Принять, адаптироваться и научиться правильно реагировать

– Даулет Абдужанович, Вы, наверное, согласитесь, что прошлогоднее землетрясение в Алматы обнажило много проблем в обеспечении сейс­мобезопасности в мегаполисе. Не обошла критика и научный сегмент отрасли. Изменилось ли что-то за прошедший год в жизни вашего центра?

– Серьезные перемены в нашей жизни начались несколько лет назад, и землетрясение только ускорило эти процессы. Но отечественная сейсмологическая отрасль действительно оказалась в удручающем положении. До 2022 года ее представляли две ключевые организации: Институт сейсмологии и Сейсмологическая опытно-методологическая экспедиция – СОМЭ. Две взаимозависимые структуры – одна для сбора первичных данных, другая для их научной обработки – оставались юридически разделенными. Доходило до того, что ученые не имели доступа к результатам наблюдений.

Десятилетиями все шло к закономерному результату: износ оборудования сейс­мостанций СОМЭ достиг 80 процентов, а средняя заработная плата сотрудников института еще два года назад не превышала 140 тысяч тенге у ученых и 100 тысяч у технического персонала, средний возраст научных кадров равнялся 59 годам.

Трудно поверить, но совсем недавно наши специалисты раз в неделю выезжали на станции с флешками записывать данные мониторинга и возвращались, чтобы перенести их в компьютер. Техническое оборудование устарело до такой степени, что для него невозможно было найти комплектующие, работники выискивали их на маркетплейсах и сами покупали. А ведь из всего этого и складывается качество данных и скорость передачи информации – самые важные для сейсмологии критерии.

– Как сложилось такое положение?

– Не могу сказать, но мне такое положение вещей напоминает историю о чемодане, который и нести тяжело, и бросить жалко. Обе структуры кочевали из-под управления одного ведомства другому, но их благосостояние от этого не менялось. Перемены наметились, как я уже упомянул, несколько лет назад: учреждения передали в ведение МЧС и реорганизовали путем слияния. Это объединение и стало называться Национальным научным центром сейсмологических наблюдений и исследований. К тому времени научная часть еще как-то поспевала за мировыми стандартами, а вот производственная имела колоссальный отрыв.

– Может, всему виной представление, что сейсмическая опасность – это удел Алматы и южных регионов? А чьи проблемы – тот их и решает…

– Тогда я напомню, что к сейсмоопасной зоне отнесено 43 процента территории страны. И это только та ее часть, которая подвержена землетрясениям природного характера. Есть еще около 30 процентов, где возможны землетрясения техногенного происхождения, то есть спровоцированные вмешательством человека в природу – строительством, добычей, разведкой и разработкой недр. Кстати, у нас как не было, так и нет единого государственного банка данных сейсмологического и геодинамического мониторинга, который необходим для понимания общей реальной ситуации в моменте.

– И что же произошло за два пос­ледних года?

– Самое главное – значительно улучшилось финансирование. Мы искали новые его источники. Так началось наше взаимодействие с местным исполнительным органом, и уже к концу 2022 года по линии городского акимата были выделены средства на разработку проектно-сметной документации для капремонта двух сейс­мических станций в Алматы, законсервированных более десяти лет назад.

Следующий год стал буквально прорывом: только из местного бюджета мы получили 537 миллионов тенге на модернизацию оборудования комплексных сейсмических станций. Это главные мониторинговые объекты в сейсмике, они ведут наблюдение по широкому спектру направлений: от геофизики и GPS до контроля состава воды и газа. Так вот, за счет местной казны удалось закупить более 70 комплектов оборудования по шести видам мониторинга и оснастить ими 24 сейсмостанции. Модернизация продолжалась по линии МЧС и международного сотрудничества. Авторитет наших ученых в мировой науке всегда был на высоте, и гранты от профессио­нального сообщества – как очередное его признание.

Подведем итог. Еще два года назад по всей стране насчитывалось 63 сейсмостанции мониторинга и пунктов наблюдения, пять из которых были законсервированы больше 15 лет, остальные пребывали не в лучшем состоянии. К концу прошлого года мы довели их число до 98. И по плану развития сейсмоотрасли, разработанному по поручению Главы государства, до 2028 года будет дополнительно установлено 285 станций: современных, модульных, работающих в онлайн-режиме и без участия человека.

Но и этого может оказаться не так много. Например, контроль сейсмической ситуации в Японии обеспечивает сеть из более трех тысяч государственных станций мониторинга и более десяти тысяч коммерческих датчиков.

– А с заработками ученых как теперь обстоят дела?

– Значительно лучше. Среднюю заработную плату научного блока в прошлом году удалось поднять до 330 тысяч тенге. Впервые за долгие годы станционные специалисты получили бесплатную зимнюю одежду, матрасы, постельное белье. Может, покажется, мелочи, но это элементарные требования к условиям труда, а значит, и показатель отношения к людям.

– Вы упомянули о международном сотрудничестве. В чем интерес зарубежных грантодателей поддерживать нашу науку?

– Все просто: землетрясение не знает границ, и общая заинтересованность в обмене научной информацией очевидна. Эпицентр прошлогоднего январского землетрясения, с которого мы начали разговор, находился на территории Китая. В соседстве с нами еще один высокосейсмичный регион – Кыргызстан. Поэтому сотрудничество в вопросах сейсмологии имеет большое значение, и не только в узких региональных масштабах, но и в мировых.

В рамках программы повышения качества сейсмологической информации наши специалисты подготовили крупный проект при поддержке Мичиганского университета и получали под него гранты на модернизацию: нам было предоставлено 26 комплектов оборудования, и впервые за годы независимости открыты пять новых станций мониторинга в Западно-Казах­станской, Кызылординской, Атырауской, Актюбинской и Туркестанской областях. Наблюдениями с этих площадок теперь делимся с соседями, в том числе странами Кавказа и Центральной Азии.

У нас хорошо развиваются отношения с китайскими коллегами. В прошлом году по программе «Один пояс, один путь» договорились о создании пяти современных комплексных сейсмостанций. Реализуем проект в области Жетысу, Восточно-Казахстанской, Жамбылской, Алматинской областях. Его стоимость – более 700 миллионов тенге, предоставленных китайским правительством.

– Расскажите, что представляет из себя международная система IRIS, в которую недавно включилась наша мониторинговая сеть?

– Опять же вернемся к алматинскому землетрясению. Помните, возникла ситуация, когда Google успел оповестить пользователей об этом событии раньше, чем госорганы? Так вот, случилось это благодаря системе IRIS. Она представляет собой некий информационный банк, куда стекаются данные множества геофизических и прочих наблюдений с открытых сейсмических станций всех стран. У Google, имеющего к ней доступ, разработана собственная программа по оповещению, она и сработала в тот январский день. У нас же до сих пор не было возможности присоединиться к IRIS только потому, что до недавнего времени попросту не было современных станций. Теперь 16 из них интегрированы в эту платформу и предоставляют сведения в том числе Google.

– Значит, у нас происходят сбои на этапе информирования, рассылки экстренного сигнала?

– Да, и это другая проблема – недос­таточного доступа к сетям наблюдения Кыргызской Республики и КНР, а в Китае сеть очень густая. Мы же понимаем: чем короче цепочки связи, тем информация быстрее передается и тем она точнее. Возможность наших мониторинговых объектов после их обновления работать в режиме онлайн меняет ситуацию. Мы подготовили программу для интеграции станций мониторинга и раннего оповещения в общую систему с КНР и Кыргызской Республикой, и так эта проблема будет решаться.

– С обывательской точки зрения кажется, что весь прогресс сейсмологии должен наконец-то решить вопрос прогностики. Скажите, нау­ка когда-нибудь придет к тому, что вероятность землетрясения можно будет рассчитать, а значит, о нем предупредить?

– Ни одна страна, ни одна научная организация и ни один специалист пока не могут точно рассчитать, где и когда произойдет очередное землетрясение. Поэтому прогностикой у нас зани­маются в соцсетях всевозможные «народные» эксперты.

Сейсмология – наука молодая и весьма сложная. Ученые работают с огромным набором инструментов: постоянно исследуется более 165 параметров, которые могут расцениваться как предвестники землетрясения. Кстати, в нашем институте – единственном на всем постсоветском пространстве – сохраняется такое направление, как сейсмобиология: наблюдение за поведением животных в ответ на сейс­мическую аномалию. Это, например, определяется по уровню наэлектролизованности шерсти кроликов. Но вот что мы замечаем: рыбки, рептилии, попугаи, живущие в городских условиях, теряют свое природное чутье. А у животных, обитающих на расстоянии от города, с ним все в порядке.

В нашем институте постоянно работает комиссия по оценке сейсмической ситуации – это четыре научные лаборатории и более 50 специалистов, которые ежедневно проводят анализ и дают свои заключения. Только такая кропотливая работа, основанная на признанных научных методиках, имеет значение для развития знаний о сейсмической активности.

И вообще, сейсмология – это не столько о том, чтобы предсказать землетрясение, сколько о том, как снизить ущерб от его последствий. Огромный пласт работы центра – составление карт сейсмического зонирования, их корректировка, уточнение. Наши ученые исследуют новые территории страны, детализируют области повышенной сейсмоопасности. Все это должно учитываться в стандартах проек­тирования и застройки, сейсмоаудита и сейсмоусиления уже возведенных объектов.

– Даулет Абдужанович, говорят, у вас сохранились архивы сейсмонаблюдений столетней давности. Насколько они интересны современным ученым и позволяют ли анализировать то, как меняется сейсмическая ситуация?

– Это правда, архивы уникальные. Благодаря сохранившимся записям мы, например, знаем, что после разрушительного алматинского землетрясения 1913 года афтершоки продолжались три года. Науч­ные материалы, собранные несколькими поколениями ученых Казахской ССР, подтверждают, что для Алматинского региона повышенная сейсмическая активность – нормальное явление. Показатель среднего количества землетрясений в год практически не меняется. Правда, в прошлом году было зафиксировано более 18 тысяч сейсмических событий, что больше обычного. Но это только потому, что у нас заработали модернизированные станции с современным высокоточным оборудованием.

– О причинах сейсмичности нашего региона мы знаем еще со школы: Тянь-Шань – горы молодые, они растут, поэтому такие нестабильные. А когда они, наконец, «состарятся» и успокоятся?

– Через многие тысячелетия. Нужно просто согласиться с тем, что это одно из условий нашей жизни, принять, адаптироваться и научиться правильно реагировать – сформировать культуру действий при ЧС. В этом и есть наша коллективная и личная ответственность за себя и за своих близких.