грани этой актуальной проблемы.

Обстоятельства этой невеселой истории, увы, довольно банальны. 43-летняя румынка, чья семейная жизнь дала трещину, стала подвергаться регулярным угрозам и побоям со стороны мужа. Как минимум в одном случае ей удалось зафиксировать факт телесных повреждений в медицинском заключении. И хотя в конце концов их брак был расторгнут, бывший муж устроил за женщиной настоящую киберслежку: заходя под ее учетной записью в компьютер, он делал копии хранившейся там переписки, а также частных документов и фотографий.

Уже после развода румынский суд удовлетворил ходатайство потерпевшей и издал предписание о защите сроком на полгода, в котором запретил экс-супругу проживать с заявительницей в одной квартире, приближаться к ней ближе чем на 200 метров, появляться у ее родителей и вступать с ней в любые контакты посредством телефона или переписки. Впрочем, мужчина продолжал оказывать давление на свою жертву, звоня с угрозами ее родителям или связываясь через третьих лиц. Наконец, после истечения срока действия предписания, он вновь стал появляться у ее дома.

Многочисленные обращения потерпевшей в полицию и прокуратуру практически ничего не дали: на обидчика был наложен лишь небольшой административный штраф за рукоприкладство, а жалобы на нарушение тайны переписки вообще были отклонены.

Ряд утверждений заявительницы, которые она могла подтвердить только свидетельскими показаниями своих родных, были расценены как недоказанные. Суд поддержал правоохранительные органы, указав, что опубликованные в социальных сетях данные являются публичными.

При рассмотрении жалобы в распоряжении ЕСПЧ оказались различные внутригосударственные и международные документы, имеющие отношение к делу. Так, выяснилось, что уголовное законодательство Румынии предусматривает вполне адекватные меры против всех противоправных действий, которым подвергалась Бутуруга. Уголовно наказуемы там и чтение чужой корреспонденции, и угрозы, и бытовое насилие. Причем, что характерно, насилие в отношении членов семьи карается в Румынии даже более строго, чем насилие в отношении третьих лиц. При этом закон в равной степени запрещает любые формы насилия: вербальное, физическое, сексуальное, экономическое и т. д.

Что же касается международного права, то еще в 2015 году специализированная комиссия ООН опубликовала доклад о киберпреступности в отношении женщин и девочек, в котором отмечалось, что современные технологии зачастую усиливают традиционные злоупотребления – от онлайн-домогательств до травли (буллинга). Гендерная киберпреступность также включает в себя незаконный доступ (хакерство), слежку (трекинг), склонение к проституции, приставания (харрасмент), распространение интимных материалов («порнографическая месть») и т. д.

К аналогичным выводам пришла в 2018 году и рабочая группа Совета Европы по онлайн-травле и другим формам насилия в Интернете, в том числе в отношении женщин и детей. В исследованиях группы используется термин «киберсталкинг» (cyberstalking) – постоянный онлайн-мониторинг, который включает в себя ряд агрессивных действий: слежки, домогательств и угрозы в адрес жертвы. При этом киберсталкинг нередко осуществляется со стороны близких людей, то есть является семейным насилием в форме принудительного контроля.

Эти данные подкреплялись и результатами социологических опросов: в Евросоюзе каждая третья женщина хотя бы раз подвергалась физическому или сексуальному насилию со стороны своего мужа или партнера. Тревожной выглядит и статис­тика «виртуального» насилия: жертвами киберсталкинга стали уже 5% девушек и женщин.

В докладе Европейского института по вопросам гендерного равенства 2017 года отмечалось, что онлайн-слежка, осуществляемая с помощью электронной почты, текстовых сообщений или социальных сетей, может состоять из повторяющихся внешне безобидных инцидентов. Однако, накопившись, такие инциденты могут вызывать у жертвы чувство тревоги, страха или другого дискомфорта.

Все чаще встречаются случаи, когда умышленно распространяе­мая в Интернете информация серьезно затрудняет жертве не только обустройство личной жизни, но и трудоустройство, обычное социальное общение и т. д.

Обращаясь в ЕСПЧ, Бутуруга утверждала, что недостаточно эффективные процессуальные действия румынских властей не обеспечили ее личную безопас­ность, что привело к нарушению ее прав на личную неприкосновенность, справедливое судебное разбирательство и уважение частной жизни. Суд, однако, счел более подходящим рассматривать жалобу заявительницы в контексте только двух статей конвенции: третьей (запрет пыток и бесчеловечного обращения) и восьмой (уважение частной жизни).

Главной претензией заявительницы было то, что государство никогда не рассматривало ее жалобы через призму семейного насилия, скорее считая все происходящее обычным конф­ликтом между частными лицами. Кроме того, полиция и прокуратура не проводили проверку ее заявлений с той тщательностью, которая требуется в подобных делах, когда инциденты происходят не публично и в силу этого трудно доказуемы. Женщину не устраивало и то обстоятельство, что судебное предписание о защите было доведено до сведения бывшего мужа лишь спустя несколько дней, а позже власти не особо следили за его исполнением. По мнению потерпевшей, киберсталкинг в отношении нее имел непосредственное отношение к актам насилия и должен был рассматриваться именно в этом контексте. Итогом такого снисходительного отношения государства к насилию стало продолжающееся противоправное поведение экс-супруга, который чувствовал себя практически безнаказанным.

В свою очередь румынское правительство настаивало на том, что расследование всех заявлений Бутуруги было эффективным и своевременным. Оно не выявило прямых и достаточных доказательств преступления, но даже при этом заявительнице была предоставлена государственная защита на 6 месяцев. Что же касается тайны переписки, то, согласно закону, потерпевшая должна была подать соответствующую жалобу в течение 3 месяцев с того момента, когда ей стало известно о неправомерном доступе к ее почте. Она же обратилась в полицию лишь подкрепляя ранее поданные заявления, что и стало основанием для отказа в возбуждении дела. Кроме того, у заявительницы была возможность требовать возмещения ущерба в рамках гражданского судопроизводства, чего она также не сделала.

Оценивая эти доводы, ЕСПЧ напомнил свои базовые принципы, касающиеся рассмотрения подобных жалоб. Так, государство обязано принимать все разумные меры для предотвращения жестокого обращения, о котором оно знает или должно было знать. Если же лицо утверждает, что подверглось жестокому обращению или вмешательству в частную жизнь, власти должны провести эффективное расследование.

В данном же деле румынские правоохранительные органы, вопреки очевидному, не стали квалифицировать действия мужа заявительницы как случай семейного насилия, что грозило бы ему более серьезным обвинением. Также они не дали никакой правовой оценки тому факту, что он получил доступ к конфиденциальным компьютерным файлам заявительницы. Наконец, национальные власти решили, что отдельные утверждения пострадавшей недостаточно доказаны, а угрозы в ее адрес «не дотягивали» до уголовного преступления.

ЕСПЧ указал, что такой подход вряд ли может быть серьезным сдерживающим фактором для семейного насилия.

Даже если потерпевшая не смогла предъявить властям достаточных доказательств, именно власти могли и должны были организовать их поиск и закрепление, например, путем дополнительных проверок, опроса соседей, очных ставок потерпевшей с мужем и т. д.

Между тем государство-ответчик не только не сделало этого, но и не привело никаких объяснений своему бездействию.

Из обстоятельств дела следует, что инциденты с рукоприкладством имели место 17 и 22 декаб­ря 2013 года, тогда как первое обращение Бутуруги в полицию состоялось уже 23 декабря. Иными словами, ее никак нельзя упрекать в медлительности, хотя в подобных делах жертва часто находится в психологической зависимости от обидчика – и этот фактор тоже необходимо учитывать.

Что же касается судебного предписания о защите, то даже если оставить в стороне степень его выполнения, оно было вынесено уже после основных актов насилия и никак не способствовало эффективности расследования.

Еще более очевидными упущения властей были в их реакции на жалобу Бутуруги о незаконном доступе к ее переписке. Государство-ответчик посчитало, что это заявление никак не связано с ранее поданными жалобами на физическое насилие, и по существу отказалось его рассматривать. Между тем киберпреступность (в частности, киберсталкинг) является в настоящее время одним из важных аспектов гендерного насилия. Совершенно очевидно, что данные действия бывшего мужа заявительницы осуществлялись в контексте его прежних насильственных действий, и румынские органы, включая судебные, проявили недопустимый формализм, разделяя ее жалобы.

В итоге ЕСПЧ пришел к выводу, что румынские власти по существу не рассматривали утверждения заявительницы о нарушении тайны ее переписки: не проводили необходимых процессуальных действий, не дали им должной юридической оценки и т. п. С учетом небрежности в расследовании других жалоб Бутуруги суд посчитал, что государство не выполнило своих обязательств по борьбе с семейным насилием и, следовательно, нарушило обе статьи конвенции. Это нарушение обошлось Румынии в 10 000 евро – во столько суд оценил моральные страдания заявительницы.

В чем же заключается важность постановления ЕСПЧ по данному делу? В том, что впервые в истории суда киберсталкинг приравнен к другим формам бытового насилия. Страсбург направил всем европейским государствам отчетливый сигнал: борьба за гендерное равноправие должна вестись по всем направлениям.

В современном государстве недопустимо не только рукоприкладство, но и вообще любые виды преследования домашних жертв. Это тем более справедливо с ростом влияния Интернета, социальных сетей и виртуального общения в нашей жизни.

Покушение на приватность аккаунтов, телефонов, мессенд­жеров и фотографий нужно оценивать в контексте имеющего место семейного насилия, принимая во внимание особую уязвимость и зависимость женщин в семье.

Если говорить о ситуации в Казахстане, то здесь можно увидеть пересечение сразу нескольких проблем, о которых мы тоже уже писали. Первая – это укоренившее­ся у части общества представление о существовании Интернета вне юридических норм и правил; до сих пор судебные иски и жалобы по поводу виртуальных обид воспринимаются нами как нечто экзотическое. Вторая – пренебрежительное отношение к частной жизни как таковой, и дело не только в привычке копаться в чужих телефонах. Мы чуть ли не ежедневно и в автоматическом режиме подписываем соглашения, которыми предоставляем кому-то право собирать и обрабатывать наши персональные данные. «Слитые» анонимами переписки и видео гуляют по Всемирной паутине, и далеко не всегда публичная польза от них перевешивает чью-то личную драму.

Наконец, проблемой является собственно бытовое насилие в отношении женщин. Два традиционных для такого насилия состава правонарушения (побои и причинение легкого вреда здоровью) переведены из разряда уголовных в административные, причем наличие семейно-бытовых отношений между правонарушителем и жертвой не является квалифицирующим признаком, влекущим более строгое наказание. При этом штрафовать дебоширов закон не позволяет (так как страдает семейный бюджет в целом), да и арест главы семейства зачастую лишь осложняет жизнь всем домочадцам.

Львиная доля инцидентов с бытовым насилием происходит в четырех стенах, без свидетелей и видеокамер, и зачастую расследовать подобные случаи – это заведомый тупик. Попробуйте, например, доказать факт систематических оскорблений или угроз – для неподкованного в процессуальных аспектах человека это практически невыполнимая задача.

Впрочем, проблема не только в юридических тонкостях. Любой участковый расскажет массу историй, когда жертвы домашнего насилия через день-два забирали заявление и просили не давать ему ход. Еще чаще даже до заявлений дело не доходит: давят не только патриархальные стереотипы (пресловутый ұят), но и эмоциональная и финансовая зависимость женщин от мужей-тиранов. Очевидно, что речь идет о комплексной проблеме, которая упирается и в менталитет, и в различные социальные причины.

Но, как показывает новый подход ЕСПЧ в деле «Бутуруга против Румынии», у государства (в отличие от жертв бытового насилия) нет права на слабость. Если жерт­ва решилась идти против насилия до конца, ей нужно всячески помогать, используя для этого все доступные законные рычаги. В том числе не прощать нарушителям и виртуального насилия. Которое, вообще-то, приводит к далеко не виртуальным, а самым реальным страданиям.