Тема политических репрессий и голода не должна использоваться для решения внутриполитических проблем

– Еркин Аманжолович, полагаю, не ошибусь, если скажу, что 31 мая – День памяти жертв политических репрессий и голода – вызывает в Вас отклик не просто как у историка…

– В нашей стране, наверное, нет ни одной семьи, которую обошли бы стороной массовые репрессии и голод в 20– 50-е годы XX века. Мой прадед, простой сельский учитель, был арестован и умер в следственном изоляторе города Кургана, так и не дождавшись суда. Он не подлежит реабилитации, ведь он не был осужден. Мы даже не можем получить сведений о том, где он похоронен. Пока мой дед был на фронте, бабушка была призвана в Трудовую армию, режим которой мало чем отличался от лагерного. О судьбе многих родственников мы не знаем – они подростками ушли на заработки и пропали.

Возможно, тема политических репрессий и массового голода именно потому так эмоционально воспринимается в Казахстане, что эти трагические события оставили свой след в личной истории каждого казаха. Это в прямом смысле часть нашей личной исторической памяти, коллективная общая трагедия.

– На ваш взгляд, какие последствия возы­мела эта страница нашей истории?

– На самом деле потери для нашего народа оценить очень трудно. Казахское общество было отброшено на десятки лет назад во многих аспектах. Потеря половины населения – а это самые скромные оценки – не могла не нанести невосполнимый ущерб демографическому развитию. Не будь этой трагедии, население Казахстана сегодня могло быть не 20 миллионов, а минимум в два раза больше. А это совершенно другая база для экономического развития.

Принудительная коллективизация и оседлость привели к разрушению скотоводческого хозяйства и катастрофическому сокращению поголовья скота. Широкомасштабное внедрение экстенсивного богарного земледелия на землях, более пригодных для скотоводства, привело к деградации почв, что мы ощущаем до сих пор.

Однако самое главное – голод и репрессии привели к цивилизационной катастрофе. Нация лишилась почти всей своей интеллигенции, произошел разрыв традиций. Новая интеллигенция была уже советской, и от тысячелетней Цивилизации Великой степи в культуре остались лишь реликты. Десятки тысяч детей лишились родителей и были воспитаны в детских домах, воспитаны государством в советском духе. Фактически голод и репрессии привели к превращению казахов из нации свободных степняков-коневодов, народа-войска в советскую нацию. И превращение это было проведено ценой истребления половины народа. Такой процесс, названный расказачиванием, произошел и с русскими казаками. Именно поэтому сегодня ставится вопрос о том, что голод мог быть организован партийным руководством Союза и республики.

– Голод пришел в те годы и в другие респуб­лики – Россию, Украину, Беларусь. Сейчас, не скажу, что в многоголосье, но все же порой звучит мнение о том, что это явление было неизбежным в процессе становления нового государственного уклада, начала новой исторический эпохи. Каково Ваше мнение на этот счет?

– Когда мы поднимаем вопрос о советской трансформации в Казахстане в 20–30-х годах (коллективизация + индустриализация + «культурная революция»), многие до сих пор, признавая ее трагический характер и гибель миллионов людей, пытаются оправдать это вынужденным характером такой «модернизации». Существует мнение, что у СССР (и Казахстана как его части) не было другого пути, чтобы выйти из экономического коллапса, возникшего после гражданской войны. Но это абсолютный миф, распространяемый апологетами Сталина и преступного режима, установленного большевиками на территории бывшей Российской империи. Это легко доказывается применением метода исторической аналогии.

Проведем сравнение со страной, которая очень похожа на Казахстан и имела похожее в этническом и конфессиональном отношении население, а по некоторым параметрам была даже в худшем положении в тот же период. Это Турция. Турция вышла из Первой мировой войны полностью разоренной. Она почти целиком была оккупированной, почти вся ее территория в 1918–1922 годах была охвачена войной. Западная Европа стремилась расколоть Турцию и положить конец ее существованию как государства.

Сельское хозяйство, в котором было занято 85% населения, было крайне отсталым, абсолютно отсутствовала механизация (на всю Турцию было всего 20 тракторов), земли принадлежали латифундистам и иностранным банкам. Промышленность как таковая отсутствовала, были только ремесленные мастерские в городах. Вся торговля была в руках иностранцев.

Реформы в Турции начались в 1923 году. Мустафа Кемаль Ататюрк провел полную революционную трансформацию Турции, ее политической системы, сельского хозяйства, промышленнос­ти, культуры и образования. Не все приняли эти реформы, еще в 30-х годах были восстания традиционалистов. Население в 1927 году, в год проведения первой переписи, составляло 13,5 миллио­на, а население Казахстана в это же время (1926 год) – 6 миллио­нов (учитывая все потери во время подавления восстания 1916 года, гражданской войны, голода 1921 года, репрессий
1920–1925 годов, население могло быть более 10 миллионов).

Вторая перепись населения состоялась в Турции в 1935 году и показала рост населения до 16,2 миллиона. В Казахстане перепись состоялась в 1939 году и показала численность населения 6,1 миллиона, т. е. фактическое отсутствие роста. При этом официальная численность казахов снизилась в межпереписной период на 1,3 миллиона. Почему так произошло, мы прекрасно знаем. Пока в Турции проводили аграрную реформу, раздавали крестьянам земли, создавали кооперативы и давали дешевые займы, в Казахстане проводили чудовищный эксперимент по «оседанию» и «коллективизации», не модернизировав сельское хозяйство, а воссоздав архаичное государственное рабовладение. Единственное отличие от древней Месопотамии или Египта было только в механизации труда.

Пока в Турции стимулировали развитие промышленности через создание государственных предприятий и банков, которые потом приватизировались, а также стимулировали население покупать отечественные товары путем субсидирования, в Казахстане строили (точнее покупали и монтировали) промышленные гиганты, продукция которых никак не влияла на уровень жизни населения. В результате в 1951 году население Турции достигло 21,7 миллиона, в Казахстане в это же время жило только 6,8 миллиона. В 1970 году в Турции жило 34,4 миллиона, в Казахстане – 13,1 миллиона. В 1991 году в Турции – 54,4 миллио­на, в Казахстане – 16,5 миллиона. То есть с конца 20-х до начала 90-х годов население Турции выросло в 4 раза, а население Казахстана – только в 2,7 раза.

Разницу в экономическом развитии мы тоже хорошо знаем. Мустафа Кемаль Ататюрк провел такие же масштабные реформы и модернизировал страну, не уничтожая собственное население, заложил основы будущего экономического развития страны. Так что альтернативы были. Разница только в том, что Турция была свободной страной и сама решала свою судьбу, а Казахстаном управляли из Москвы. Такая разница в итогах – наглядный пример качества этого управления.

– Сейчас некоторые социально и политически активные граж­дане, пользователи социальных сетей применяют тему голодомора и репрессий против казахского народа в не вполне, скажем так, чистоплотных политических целях. Давайте откровенно – эту сакральную для каждого казахстанца тему, болевую точку пытаются использовать, чтобы запрыгнуть в какой-нибудь околовластный эшелон, играя на эмоциях, генетической памяти народа. В итоге заходят так далеко, что слышны призывы чуть ли не убивать потомков тех, по чьей вине, как они считают, в казахскую степь пришел голод или были уничтожены лучшие сыны казахского народа. Прошу понять меня правильно, я ни в коем случае не обесцениваю эту трагедию, эту страшную историю. Но, на мой взгляд, история должна объединять, ее страницы должны служить уроком для всех, но часто можно наблюдать прямо противоположное…

– Тема политических репрессий и голода не должна использоваться для решения сегодняшних внутриполитических проблем. Тем более эта тема не повод для сведения счетов между потомками жертв и палачей. В период с 1917 до 1991 года сот­ни тысяч казахстанцев стали жерт­вами произвола тоталитарной системы и подверглись репрессиям и незаконным внесудебным ограничениям прав не только за свои убеждения, но зачастую и просто за факт своего социального происхождения. Но мы боимся полностью рассекретить и обнародовать документы тех лет, потому что опасаемся раскола общества и попыток сведения счетов столетней давности.

Еще большую опасность представляют попытки перевести научную и общественную пробле­му полной политической и юридической реабилитации жертв политических репрессий и память о жертвах голода из внутриказахстанской плоскости в международную. Совершенно неуместные попытки отдельных политиков поставить вопрос об ответственности современной России за голод в Казахстане наносят процессу научного осмысления данной темы только вред.

– Как считаете, возможно ли подобное в XXI веке? Спрошу вас как историка, почему, несмотря на всю трагедию прошлого нашего мира, человечество так и не вышло на тот цивилизационный уровень, когда оно созидает, а не уничтожает?

– Еще год назад я бы сказал, что невозможно. Однако, к мое­му большому сожалению, безответственность некоторых политиков отбросила мир назад, обратно к началу XX века. На наших глазах происходит попытка разрушения системы международного права и реанимирования, казалось бы, забытой политики территориальных аннексий. Возрождение забытых негативных практик во внешней политике некоторых государств делает возможным и возрождение аналогичных прак­тик и во внутренней. Поэтому нельзя отрицать и возможность появления политических режимов, основанных на тотальном терроре и репрессиях.

Основная причина, приведшая к возможности возрождения тоталитаризма в XXI веке, – незавершенность процессов декоммунизации. То, что по прошествии 30 лет независимости мы до сих пор рассуждаем о возможности возврата к прошлому, говорит лишь о том, что мы не провели в свое время декоммунизацию, прежде всего идейную. Мы увлеклись идеей «сперва экономика, потом политика», идеей, безусловно, правильной, но забыли, что суверенитет требует формирования политической нации, невозможной без единой идентичности. А для того, чтобы появилась казахстан­ская идентичность, нужно вытеснить идентичность советскую. А у нас до сих пор история советского периода – повод для политических разборок, а отношение к роли большевиков в казахстан­ской истории – пароль для политических тусовок, лакмусовая бумажка для определения политических взглядов. Все это потому, что современные политики пытаются использовать историю для оправдания своих болезненных политических амбиций. Исторический империализм – самая модная сегодня тема в политических кругах России, это все транслируется и на Казахстан.

Не произошли полное осмыс­ление и раскрытие сущности тоталитаризма, освобождение общества от его деструктивного наследия. Нарушение прав человека не должно оправдываться ничем – ни государственной необходимостью, ни национальной безопасностью, ни сохранением мифических национальных традиций. Важной частью модернизации общественного сознания общества должны стать преодоление стереотипов, оставшихся от административно-командной системы, формирование новой нравственности и правового созна­ния, без которых невозможно создание атмосферы уважения к человеку, единого всеобъемлющего механизма защиты прав и свобод человека.

– И последний вопрос. Как Казахстану в сегодняшнем мире сохранить себя в своей многогранности, полиэтничности и как на это может повлиять наше географическое положение?

– Географическое положение Казахстана можно воспринимать и как проблему – отсутствие выхода к морю, окружение геополитическими гигантами, и как возможности – выгодное положение как потенциального транзитного хаба. Какая из этих сторон нашего географического положения окажет влияние на будущее Казахстана – вопрос дипломатического искусства руководства Казахстана и выбора нашей стратегии. В мире всегда уважали интересы сильных стран, поэтому Казахстану надо становиться сильным. В первую очередь в экономическом плане. Все возможности ресурсной экономики мы уже использовали, для дальнейшего развития нормальной производящей экономики нужен рост благосостояния казахстанцев, их предпринимательская активность. А этого без либерализации политической системы не добиться. И вопрос возможности в Казахстане повторения политических репрессий и массового террора сам собой уйдет из политической повестки, потому что при истинном народовластии такое невозможно.