Тяжело переболевшие COVID-19 готовы через пол года не пойти, а побежать вакцинироваться
858
Галия Шимырбаева
– «Красная» зона – это территория внутри ковидного госпиталя, куда медики входят в специальных защитных комбинезонах и масках, а поверх надевается еще и респиратор, – говорит человек, который после 95-процентного поражения легких чудом выжил. – Внутри этой зоны есть еще одна территория с еще большими ограничениями. Это ОАРИТ – отделение анестезиологии, реанимации и интенсивной терапии, где лежат больные COVID-19 в тяжелом и крайне тяжелом состоянии. Мы с женой оказались одними из них.
Турар Кельмагамбетов получил первый компонент вакцины «Спутник V» 8 апреля. Жена собиралась сделать прививку через неделю после него.
– Не успела: по злой иронии именно в те дни у нее поднялась температура, появился сухой кашель, ломота в теле, – вспоминает он. – Неделя самоизоляции, прием жаропонижающих в надежде на то, что болезнь пройдет бессимптомно, но состояние не улучшилось. Скоро такие же проявления болезни появились и у меня. Утром 18 апреля мы сдали ПЦР-тест, вечером на мобильный пришло сообщение «результат – положительный». Далее – вызов бригады скорой помощи, госпитализация в Алматинскую железнодорожную больницу.
Первая КТ (компьютерная томография) показала у супруги двухстороннюю пневмонию с 40–45-процентным поражением легких. У меня – 10–15 процентов. Считая это легкой формой заболевания, мы надеялись, что через 7–10 дней лечения болезнь пройдет. Но к концу первой недели наше состояние резко ухудшилось. Скачки температуры, кашель, сбои дыхания, предельно низкая сатурация. Вторая томография выявила у супруги 95-процентное поражение легких, ее срочно перевели в отделение реанимации. Мой организм сопротивлялся еще неделю, а потом тоже пошло резкое ухудшение. Я задыхался как рыба, выброшенная на берег. В какой-то момент, когда стало совсем плохо, – боль в легких и спазмы, высокая температура, сатурация упала до нижних пределов. Никогда не забуду момент кризиса. Я тогда еще не попал в реанимацию, находился в обычном отделении. Лечащий врач, увидев при обходе, что я задыхаюсь, ни на секунду не задумываясь, без подтверждения результатов сразу перевел в отделение для совсем тяжелых, где супруга находилась уже неделю. В случае промедления результат был бы неизвестен. В этот же день, 28 апреля, КТ показала 95-процентное поражение легких. Оставшиеся 5% стали маленьким окошком для закачки кислорода и шансом на жизнь. Сопутствующая беда у меня – синдром острой дыхательной недостаточности и диабет.
…Сегодня прошло уже почти 2,5 месяца, как чета Кельмагамбетовых выписалась из больницы. Глава семейства уже вышел на работу.
– Самое главное после выписки – это процесс восстановления, – говорит Турар. – Первое время дыхание было ослабленным. Когда идешь по прямой, то еще более или менее нормально, а по ступенькам такую нагрузку не могли выдерживать – на свой третий этаж поднимались 15–20 минут. Месяц после выписки мы провели дома, ни о какой работе и не думали. Нам нужно было пройти восстановительный курс, который включает в себя продолжение медикаментозного лечения, дыхательные упражнения и продолжительные прогулки на свежем воздухе.
Вообще же, процесс восстановления – это самая настоящая работа. Так как основа реабилитации после КВИ – это пропускание через легкие большого количества свежего воздуха, то мы гуляли в парках и Ботаническом саду по часу, по два, если не каждый день, то через день обязательно. Где-то через пару недель одышки стало меньше, легче стали подниматься на свой этаж, и если раньше ходили со скандинавскими палками из-за слабой координации, то теперь почувствовали прилив сил. Через месяц стали уже посещать спортзал и бассейн, а потом по согласованию с врачами включили в эту программу тепловые, насыщенные влагой процедуры, – баню и сауну. Если бы этого мы не делали, то процесс восстановления мог бы растянуться надолго, а так через месяц после больницы я смог даже выйти на работу, но программа восстановления продолжается и сейчас тоже. Она заключается в консультациях пульмонолога и терапевта. В нее входит также бесплатное санаторное лечение в комплексе «Аккаин», которое нам предстоит пройти после сдачи анализов, рентгена и компьютерной томографии. Подчеркну: это все предоставляется за счет государственной программы реабилитации больных, перенесших ковид в тяжелой и крайне тяжелой формах.
Турар подчеркивает, что в первые дни после выписки очень важна поддержка близких, потому что сил на самостоятельное обслуживание порой не хватало.
– Когда мы оказались в больнице, дети организовали нам дополнительное питание – кумыс, диетические супы, конина, фрукты, молочное. А вот лекарствами полностью обеспечивала сама больница, каких-то заминок с этим не было. При малейшем отклонении сахара от нормы прописывали инсулиносодержащие препараты, ставили системы, при стрессовых ситуациях (а их хватало) – кололи успокоительные препараты и витамины. Все это входило в протокол лечения ковидного отделения железнодорожной больницы, что в Турксибском районе Алматы. В этом плане, мне кажется, нам повезло. В больших госпиталях нет возможности оказывать одинаковое внимание всем больным, их ведь там сотни. В нашем реанимационном отделении лежали всего 15 человек, и врачи почти с каждым пациентом работали индивидуально.
Для того чтобы мысли не замыкались на печальном, чтобы как-то переключиться на другое, в тот тяжелейший для меня месяц я вел дневник. Писать было нелегко, часто это были еле внятные каракули, но все же попытался зафиксировать все, что пережил там.
Фрагмент из дневника Турара Кельмагамбетова: «Для скорой кислородной помощи при острой дыхательной недостаточности, как в нашем случае, меня и супругу подключили к аппарату Боброва. Эта камера увлажнения, наполненная дистиллированной водой, незаменима в случаях, когда сатурация критически низкая. Состояние в этот период у всех разное. У кого-то головокружение и тошнота, как при похмелье, у других – головные боли. Если кислорода недостаточно, он подается через маску. Чтобы исключить потери, ее фиксируют очень плотно, она сильно сжимает лицо – не лучший вариант для тех, у кого клаустрофобия. Если и это не помогает, подключают к аппарату ИВЛ – искусственной вентиляции легких. Для этого в трахее больного прорезают специальное отверстие, в которое вставляется пластиковая трубка с подключенными шлангами. Человек не может говорить, питание искусственное – через трубку. Среди негативных последствий этой экстренной, иногда единственной помощи – атрофия дыхательной мускулатуры, а после длительной по времени искусственной вентиляции легких человеку приходится учиться заново ходить, двигаться, есть, пить, дышать, глотать.
Глядя, как моего соседа в моменты неконтролируемых приступов переключают на усиленную подачу кислорода через маску (даже смотреть на эти мучения нелегко), решаю для себя продержаться на своем рационе кислорода, насколько хватит сил, обойтись малой болью, чтобы не навлечь большую.
Если сорвешься и запаникуешь, сатурация и другие показатели зашкалят, наденут маску, а там уже и последний шанс на жизнь – подключение к ИВЛ. Эти невеселые перспективы заставляют изо всех сил поддерживать ту маленькую часть легких, которая осталась еще целой. Главное на этом этапе – при острых приступах дыхательной недостаточности, когда количество кислорода не совпадает с потребностями организма, – не впадать в панику. Вдох-выдох, вдох-выдох. Границы этого коридора, конечно, небольшие. Маленькие глоточки кислорода, какой-то нащупанный ритм, но если вдруг резко начать дышать хаотично, срыв неминуем. Временами приступы накрывали конкретно, в такие минуты захлебываешься, задыхаешься, трясешься от температуры и кашля. Но если перетерпеть, переждать, боль в легких отступит, уровень сатурации пойдет вверх.
Некоторые в такие минуты срывают с себя трубки и маски, работы медперсоналу прибавляется – начинается паническая атака. И еще одна трудновыполнимая, особенно в кризисный период, но необходимая процедура – движение. Даже когда трудно сесть, встать, переворачиваться в кровати, нужно шевелить пальцами, поднимать руки и ноги, насколько хватает сил. А когда получится вставать, даже со всеми подключенными кислородными трубками и шлангами, можно ходить у кровати – полшага вперед, полшага назад, шажок вправо и влево. Кровь, которая разгоняется при этом, разносит кислород по всему телу, а это – жизнь!
Почти две недели, проведенные в реанимации, увлажненный кислород, антикоагулянты, растворы, инъекции и многое другое – и наше окошко в 5% постепенно раскрывается. У некоторых больных от долгого подключения к сильным источникам кислорода появляется устойчивая зависимость от них. Им кажется, что кислорода может не хватить, его могут перекрыть и т. п. Вывод из такого состояния – реабилитация, не самая простая часть следующего этапа лечения.
Восстановление дыхания, специальные упражнения, а еще массаж. Его назначают после отключения от кислорода и проводят регулярно, в некоторые дни в усиленном режиме, каждые 2–3 часа, днем и ночью. Это не роскошь, а средство передвижения кислорода в кровь.
Врачи отмечают, что больные, заряженные на выздоровление, быстрее проходят этот этап лечения. Кстати, женщины легче мужчин переносят нехватку кислорода. Когда моя супруга задышала сама, без аппарата, я спросил ее, не рано ли она отказалась от кислородной подпитки, она ответила, что эти аппараты сильно шумят и вызывают ощущение, что находишься между молотом и наковальней. Ей важнее был покой, боль в легких после отключения от кислорода перенесла не без труда, но в целом достойно.
Общий срок пребывания в больнице – больше месяца. Самый пик кризиса был, когда степень поражения легких достигла критических 95%. Это КТ-4, почти летальная «красная» зона. Но мы выжили и вернулись в обычную жизнь, наполненную самым вкусным, что есть на земле – обычным воздухом. Впереди долгие месяцы восстановления. В ночь перед выпиской приснился сон – я подъезжаю на заправку, а на табло вместо Аи-95, 98 горит надпись – сатурация 95, 98. Пусть этот сон сбудется, и у нас у всех всегда будет такая сатурация».
– Мой совет всем – прививайтесь, – говорит человек, побывавший на границе жизни и смерти. – Есть такая пословица – знал бы, где упаду, подстелил бы соломку. Прививка и есть та самая соломка. Медики считают, что уровень антител после тяжелой болезни продержится максимум 6 месяцев, а дальше необходима вакцинация. После пережитого я туда не пойду – мне кажется, побегу.
Комментарий
Роберт Ахунов, заведующий отделением анестезиологии и реанимации Алматинской железнодорожной больницы:
– В ОАРИТ госпитализируют тяжелых и крайне тяжелых пациентов. Признаки – высокая температура, большой процент поражения легких, резкое снижение сатурации. Таких экстренно подключают к кислородным аппаратам, в крайне тяжелых случаях к ИВЛ – аппарату искусственной вентиляции легких, назначаются противовирусные и кроверазжижающие препараты, антибиотики. Они дают возможность убрать микротромбозы в легких, восстановить кровоток в легочной ткани и уменьшить поражение этой ткани вирусной инфекцией.
В медицинских интернет-изданиях публикуются данные исследований умерших от коронавируса людей. При вскрытии ученые обнаружили, что в мелких кровеносных сосудах легких образовались сгустки крови – тромбозы, которые и ограничили поступление кислорода в легкие. Из-за недостатка кислорода произошло что-то наподобие микроинфаркта, за которым и наступила смерть человека.
Турар Кельмагамбетов получил первый компонент вакцины «Спутник V» 8 апреля. Жена собиралась сделать прививку через неделю после него.
– Не успела: по злой иронии именно в те дни у нее поднялась температура, появился сухой кашель, ломота в теле, – вспоминает он. – Неделя самоизоляции, прием жаропонижающих в надежде на то, что болезнь пройдет бессимптомно, но состояние не улучшилось. Скоро такие же проявления болезни появились и у меня. Утром 18 апреля мы сдали ПЦР-тест, вечером на мобильный пришло сообщение «результат – положительный». Далее – вызов бригады скорой помощи, госпитализация в Алматинскую железнодорожную больницу.
Первая КТ (компьютерная томография) показала у супруги двухстороннюю пневмонию с 40–45-процентным поражением легких. У меня – 10–15 процентов. Считая это легкой формой заболевания, мы надеялись, что через 7–10 дней лечения болезнь пройдет. Но к концу первой недели наше состояние резко ухудшилось. Скачки температуры, кашель, сбои дыхания, предельно низкая сатурация. Вторая томография выявила у супруги 95-процентное поражение легких, ее срочно перевели в отделение реанимации. Мой организм сопротивлялся еще неделю, а потом тоже пошло резкое ухудшение. Я задыхался как рыба, выброшенная на берег. В какой-то момент, когда стало совсем плохо, – боль в легких и спазмы, высокая температура, сатурация упала до нижних пределов. Никогда не забуду момент кризиса. Я тогда еще не попал в реанимацию, находился в обычном отделении. Лечащий врач, увидев при обходе, что я задыхаюсь, ни на секунду не задумываясь, без подтверждения результатов сразу перевел в отделение для совсем тяжелых, где супруга находилась уже неделю. В случае промедления результат был бы неизвестен. В этот же день, 28 апреля, КТ показала 95-процентное поражение легких. Оставшиеся 5% стали маленьким окошком для закачки кислорода и шансом на жизнь. Сопутствующая беда у меня – синдром острой дыхательной недостаточности и диабет.
…Сегодня прошло уже почти 2,5 месяца, как чета Кельмагамбетовых выписалась из больницы. Глава семейства уже вышел на работу.
– Самое главное после выписки – это процесс восстановления, – говорит Турар. – Первое время дыхание было ослабленным. Когда идешь по прямой, то еще более или менее нормально, а по ступенькам такую нагрузку не могли выдерживать – на свой третий этаж поднимались 15–20 минут. Месяц после выписки мы провели дома, ни о какой работе и не думали. Нам нужно было пройти восстановительный курс, который включает в себя продолжение медикаментозного лечения, дыхательные упражнения и продолжительные прогулки на свежем воздухе.
Вообще же, процесс восстановления – это самая настоящая работа. Так как основа реабилитации после КВИ – это пропускание через легкие большого количества свежего воздуха, то мы гуляли в парках и Ботаническом саду по часу, по два, если не каждый день, то через день обязательно. Где-то через пару недель одышки стало меньше, легче стали подниматься на свой этаж, и если раньше ходили со скандинавскими палками из-за слабой координации, то теперь почувствовали прилив сил. Через месяц стали уже посещать спортзал и бассейн, а потом по согласованию с врачами включили в эту программу тепловые, насыщенные влагой процедуры, – баню и сауну. Если бы этого мы не делали, то процесс восстановления мог бы растянуться надолго, а так через месяц после больницы я смог даже выйти на работу, но программа восстановления продолжается и сейчас тоже. Она заключается в консультациях пульмонолога и терапевта. В нее входит также бесплатное санаторное лечение в комплексе «Аккаин», которое нам предстоит пройти после сдачи анализов, рентгена и компьютерной томографии. Подчеркну: это все предоставляется за счет государственной программы реабилитации больных, перенесших ковид в тяжелой и крайне тяжелой формах.
Турар подчеркивает, что в первые дни после выписки очень важна поддержка близких, потому что сил на самостоятельное обслуживание порой не хватало.
– Когда мы оказались в больнице, дети организовали нам дополнительное питание – кумыс, диетические супы, конина, фрукты, молочное. А вот лекарствами полностью обеспечивала сама больница, каких-то заминок с этим не было. При малейшем отклонении сахара от нормы прописывали инсулиносодержащие препараты, ставили системы, при стрессовых ситуациях (а их хватало) – кололи успокоительные препараты и витамины. Все это входило в протокол лечения ковидного отделения железнодорожной больницы, что в Турксибском районе Алматы. В этом плане, мне кажется, нам повезло. В больших госпиталях нет возможности оказывать одинаковое внимание всем больным, их ведь там сотни. В нашем реанимационном отделении лежали всего 15 человек, и врачи почти с каждым пациентом работали индивидуально.
Для того чтобы мысли не замыкались на печальном, чтобы как-то переключиться на другое, в тот тяжелейший для меня месяц я вел дневник. Писать было нелегко, часто это были еле внятные каракули, но все же попытался зафиксировать все, что пережил там.
Фрагмент из дневника Турара Кельмагамбетова: «Для скорой кислородной помощи при острой дыхательной недостаточности, как в нашем случае, меня и супругу подключили к аппарату Боброва. Эта камера увлажнения, наполненная дистиллированной водой, незаменима в случаях, когда сатурация критически низкая. Состояние в этот период у всех разное. У кого-то головокружение и тошнота, как при похмелье, у других – головные боли. Если кислорода недостаточно, он подается через маску. Чтобы исключить потери, ее фиксируют очень плотно, она сильно сжимает лицо – не лучший вариант для тех, у кого клаустрофобия. Если и это не помогает, подключают к аппарату ИВЛ – искусственной вентиляции легких. Для этого в трахее больного прорезают специальное отверстие, в которое вставляется пластиковая трубка с подключенными шлангами. Человек не может говорить, питание искусственное – через трубку. Среди негативных последствий этой экстренной, иногда единственной помощи – атрофия дыхательной мускулатуры, а после длительной по времени искусственной вентиляции легких человеку приходится учиться заново ходить, двигаться, есть, пить, дышать, глотать.
Глядя, как моего соседа в моменты неконтролируемых приступов переключают на усиленную подачу кислорода через маску (даже смотреть на эти мучения нелегко), решаю для себя продержаться на своем рационе кислорода, насколько хватит сил, обойтись малой болью, чтобы не навлечь большую.
Если сорвешься и запаникуешь, сатурация и другие показатели зашкалят, наденут маску, а там уже и последний шанс на жизнь – подключение к ИВЛ. Эти невеселые перспективы заставляют изо всех сил поддерживать ту маленькую часть легких, которая осталась еще целой. Главное на этом этапе – при острых приступах дыхательной недостаточности, когда количество кислорода не совпадает с потребностями организма, – не впадать в панику. Вдох-выдох, вдох-выдох. Границы этого коридора, конечно, небольшие. Маленькие глоточки кислорода, какой-то нащупанный ритм, но если вдруг резко начать дышать хаотично, срыв неминуем. Временами приступы накрывали конкретно, в такие минуты захлебываешься, задыхаешься, трясешься от температуры и кашля. Но если перетерпеть, переждать, боль в легких отступит, уровень сатурации пойдет вверх.
Некоторые в такие минуты срывают с себя трубки и маски, работы медперсоналу прибавляется – начинается паническая атака. И еще одна трудновыполнимая, особенно в кризисный период, но необходимая процедура – движение. Даже когда трудно сесть, встать, переворачиваться в кровати, нужно шевелить пальцами, поднимать руки и ноги, насколько хватает сил. А когда получится вставать, даже со всеми подключенными кислородными трубками и шлангами, можно ходить у кровати – полшага вперед, полшага назад, шажок вправо и влево. Кровь, которая разгоняется при этом, разносит кислород по всему телу, а это – жизнь!
Почти две недели, проведенные в реанимации, увлажненный кислород, антикоагулянты, растворы, инъекции и многое другое – и наше окошко в 5% постепенно раскрывается. У некоторых больных от долгого подключения к сильным источникам кислорода появляется устойчивая зависимость от них. Им кажется, что кислорода может не хватить, его могут перекрыть и т. п. Вывод из такого состояния – реабилитация, не самая простая часть следующего этапа лечения.
Восстановление дыхания, специальные упражнения, а еще массаж. Его назначают после отключения от кислорода и проводят регулярно, в некоторые дни в усиленном режиме, каждые 2–3 часа, днем и ночью. Это не роскошь, а средство передвижения кислорода в кровь.
Врачи отмечают, что больные, заряженные на выздоровление, быстрее проходят этот этап лечения. Кстати, женщины легче мужчин переносят нехватку кислорода. Когда моя супруга задышала сама, без аппарата, я спросил ее, не рано ли она отказалась от кислородной подпитки, она ответила, что эти аппараты сильно шумят и вызывают ощущение, что находишься между молотом и наковальней. Ей важнее был покой, боль в легких после отключения от кислорода перенесла не без труда, но в целом достойно.
Общий срок пребывания в больнице – больше месяца. Самый пик кризиса был, когда степень поражения легких достигла критических 95%. Это КТ-4, почти летальная «красная» зона. Но мы выжили и вернулись в обычную жизнь, наполненную самым вкусным, что есть на земле – обычным воздухом. Впереди долгие месяцы восстановления. В ночь перед выпиской приснился сон – я подъезжаю на заправку, а на табло вместо Аи-95, 98 горит надпись – сатурация 95, 98. Пусть этот сон сбудется, и у нас у всех всегда будет такая сатурация».
– Мой совет всем – прививайтесь, – говорит человек, побывавший на границе жизни и смерти. – Есть такая пословица – знал бы, где упаду, подстелил бы соломку. Прививка и есть та самая соломка. Медики считают, что уровень антител после тяжелой болезни продержится максимум 6 месяцев, а дальше необходима вакцинация. После пережитого я туда не пойду – мне кажется, побегу.
Комментарий
Роберт Ахунов, заведующий отделением анестезиологии и реанимации Алматинской железнодорожной больницы:
– В ОАРИТ госпитализируют тяжелых и крайне тяжелых пациентов. Признаки – высокая температура, большой процент поражения легких, резкое снижение сатурации. Таких экстренно подключают к кислородным аппаратам, в крайне тяжелых случаях к ИВЛ – аппарату искусственной вентиляции легких, назначаются противовирусные и кроверазжижающие препараты, антибиотики. Они дают возможность убрать микротромбозы в легких, восстановить кровоток в легочной ткани и уменьшить поражение этой ткани вирусной инфекцией.
В медицинских интернет-изданиях публикуются данные исследований умерших от коронавируса людей. При вскрытии ученые обнаружили, что в мелких кровеносных сосудах легких образовались сгустки крови – тромбозы, которые и ограничили поступление кислорода в легкие. Из-за недостатка кислорода произошло что-то наподобие микроинфаркта, за которым и наступила смерть человека.
