Стремление к взрослости

На страже гармонии

Читательская память работает примерно так: стоит нам услышать где-то имя того или иного писателя, как она тут же отзывается всплывающими в мыс­лях названиями его книг. При упоминании имени Анатолия Алексина память непременно подскажет нам: «Мой брат играет на кларнете», «В стране вечных каникул», «Звоните и приезжайте», «Позавчера и послезавтра», «Безумная Евдокия», «Говорит седьмой этаж», «Сигнальщики и Горнисты». В каждом из этих произведений прослеживался трудный, порою даже выстраданный путь нравственного становления человека эпохи, чьей главной отличительной чертой, по словам самого писателя, было «неудержимое стремление к богатствам духовным – наше счастье, наше бесценное завоевание».

А в чем же тогда главная отличительная черта произведений Анатолия Алексина? В этом воп­росе исследователи как никогда единодушны. Называют ее, эту самую черту, правда, по-разному, и для большего удобства мы воспользуемся наиболее удачным, на наш взгляд, определением известного детского писателя Альберта Лиханова – стремление к взрослости. Важно понимать, что речь здесь идет не о каком-то возрастном показателе. Алексинские герои вовсе не стремятся поскорее перерасти самих себя, чтобы, выражаясь словами из одного рассказа, «делать себе маникюр и очень много говорить о своем здоровье». Нет, взрослость для Алексина и для его героев – это прежде всего морально-нравственная категория. И с этой точки зрения далеко не каждый взрос­лый может быть назван таковым.

Во многих произведениях современной детской литературы писатели частенько заигрывают с приемом антитезы, противопоставляя мир детей миру взрослых. Стоит ли говорить, что подобное противопоставление производится механически, в полном отрыве от реальной жизни, ведь возводит непреодолимый барьер именно там, где впору говорить о неразрывной связи детского и взрослого миров, об их синкретическом взаимодействии и взаимопроникновении? За примерами далеко ходить не требуется. В романе Вячеслава Крапивина «Ампула Грина» город Инск – аллегорический символ детства – представляется читателю неким утопическим раем, в котором, как говорится, и жизнь хороша, и жить хорошо. На прямо противоположном нравственном полюсе находится махрово-тоталитарная Империя, окарикатуренно-злобные лидеры которой выражают видящиеся автору антиутопическими идеалы бездуховного мира взрослых. То есть возраст абсолютизируется писателем в своей самозначимости настолько, что практически всегда ведет к моральному падению человека. Надуманный конфликт рушится мгновенно, стоит лишь читателю понять, что никакого противостояния в романе не получается – в стремлении сохранить свое детство (а точнее представления о детстве) главные герои просто-напросто бегут от реальности. Роман справедливо считается многими творческой неудачей крупного писателя, так как основная проблематика его изначально была построена на зыбком песке искусственных противоречий и не выдерживала соприкосновения с реальной жизнью.

Для Алексина ни о каком противопоставлении детей взрослым не может быть и речи, ведь это привело бы к отрицанию основной материи его художественного мира – гармонии человеческих взаимоотношений. О какой гармонии можно говорить, когда герои априори противостоят другим по причине одной лишь разницы в возрасте и не могут отыскать ни малейших точек соприкосновения? Исследователь детской литературы Игорь Мотяшов писал: «В произведениях Алексина нет двух разных этажей – верхнего, принадлежащего исключительно взрослым, и нижнего, где обитают юные». В конце концов алексинских героев всегда роднит идеал нравственной ответственности за жизнь, за страну, за облик самой эпохи, и всякий раз этот идеал принимает свое конкретное воплощение. К примеру, в повести «Мой брат играет на кларнете» семиклассни­ца Женя всерьез озабочена будущим своего увлеченного музыкой брата Левы, которому, по собственным словам, готова посвятить всю жизнь. Чем не стремление к взрослости? Однако все не так просто, ведь кажущаяся заботливость девочки на деле продиктована, прямо скажем, корыстными мотивами – желанием, чтобы в книге о ее брате, которая непременно выйдет в будущем, напечатали ее портрет с подписью «Сестра музыканта». Естественно, что любовь к родному человеку оборачивается своей полной противоположностью, хотя и сохраняет прежнюю личину. Каждым новым поступком Женя только сильнее ранит брата, думая при этом, что заботится о его большом будущем известного кларнетиста. Суть ее поведения в афористической форме (а герои Алексина в своей речи вообще тяготеют к афоризму) прекрасно выражается в финальной сцене повести, во время ночного разговора с Левой: «Это манера деспотов... Они превращают в свои жертвы тех, ради которых хотят всем на свете пожертвовать». При этом Алексин не торопится дидактически распекать Женю. Улыбкой ее брата он как бы передает надежду на то, что девочка пересмотрит свои взгляды, и право подвести итог предоставляет исключительно читателю. Пример Жени и Левы прекрасно демонстрирует ту простую истину, что нравственная ответственность за судьбу друг друга – та самая взрослость – позволила бы избежать возникшего конфликта. Но раз он уже случился, необходимо приложить все силы, чтобы восстановить нарушенную неосторожными действиями гармонию взаимоотношений.

Человек приходит к человеку

Высокий уровень внутренней культуры органически свойственен любимым героям Алексина. В нашей библиотеке есть его небольшой сборник «Я доскажу сам...», изданный в 1966 году. Он состоит из девяти рассказов, большая часть которых затем либо не перепечатывалась, либо разворачивалась автором в полноценные повести. «По характеристикам героев рассказа, или повести, или романа, по их замыслам и поступкам, по тому, как складываются их судьбы, кто из них побеждает, а кто терпит поражение, – всегда угадывается и характер самого автора, становятся ясны его идеалы, его симпатии и антипатии, его мечты», – писал Алексин во вступ­лении к сборнику. И действительно, изображая литературных героев, помещая их в различные ситуации, писатель никогда не утаивал собственных взглядов и пристрастий. Но что же это за герои?

Действие рассказа «Первый день» разворачивается дождливым сентябрьским утром, и уже по одной этой примете можно догадаться, что речь, скорее всего, пойдет о начавшейся школьной жизни. Все так. Маленький Шурик впервые отправляется в школу и крайне возмущен тем, что мама хочет пойти вместе с ним. Причина такой реакции довольно ожидаема: первоклассник уже считает себя совсем взрослым и думает, что ребята поднимут его на смех, увидев вместе с мамой. На таком, казалось бы, простом примере Алексин мастерски раскрывает коллизию между взрослостью как нравственной категорией и взрослостью как возрастным показателем, который вдобавок ко всему оказывается еще и ложно понятым. Материнская забота кажется Шурику излишней, и он сердится пуще прежнего, когда замечает, как мама, все-таки выйдя вслед за ним, прячется за стеной старого дома. В классе учительница просит мальчика закрыть окно, и там, за окном, он вдруг снова видит маму, которая «стояла, закрыв зонтик, не обращая внимания на дождь, и водила глазами по окнам школы... И тут Шурик не смог рассердиться. Наоборот, ему захотелось высунуться на улицу, помахать маме и громко, чтобы не заглушил дождь, крикнуть ей: «Не волнуйся! Не волнуйся, мамочка!.. Все хорошо!» Здесь писатель вновь утверждает мысль о том, что мир взрослых и мир детей не могут существовать отдельно друг от друга, и настоящее, то есть нравственное взросление Шурика происходит именно тогда, когда он понимает, на что ради него готова мама. Ведь дождь, если рассматривать его в проекции, это обобщенный образ испытаний как таковых, который позволяет читателям лучше понять глубину материнского поступка, а вместе с ним и столь внезапные, на первый взгляд, перемены в душе мальчика.

Рассказ «Из дневника мальчишки» строится вокруг пробле­мы иного рода, которая в чем-то перекликается с проблемой повести «Мой брат играет на кларнете», – опасностью гипертро­фированных собственнических желаний, не считающихся с чувствами других людей. Спорт­смен-десятиклассник Кубарьков, которого по аналогии с известным тяжелоатлетом все в школе называют Власовым, хочет привлечь внимание девятиклассницы Майи, для чего придумывает, по словам одного уральского инженера, чье письмо послужило основой рассказа, «бесцеремонную хитрость». Узнав, что ее младший брат Кеша получил двойку по физкультуре, Власов сразу придумывает, как можно использовать подвернувшийся случай в свою пользу. Он говорит мальчику, что школа находится на первом месте в районе по спортивным показателям и полученная Кешей двойка крайне негативно скажется на положении учебного заведения. Чтобы этого не произошло, ему, Власову поручено позаниматься с провинившимся двоечником и помочь ему исправить оценку. Шестиклассник, разумеется, воспринимает все это за чистую монету. Чувствуя себя «самым счастливым человеком» только потому, что такой популярный в школе человек будет его тренировать, Кеша совершенно не подозревает об истинных намерениях Власова и охотно соглашается заниматься с ним у себя дома. Придя к мальчику, десятиклассник начинает всячески красоваться перед Маей, а после неожиданно предлагает Кеше отправиться в путешествие на якобы неисследованный остров. Все это нужно Власову лишь для того, чтобы почаще видеться с девушкой, и однажды, отправив Кешу за нужным для путешествия компасом, он вместе с Майей сбегает в кино. Тогда-то до мальчика доходит, что все это время он восхищался насквозь лживым человеком, духовным иждивенцем, для которого собственное счастье вполне может быть обеспечено ценой несчастья других. Конечно, нельзя сказать, что Власов целенаправленно хотел как-то навредить Кеше, но не догадываться о том, как тяжело ребенку будет переносить нанесенную враньем обиду, он тоже не мог. Момент разоблачения любвеобильного лгуна Алексин связывает с моментом его окончательного нравственного падения – десятиклассник уже не выглядит таким смелым и уверенным в себе, у него дрожат губы, и говорит он «не вразвалочку, переминаясь со слова на слово, а сбивчиво, торопливо, и слова у него наскакивали одно на другое». Финал рассказа вновь ставит перед читателем проблему нравственной взрослости: пусть Кеша и зол на Власова, он ничего не рассказывает о случившимся своей сестре, так как видит, что Майя проявляет к юноше ответные эмоции. И неспроста Алексин заканчивает свое произведение многоточием: осмыслить этот поступок обманутого, но чуткого ребенка, а также дать оценку действиям Власова он снова предлагает своим читателям.

Рассказ «Бывшему другу» можно назвать криком обостренной совести. Его герой, в котором угадываются черты самого писателя, вспоминает события, предшествовавшие полному разрыву с некогда близким человеком. Во время поездки на Волгу он сталкивается с тем, как пренебрежительно его друг относится к собственной матери, Анне Филипповне, чье сердце «любит весь мир, потому что ее единственный сын живет в этом мире». Героя-рассказчика «обжигали ленивые, словно в пространство брошенные фразы: «Эх, если б сейчас скатерть-самобранку! Да полную яств!», «Уж полночь близится... Вот бы постель сама собой расстелилась!..» И постель расстилалась «сама собой», и «сам собой» накрывался стол. Тебе не нужно было скатерти-самобранки и ковра-самолета: все это заменяла тебе маленькая сухонькая женщина, которая так искусно владеет волшебством материнской заботы». Бывший друг рассказчика даже не удосуживается побыть с матерью в тот момент, когда у нее случился сильнейший сердечный приступ, бросив ей безразличное: «Если будет совсем плохо, постучи в стенку соседу». Все заботы молодого человека сводились к его возлюбленной Марине, и он искренне недоумевал, почему после концерта пианиста Эмиля Гильеса, на котором девушка узнала о случившемся, она вдруг перестала с ним встречаться. Объяснять приходится рассказчику: «Ты восторгался, с какой силой и с какой легкостью ударял по клавишам Гильес, а она слышала другие удары, слабые и беспомощные... Ей казалось, что вот сейчас, в эту самую минуту, стучит в стенку твоя мать, а сосед заснул и не слышит». Алексин трогательно и в то же время страстно изображает «ослепленное любовью и великое в этом ослеплении материнское сердце», рассказывая, что Анна Филипповна хвалит своего сына за то, чем он никогда не отличался, – «за сыновнюю любовь, за сыновнюю заботу и ласку». Искреннее чувство благодарности, которое рассказчик испытывает к заботливой старушке, приводит его к дилемме, которой и оканчивается произведение: «Я зол на тебя, – говорит он свое­му бывшему другу, – а хочу, чтобы сбылись все твои мечты, потому что это так обрадует добрую и милую старую женщину...» Эмоциональный накал рассказа Алексина позволяет расценивать его как манифест, утверждающий величие материнской любви, ведь она, по мнению писателя, и есть та основа, на которой должны строиться страстно защищаемые им гармонические, совершенные человеческие отношения. И в этом качестве он может быть сравним с такими значительными произведениями, как «Берегите матерей» Расула Гамзатова или «Баллада о матери» Андрея Дементьева, а также со знаменитым отрывком «Руки матери» из романа Александра Фадеева «Молодая гвардия».

Итак, положительные герои Анатолия Алексина – люди ищущие и мятущиеся, активные и страстные. Несмотря на локализованность большинства произведений писателя, его персонажи, сталкиваясь с теми или иными ситуациями, которые чаще всего выступают в роли своеобразной лакмусовой бумажки, неизбежно претерпевают нравственные трансформации, стремятся, как мы уже говорили в самом начале, к морально-психологическому взрослению. Герои же отрицательные умны, изворотливы и хитры. Они умелые актеры и талантливые демагоги, умеющие даже самому безобразному и аморальному поступку придать черты благопристойности. Но в долгосрочной перспективе все их сиюминутные победы оказываются самыми сокрушительными поражениями, и в первую очередь – поражениями нравственными.

Свой литературный и общественный идеал Алексин сформулировал в небольшой ремарке к последнему рассказу сборника: «В трудные минуты и дни человек приходит к человеку... Таков закон жизни. И если каждый будет свято блюсти этот закон, трудные минуты и дни всегда будут только днями и минутами...» Как добрые друзья и одновременно взыскательные учителя приходят к современным читателям книги Анатолия Алексина, продолжающие переиздаваться внушительными тиражами и никогда не залеживающиеся на полках магазинов. А значит, прав был критик Святослав Иванов, когда писал, что сегодня гуманистический пафос лучших произведений советской литературы становится как никогда актуальным.