Язык как инструмент успеха

Старейший теле- и радиодиктор Казахстана Беркут Бекмаганбетов раскрыл секрет того, как можно одинаково хорошо овладеть казахским, русским и другими языками.

Когда он говорит своим глубоким бархатным голосом на русском, то кажется, что это его родной язык, переходит на казахский – то же самое. Между тем на русском он заговорил, когда ему было уже за 20, а его дикторская карьера состоялась благодаря отличному знанию родного языка, но при этом совершенно случайно.

Неслучайная случайность

– Это был 1969 год, – рассказывает Беркут Мажитович. – Я окончил первый курс дирижерского отделения музыкального училища в Петропавловске, когда объявили конкурс – требовался диктор на казахском языке для областного радио. Я, может, и не пошел бы, но ребята подначивали: «Ты родным языком владеешь лучше всех нас, да и баритон у тебя что надо. А слабо тебе диктором стать?»

Конкурс выиграл легко. Тогда на всех предприятиях имелись коллективы художественной самодеятельности. Директор нашего училища был дирижером хора мясокомбината. Однажды он пригласил меня туда. Там были обязательные получасовые распевки перед каждой репетицией. Вот тогда, видимо, и был заложен академический фундамент. Но, с другой стороны, драматический баритон моего отца, учителя начальных классов, был не хуже, чем у меня. Когда он пел, все замирали.

Пройти-то конкурс я прошел, а вот работать не мог – честно признался комиссии, что еще студент, и тогда они мне предложили поработать для начала диктором-практикантом. С тех пор прошло больше полувека. Теперь, наверное, остался единственным представителем своей профессии в Казахстане – на смену нам пришли ведущие, и только я продолжаю работать официальным диктором Центрального стадиона Алматы.

Но вернусь к началу своей трудовой карьеры. Когда первые дни практиковался на областном радио, то работал в паре с прекрасной женщиной – диктором Баткен Султановой. Это сейчас, давно уже седовласый человек, я понимаю, что это она меня вылепила. Тогда на радио были получасовые и часовые литературные композиции, где обязательно звучали патриотические стихи о Родине. Баткен-апай говорила, что читка стихов у меня получается лучше, чем у нее, поэтому она возьмет на себя прозу, а я стихи. Конечно же, она и стихи читала в 10, а может, и в 100 раз лучше, но хотела меня, 19-летнего, окрылить и придать уверенности. Это было и проявление человечности, и высокого педагогического мастерства! Педагоги бывают разные. Говорят ведь, как «яхту назовешь, так она и поплывет», так и здесь – к кому попадешь первым, такой из тебя и специалист получится. Я вот недавно был в автомастерской, где наставник кричал на ученика. Делал он это при чужих людях. Как этот униженный парень-ученик будет потом работать? А вот мне повезло – попал к хорошему человеку. Баткен-апай ни разу не сказала мне, как нужно правильно читать, она вообще, казалось бы, ничему не учила, но это были настоящие мастер-классы.

Уроки от легенды

– А как Вы попали на респуб­ликанское радио?

– В Петропавловске проработал около 19 лет – был диктором и на радио, и на телевидении. В свободное от любимой работы время сочинял песенки, а Союз композиторов Казахстана был лоялен к нам, любителям. И вот однажды пригласили меня на свой съезд в столицу, а в Алма-Ате в это время опять проходил конкурс – требовались дикторы на республиканское радио. Знакомая, которая работала там, посоветовала принять участие.

На дворе стоял 1988 год – перестройка в разгаре, шли то ли игры в демократию, то ли еще что-то. Мы выступали без фамилии, только под номерами, у меня, например, был 56-й номер, а принимали участие в конкурсе 216 человек. Жюри из народных артистов, театральных режиссеров, преподавателей консерватории (всего человек 10) поставило мне самый высокий балл, и я занял первое место.

Так как начальство у нас было одно – Республиканский комитет по телевидению и радиовещанию, то меня быстро перевели из Петропавловска в Алма-Ату, дали общежитие и все такое. Квартиру обещали, но не торопились с этим, а у меня трое детей, и я через год обменял свои петропавловские квадратные метры на алмаатинские без всяких переплат.

Хотя конкурс объявлялся на диктора республиканского радио, первое время всех новичков посылали на областное радио. Иногда люди, как выяснилось, годами ждали, когда их переведут на республику, но мне повезло – я задержался в области всего на месяц. Когда пришел на республиканское радио, там было 28 казахских и примерно 12 русскоязычных дикторов. И у каждого в этой огромной армии было свое амплуа. Некоторые дикторы выходили на пенсию, всю жизнь ведя только концерты. Читать доклады первых лиц государства допускали не каждого, но я оказался универсалом – мне поручали и это, и читку газеты, и стихов, и авторских очерков, а еще я вел парады.

Мне повезло месяца три поработать с легендой казахского радиоэфира, единственным среди дикторов народным артистом республики Ануарбеком Байжамбаевым. До встречи с ним я варился в собственном соку, потому что в моем родном Петропавловске претендентов на должность казахоязычного диктора было мало. Это и понятно: в те годы в самом областном центре проживало всего 7% коренного населения, а в области – 17%.

Так вот о Байжамбаеве. В те годы пенсионеры могли работать только три месяца в году, и он решил воспользоваться этим правом.

До этого, читая новости и очерки, я не очень готовился к эфиру, хотя ответственность была высокая. Если, допустим, читаешь правительственный доклад и где-то неправильно поставишь ударение на фамилии члена политбюро ЦК КПСС – вместо, допустим, ЩербИцкий скажешь ЩЕрбицкий, то на следующий день можно было попрощаться с работой.

Когда Ануарбек Байжамбаев первый день должен был выйти в эфир, кроме нас с ним в дикторской никого не было. Я потихоньку наблюдал за ним. Мне казалось, что если я с легкостью, без всякой подготовки, читаю любой текст, то уж он-то, наверное, вообще не будет просматривать текст. Но отагасы вытащил из кармана красный карандаш и произнес форсированным голосом: «Та-а-к!» Если мы обычно включали в себе диктора только перед микрофоном, то он всегда так говорил – торжественно и несколько пафосно. И вот открывает папку и этим своим красным карандашом исчеркал весь текст: «Итак, в этом месте мы ставим паузу… в этом – объединим, а здесь надо сделать акцент...» Я, видя это, внутренне задергался: если народный артист так готовится к эфиру, то что здесь делаю я?

Так за один урок длиною в нес­колько минут я «закончил» целый университет. Мне было продемонстрировано уважение великого человека к слушателю, к языку, к себе, к любимой работе. Отныне и я так стал работать. К примеру, с футбольной командой «Кайрат» мы вместе уже 34 года (на Цент­ральном стадионе я начинал работать параллельно с дикторством на радио и телевидении), знаю всех кайратовцев в лицо, но все равно у меня привычка – обязательно еще раз проверять их имена и фамилии, а уж гостей (приглашенные команды) – тем более.

О срЕ́дствАх и срЕдствА́х

– В советские времена у Вас были планы «перепрыгнуть» через рес­публику?

– Если бы пригласили, то, может быть, и согласился уехать. Информационные выпуски по всему Союзу были одинаковые, в основном о достижениях советского государства во всех отраслях, а тексты я читал так же, как и этнические русские. Правила для всех были единые, и если бы вдруг заявил в эфире средствА, то выгнали бы и здесь, и там. На радио неправильно поставленное ударение было не то что недопустимо, просто немыслимо.

– Наверняка в Вашей работе бывали и неординарные ситуации?

– Естественно. Когда работал диктором телевидения в Петропавловске, каждые три месяца, перед посевной или сбором урожая, обком партии делал обращение к населению примерно на трех страничках. Это повторялось из года в год – все 19 лет, что я работал там. В тот раз тоже все было как обычно: в дикторской дважды прочитал текст, а затем зашел в студию. На камере загорелся красный глазок. Это означало, что я уже в эфире – нельзя двигаться, жестикулировать руками. Я, как положено, при галстуке, лицо каменно-беспристрастное, открываю папку и вижу… третий лист, окончание обкомовского обращения. Два первых, пока знакомился с текстом, оказывается, оставил в дикторской. И что я сделал? Стал просто шевелить губами. Режиссеры сидят наверху, в студии, кроме меня только оператор. Он в микрофон тихонько шепчет, что пропал звук, и идет искать неполадку в кабеле, а я – бегом в дикторскую. За эти полторы минутки никто не заметил, что я выходил. Когда мне дали возможность прочитать обращение во второй раз, то выдал все, что мог – никогда в жизни я больше не читал так красиво.

Еще был случай. Жили мы в те годы достаточно бедно. Хорошая бумага была в дефиците, та, что имелась, была такой желтой, тоненькой, почти папиросной, и очень легкой. И вот прибежал я как-то в студию, красный глазок уже горит, а листок с сеткой телевизионных новостей на следующий день улетел! И я с серьезным лицом понес отсебятину, сидящий рядом Николай Бровкин, русскоязычный диктор, увидев это, начал беззвучно хохотать, но вдруг камера панорамно взяла и его! Упитанный Коля колыхался всем телом, особенно сильно тряслись оба его подбородка. Уходя из студии, я все-таки подобрал валявшийся на полу текст и уже дома выучил наизусть.

На следующий день нас обоих пригласили к начальству. Собрались все – директор, главный режиссер, режиссер выпуска, председатель областного комитета по телевидению и радиовещанию, еще кто-то.

«Что вчера было? Почему сорвал выпуск?» – строго спрашивают Бровкина.

Ему пришлось сознаться: «Текст улетел, Беркут врал». Меня спасло, что тогда не было ОТК, отдела технического контроля. Вчерашний день – это уже все, то, что происходило в студии, ничем не докажешь. Бровкин отделался выговором, а мне не было ничего: я стоял на своем – читал текст как положено. Но после того случая все передачи стали записывать.

– То, что сейчас дикторов нет, остались ведущие – это хорошо или плохо?

– Я вот что скажу: не все дикторы хорошо понимают, что они читают. Мы раньше вели все передачи – и музыкальные, и медицинские, и образовательные, читали и стихи, и газетные статьи. Но вот, к примеру, вы, как журналист, написали о ком-то прекрасный очерк. Чтобы полнее раскрыть своего героя, дней десять ходили за ним. А потом ваша работа попала к диктору, который в глаза не видел этого человека. Можно ведь ни разу не ошибиться – и не передать текст, то есть оттарабанил его – и ваш десятидневный труд пошел насмарку... Приведу пример из казахского языка: «Аттан аттың несі артық? Аттап басқан iзi артық. Қойдан қойдың несі артық? Бiр асымдық етi артық. Қыздан қыздың несi артық? Екi қызыл бетi артық. Ерден ердiң несi артық? Баптап айтқан сөзі артық».

Я тут не ошибся, но прочитал скверно, акцентируя внимание только на первом слоге, и у вас в памяти осталась, наверное, только скороговорка – аттан аттың, қойдан қойдың, қыздан қыздың. А надо было делать паузы и на первый план вынести второе слово, чтобы слушатель понял, что сөздер артық екен, то есть важны слова. Мастерство диктора и ведущего в том и заключается, чтобы передать это.

В этом отношении авторы-ведущие болеют за свой материал. Однако не все из них могут хорошо вести передачу, поэтому их собственный десятидневный труд тоже может пойти под нож. Возможно, я по-стариковски слишком хвастлив, но многие журналисты подолгу ждали, чтобы именно я прочитал их текст. Поэтому отношение к ведущим у меня такое: хороший журналист должен быть хорошим ведущим, хороший ведущий должен быть хорошим диктором – ему необходимы красивая дикция и правильная передача смысла.

– Вы были двуязычным диктором. Легко ли переключаться с одного языка на другой?

– Я парады вел на 1 Мая и 7 нояб­ря, а там огромные тексты и на казахском, и на русском языках, но мне нетрудно было переключаться, хотя лет до 20 я вообще не говорил на русском. В моем родном ауле не было ни одной русской души, кроме кузнеца Григория (мы его называли Кришей), а он был тот еще «казах» – поговорками и пословицами сыпал так, что уши заворачивались. Русским языком я овладел только в армии, где, к счастью, оказался в нужном месте и в нужное время: меня назначили освобожденным секретарем комитета комсомола части. Сначала было очень трудно: должен был читать доклады перед огромной аудиторией – в зале сидело от пятисот до тысячи комсомольцев. И я стал зазубривать получасовые тексты наизусть, чтобы читать их без бумажки. Потом, года три или четыре, был русскоязычным радийным диктором – читал и новости, и очерки на русском языке. Но сейчас на русском языке фактически не говорю – только на родном, поэтому, возможно, у меня уже есть большой акцент. Язык ведь надо практиковать каждый день.

Любимая работа, хобби и дети

– Что бы Вы посоветовали тем людям, которые так же, как Вы, изу­мительно хорошо хотят овладеть двумя языками – и казахским, и русским? Сейчас это очень актуально.

– Желание должно быть. Сужу по своей семье. Мой сын Болат оканчивал КазГУ как востоковед по специальности «корейский язык». Преподавал его и в КНБ, и в академии МВД, и в родном университете, много раз возил в Южную Корею делегации корейцев, не знающих родного языка. Если можно овладеть языком в совершенстве, живя далеко от носителей языка, то не выучить казахский, живя в Казахстане, – непростительно.

У дочери оценка по IELTS выше, чем у англичан – 8,5 балла, но где Англия и где Казахстан? У меня жена очень хорошо окончила русскую школу, а потом стала диктором Казахского радио – сначала областного, а потом республиканского, что вообще считается пиком знания языка. Это ответ на вопрос, легко или трудно овладеть казахским языком. Я оканчивал казахскую школу, где русский язык преподавался раз-два в неделю. Это примерно как английский в школах, но ведь говорю на русском.

Я, например, чувствую, что в совершенстве на родном языке Вы заговорите примерно через месяц. Всем другим посоветовал бы начинать учить язык с чтения газет, но не с первой страницы, а с последней, где тексты полегче и повеселее, а главное, всегда есть много общего с русским языком. Можно еще начинать изучение языка с чтения биографии великих людей. И если каждый день делать это понемножку, то, мне кажется, можно заговорить месяца через два хотя бы на бытовом уровне. Мне лично это помогало. В музыкальном училище, которое я оканчивал, кроме вокала, сольфеджио и дирижирования все шло на русском языке. А у нас был такой предмет – музыкальная литература с биографиями великих композиторов. Он был самый трудный для меня. Но так как парнем я был веселым, то решил однажды подшутить: вызубрил биографию Баха снизу вверх – начал с того момента, когда он умер, и оттуда дошел до его рождения.

– И последний вопрос. В чем секрет Вашей хорошей физичес­кой формы и оптимизма?

– Заниматься любимой работой и не забрасывать хобби, оно тоже помогает держать себя в форме. Я выпустил на казахском языке нес­колько книг со своими баснями и стихами, написал больше сотни песен, где был автором и текста, и музыки. В 2018 году у меня был большой концерт в родном Петропавловске. Было холодно, температура ниже 35 градусов, но не всем желающим удалось попасть в областной драмтеатр имени Погодина – мест не было. Было исполнено около 30 моих песен, пять из них пел я сам. Самая известная – «Сал дәурен». Из наших сейчас ее поет Каракат, в Китае, говорят, эта песня тоже очень популярна. Вот и весь секрет – живи и радуйся жизни. Ну и еще, конечно, большую роль в том, что я с оптимизмом смотрю на жизнь, играют дети. Все они (их у меня пятеро) выросли достойными людьми – каждый состоялся в своей сфере. Так что с душой у меня все в порядке.