«И верит он, что встретятся народы на всей земле, как дружная семья...»

Судьбы великих людей всегда притягивали к себе внимание писателей всего мира. Каждая человеческая жизнь в литературном произведении, по сути, представляет собой слепок с целой эпохи, и нигде она не проявляется так ярко, как в художественно осмыс­ленной биографии выдающейся личности. В этом есть своя закономерность. Великий человек, который, по точному выражению Георгия Плеханова, «видит дальше других и хочет сильнее других», не появляется из ниоткуда и уж тем более не воздействует на окружающий его мир в одиночку. Появление гениальной личности, на долю которой выпадает решение неведомых прежде задач, всегда обуславливается «предыдущим ходом умственного развития общества» и непосредственно теми историческими условиями, которые она застает. Ведь не зная собственного времени, не понимая его логики, невозможно ни разглядеть, ни как-либо приблизить будущее. Именно эту взаимосвязь, позволяющую раскрыть судьбу времени через судьбу человека, и старались осмыслить писатели, героями произведений которых становились выдающиеся деятели прошлого. И там, где им это удавалось, портрет личности на фоне эпохи, сохраняя свои глубоко индивидуальные черты, всегда становился портретом самой эпохи.

Мировоззрение и созидание

Великий украинский поэт Тарас Шевченко не только обогатил сокровищницу мировой художественной литературы своими бессмертными произведениями, но и явил миру яркий пример борца, смело выступившего против «палачей в коронах», мужественно вынесшего все уготованные ему испытания и мечтавшего приблизить то время, когда все народы объединятся в «семью великую, в семью вольную, новую». В автобиографии Кобзарь писал: «История моей жизни составляет часть истории моей родины». Мы можем добавить: не только частью, но и зеркалом истории, в котором отразились революционный характер прогрессивной общественной мысли и стремление украинского народа к счастливой жизни. Именно этот гуманистический, свободолюбивый пафос гражданственности, роднящий Шевченко с величайшими писателями мира, по словам Николая Добролюбова, сделал его «народно-украинские» произведения понятными и близкими «всякому, кто не совсем извратил в себе лучшие человеческие инстинкты».

Идейно Шевченко был близок позициям революционной демократии как наиболее влиятельного и передового направления российской общественно-политической мысли. Революционно-демократическое мировоззрение поэта, окончательно сформировавшееся к 1843–1847 годам, испытало на себе влияние идей Виссариона Белинского. Среди литературоведов установилось мнение, что великий критик крайне негативно относился к творчеству Шевченко. Действительно, читая известную рецензию Белинского на поэму «Гайдамаки» или его письмо к Анненкову, написанное в декабре 1847 года, можно заподозрить «неистового Виссариона» в предубежденности, чем, надо сказать, порой злоупот­ребляют современные исследователи, которые выносят эту проблему за пределы истории литературы и используют скорее для политичес­ких деклараций, чем для выяснения истины.

В первом случае резкость высказываний Белинского объяснялась тем, что, несмотря на положительную оценку сборника «Кобзарь», критик все же был недостаточно знаком с произведениями Шевченко и переносил на них свою категорическую оценку альманаха «Ластiвка», который представлял пуб­лике творчество писателей, группировавшихся вокруг журнала «Маяк». Его издатель Стефан Бурачек, чье имя стало синонимом ретрограда, проповедовал монархические идеи и регулярно выступал с нападками на передовую русскую литературу, отметившись, в частности, клеветой на Жуковского, Пушкина и Гоголя. Вполне естественно, что сотрудничество Шевченко с таким журналом Белинский воспринял крайне ревностно. Однако ему не было известно, что Бурачек активно правил стихи Кобзаря, искажая их смысл: строки «Воспойте победу на рабской земле», к примеру, он заменил на «Воспойте победу без злобы и крови».

Во втором случае на тон письма Белинского к Анненкову повлияло воздействие ложных слухов, распространявшихся врагами поэта и дискредитировавших его. Литературовед Юлиан Оксман считал, что «справки» о Шевченко предоставлял Белинскому некий М. М. Попов – его знакомый по Пензенской гимназии, составивший для Николая I секретную докладную записку, в которой изображал Шевченко как радикала и сепаратиста.

Впервые объективно рассмотреть взаи­моотношения Белинского и Шевченко попытался выдающийся украинский поэт и прозаик Иван Франко. В своем письме к литературоведу Александру Пыпину от 23 января 1888 года он сообщал о своем желании понять, «откуда появилась политическая поэзия Шевченка? Какие побуждения толкнули Шевченка на этот путь, какие влияния помогли в выработке его мировоззрения». В этом письме Франко высказал занимательную гипотезу о том, что именно «беглая и не совсем справедливая» рецензия Белинского на «Гайдамаков» оказала «значительное влияние на Шевченка, охладила его казацкий патриотизм и повернула в направлении, параллельном убеждениям Белинского – к патриотизму на чисто человеческой, социальной основе». Эту гипотезу подтвердила вышедшая 74 года спустя книга Федора Приймы «Шевченко и русская литература XIX века». После ее прочтения не остается сомнений в том, что, если бы ранняя смерть не прервала работу Белинского и если бы критику стали известны действительные общественно-политические взгляды поэта, в русской литературе не нашлось бы более рьяного пропагандиста творчества Шевченко, чем он.

Мы не случайно заговорили о мировоззрении великого поэта. Ведь во всех крупных произведениях, литературным героем которых был Шевченко, так или иначе освещается развитие взглядов, принесших Кобзарю славу «пророка зари человечества». Столь же закономерным представляется нам и обращение писателей к казахстанскому перио­ду жизни Шевченко, ставшему одновременно проверкой стойкости его убеждений и школой художественного мас­терства. Приступая к обзору их сочинений, представляющих собой настоящий культурный феномен, хотелось бы сразу оговориться: речь пойдет лишь о стихотворениях, так как наиболее значительное произведение прозаической русской шевченкианы – повесть Бориса Вадецкого «Акын Терези» – требует отдельного рассмотрения.

«Есть люди на земле!»

Первым – в 1859 году – к теме «Шевченко и Казахстан» обратился в стихотворении «На белой отмели каспийского поморья...» видный русский поэт Аполлон Майков. В сознании большинства Майков предстает лишь как представитель «чистого искусства», чьи произведения лишены всякой социальной проблематики. И его обращение к образу Шевченко тем более примечательно, что к 50-м годам Майков порвал все связи с революционной демократией, перейдя в лагерь консерваторов. Этим можно объяснить главный недостаток стихотворения – Шевченко предстает в нем бездеятельным страдальцем, способным лишь на чувственные порывы: «Он руки к родине, как к матери, простер ⁄ И очи обратил с молитвой жаркой к богу». Однако нельзя не отметить и несомненных достоинств произведения Майкова. В описательно-конкретных образах рисует поэт каспийский пейзаж, который «вызывал певца на песнопенье». Увы, образ самого Каспия, способный стать аллегорическим изображением освежающей свободы, Майковым не развит – он не выходит за границы собственно пейзажа, и его воздействие на Шевченко представляется читателю очень опосредованным. Вместе с тем поэт проявил гражданскую смелость, создав образы часовых, которые, увидев порыв Кобзаря, уже готовятся «выстрелить по первому стиху и в крепости поднять военную тревогу». И хотя Майков не делает далекоидущих выводов, историческая основа этих строк вполне ясна – ими поэт передает знаменитую резолюцию Николая I на приговоре Шевченко: «Под строжайший надзор, с запрещением писать и рисовать».

Стихотворение Николая Некрасова «На смерть Т. Т. Шевченко», написанное в 1861 году, совершенно иной тональности. В нем великий русский поэт осуждает погубивший Кобзаря самодержавный режим, открыто насмехаясь над ним: «Не предавайтесь особой унылости! ⁄ Случай предвиденный, чуть не желательный. ⁄ Так погибает по божией милос­ти ⁄ Русской земли человек замечательный». Казахстан предстает у Некрасова в образе «раздольной степи оренбургской», а крепость-тюрьма – как апогей испытаний, перенесенных Шевченко. Поэт с гневом и горечью пишет о том, что условия муштры и издевательств, в которые Кобзарь был поставлен вместе с простыми солдатами, лишают человека малейших жизненных радостей, оставляя в его душе лишь одно – на­дежду поскорее «умереть под палками», чтобы наконец прекратить страдания.

В этих произведениях разработка темы «Шевченко и Казахстан» только начиналась, ведь образы нашей страны являются здесь не более чем элементами художественного пространства. Причина, по которой дореволюционная поэтичес­кая шевченкиана на русском языке не показала читателям картин из жизни Кобзаря среди казахов, заключается в том, что наиболее значимые свидетельства взаимоотношений поэта со степняками, как, например, воспоминания чабана Тобакаяка Мамбетова, были опубликованы только при советской власти. Появление этих материалов, позволяющих глубже раскрыть образ Шевченко, способствовало всплеску интереса поэтов к казахстанскому периоду жизни Кобзаря, который они стремились художественно и философски осмыслить.

Так, в стихотворении «Шевченко в ссылке» Александр Гатов одним из первых вывел образы казашек. Их голоса поэт слышит «каспийской чернильной, сырой» ночью, раздумывая о том, как далека от него родная Украина. Гатов показывает Шевченко в момент душевного надлома – Кобзарю кажется, что Родина забыла его, что век свой он закончит жалким солдатом и все его мечты о братстве народов останутся бесплодными фантазиями. Но ночь сменяется рассветом, и к Шевченко спешат казахские дети с возгласом: «С добрым утром, дед!» В этих радостных детских криках ссыльному поэту слышится примчавшийся на лебединых крыльях голос родной земли, и он понимает, что отчаиваться нельзя, что жить нужно уже хотя бы для того, чтобы дети узнали иную жизнь, счастливую и свободную. Недаром Гатов оставляет читателя наедине с Кобзарем как раз тогда, когда он, сидя на берегу, вновь думает о том, «что встретятся народы на всей земле, как дружная семья». Стоит отметить, что схожую эволюцию переживает лирический герой стихотворения самого Шевченко «Куда ни глянешь – все постыло!»: забрезживший рассвет напоминает ему о том, что «будет правда на земле», и пробуждает в его душе готовность сражаться за эту правду.

Тема Востока была одной из магист­ральных в творчестве советского поэта Владимира Луговского. Его стихотворение «Шевченко на Аральском море» посвящено участию Кобзаря в научной экспедиции, предпринятой экипажем шхуны «Константин». Как известно, именно этот период характеризуется наибольшей творческой активностью поэта – он создает не только знаменитый кос-аральский лирический цикл, считаю­щийся одной из вершин украинской поэзии в целом, но и многочисленные рисунки. Аральское море у Луговского, как прежде и Каспий у Майкова, пробуждает в душе Шевченко жажду творить. Но Луговской идет дальше своего предшественника: в его понимании «свободное море» не придало бы поэту творческий импульс, если бы не знакомство с людьми, населяющими его берега. Строки стихотворения, посвященные казахскому народу, при всей их предметной конкретности и бытописательской точности, в то же время символически выражают общечеловеческое значение творчества Шевченко: «Полюбил остроглазых казахских детей. ⁄ Он в кибитках гостил, он шутил без затей. ⁄ И хозяев радушных не раз рисовал, ⁄ Украинские песни для них напевал. ⁄ И задумчивый, добрый казахский народ ⁄ Воздавал ему самый сердечный почет».

Всеволод Рождественский в стихотворении «Шевченко на Каспии» создал образ бедняка домбриста Кадырбая, чьи песни слушает Кобзарь: «Пел он о верблюдах у колодца, ⁄ Облаках да ковыле степей, ⁄ О скоте, что на горах пасется, ⁄ Бедной юрте, девушке своей. ⁄ Пел о том, что и кумыс не льется ⁄ Для тебя, изгнанник и кедей». Эти грустные напевы напоминают Шевченко о Родине. Он слышит, «как плачется струна, как пчелой жужжит про Украину, что цветами яблонь убрана», и вот уже на песок, скатившись по солдатским усам, падает «свинцовая слеза». Язык искусства сближает народы – эта мысль проходит через все стихотворение Рождественского, отличающееся свойственными поэту мелодичностью и лирической проникновенностью.

Для Якова Хелемского в его цикле стихов о Шевченко исконное казахское гостеприимство представляется важным источником духовных сил Кобзаря. Пройдя «верблюжьею тропой через бугры сухие», поэт входит в юрту, где «казахи кочевые приветливо его встречают у огня». В высшей степени характерно, что Хелемский уделяет наибольшее внимание чувствам своих героев в момент встречи – Шевченко радуется вовсе не лоснящемуся котлу с угощением и не кумысу, а «надежному теплу, улыбкам человечьим, доверчивым глазам, что в сумраке блестят». Хозяева юрты поют в честь своего гостя пронзительную песню, на которую Кобзарь не может не откликнуться: «И он поет в ответ. ⁄ Ему внимают жадно, ⁄ В старинной думе той – надежда и тоска. ⁄ И пусть ее слова казахам непонятны, ⁄ Ее живая боль им, как своя, близка». Чувства поэта от состоявшейся встречи он передает в простой, но глубокой по своему значению фразе: «Есть люди на земле!» Возвращаясь в казармы, он знает, что там – лишь «фельдфебельская ругань, и рыжие бугры, и чертова жара». И все-таки Шевченко смело идет дальше, ведь «словно голос друга вослед ему звенит радушная домбра».

Образ узника «незапертой тюрьмы» волновал многих русских поэтов. Значительны посвященные ему стихотворения Веры Инбер, Бориса Слуцкого, Андрея Алдан-Семенова, Владимира Карпеко, Александра Филиппова и Якова Белинского. В наш обзор они не вошли лишь потому, что в них, как и в произведениях ранней, дореволюционной шевченкианы, Казахстан выступает только местом действия, пространственным фоном описываемых событий. Вместе с тем эти стихотворения, каждое по-своему, развивают и углубляют образ великого Кобзаря – мастера художественного слова и стойкого борца. Собранные воедино, они позволяют нам вновь ощутить на себе воздействие всерасцветающей радости Шевченко – самого ценного из тех сокровищ, которыми, по словам Ивана Франко, одарила поэта история.