Театральный роман Балаева
1030
Елена БРУСИЛОВСКАЯ
Между роялем и сценическими подмостками
О таких, как Геннадий Балаев, говорят – «любимчик фортуны». И действительно, его театральная карьера началась, можно сказать, с головокружительного успеха – первая роль, причем главная – Марат в спектакле «Мой бедный Марат» по пьесе Алексея Арбузова во Владивостокском краевом театре – принесла ошеломительное признание публики и повлекла за собой целую череду таких же звездных ролей.
Но амплуа героя-любовника, мастера «плаща и шпаги» позволяло ему покорять не только дамские сердца, но и вершины классической драматургии – Шекспир и Лопе де Вега, Шварц и Кальдерон, Островский и Чехов, Горький и Михаил Булгаков… Вот далеко не полный перечень авторов, в пьесах которых блистал Геннадий Балаев. И то, что в его послужном списке свыше 100 только главных ролей, отнюдь не случайность.
Он был обречен на профессию – отец, народный артист СССР Николай Дмитриевич Балаев, возглавлял в Самарканде драматический театр, мать – Евгения Ивановна Соколова – была народной артисткой Узбекской ССР, но Геннадий Николаевич стал актером не благодаря семейным театральным корням, а скорее вопреки им.
– Бабушка мечтала видеть меня знаменитым пианистом, поэтому с шести лет отдала в музыкальную школу, – рассказывает Геннадий Николаевич. – А надо сказать, что сама она была прекрасная пианистка, владела несколькими европейскими языками, – и, оглянувшись по сторонам, добавляет шепотом:
– До революции бабушка была графиня, как и мой дед, белый генерал, который был начальником Шлиссельбургской крепости. Это мои предки по линии мамы. Раньше об этом нельзя было говорить. Не случайно, когда я уже работал здесь, в алматинском театре, меня вызвали в мрачное ведомство, что находилось на улице Дзержинского, и сказали: «Мы зн-а-аем ваши гнилые корни». Как мне когда-то рассказывала бабушка, большевики ее не расстреляли, а лишь выслали из Петербурга только потому, что дед в свое время помог избежать тюрьмы каким-то очень важным революционерам. В общем, бабушка была завербована чекистами, ей дали кличку «Ваза» и сослали в Актюбинск.
– А я-то думала, каким это ветром вас занесло в столь отдаленную казахстанскую провинцию?
– Кстати, в Актюбинске прямо на вокзале бабушка за одну бриллиантовую запонку моего деда купила 12-комнатный дом, в котором в 1940-м году я и родился.
…Как правило, родители-актеры отговаривают детей идти по их стопам – слишком уж эта профессия зависит от воли случая: повезет, станешь звездой, ну а не повезет, будешь всю жизнь прозябать где-нибудь на театральных задворках. Так было и в семье Балаевых, а чтобы окончательно отвратить мальчика от сцены, графиня-бабушка отдала внука учиться музыке. К тому времени Балаевы уже переехали в Самарканд, где, как, впрочем, и во всей Средней Азии, в послевоенные годы на какое-то время осели сливки театрального, литературного и музыкального мира.
– Я всегда знал, что буду только артистом. Мой отец в свое время закончил в Ленинграде хореографическое училище, на фронте он руководил ансамблем песни и пляски Юго-Западного фронта при Рокоссовском. Отца я очень уважал, хоть и побаивался немножко. Он был разноплановым артистом – мало того, что профессиональный танцовщик, так еще с успехом играл и в драматических спектаклях, я, например, помню его в роли Отелло и… Ленина. Работал 24 часа в сутки! Но зато и жил на широкую ногу, любил делать подарки, любил всех угощать, на гастролях мне покупались самые дорогие и модные вещи.
– Можно ли сказать, что к актерской профессии вас подтолкнул пример отца?
– Да, мне хотелось быть таким, как он, жить так же красиво. Причем у меня с детства была убежденность, что я буду не просто актером, а хорошим актером, хотя ни мама, ни отец в это не верили, считая меня слишком легкомысленным.
…Вот так Геннадий Балаев и променял рояль на театральные подмостки, ведь он из тех, о ком еще Пушкин говорил – «и жить торопится, и чувствовать спешит». Тем более что серьезная музыка требовала самоотречения, не оставляя времени на влюбленности и яркую жизнь театральной богемы, которая так неудержимо его влекла.
Притяжение сцены
– Геннадий Николаевич, а чем для вас был притягателен театр? Неужели лишь аплодисментами, славой, «красивостью» актерской жизни?
– Знаете, еще в юности, когда я смотрел спектакли в театре отца, например, «Анну Каренину», то уже тогда на уровне подсознания знал, что когда-нибудь буду играть Вронского. Мне было интересно примерять на себя судьбы других людей, мне хотелось говорить о любви словами Шекспира, хотелось стоять на коленях перед красивыми женщинами, целовать им руки... Театр для меня был волшебным миром.
…Но рядом был и другой мир – подростковый, хулиганский мир больших дворов и подворотен. И этот сплав театра и улицы научил его быть жестким, и если надо давать сдачу, по-взрослому. Помогала и музыка – он чувствовал роли на уровне звуков, их ритм и мелодию.
– Когда я сыграл во Владивостоке свою первую роль Марата, а моя жена главную героиню Лику, нас стали узнавать на улицах. Ведь Владивосток – это порт, в советское время он был закрытым городом, поэтому, можно сказать, что все друг друга знали в лицо, а уж тем более актеров. Это было чудное время! Мне вообще казалось, что мы где-то в империях витаем, – восторженно, но в то же время с легкой грустью о прошедшем сказал Геннадий Николаевич.
– Образно выражаясь, ваша театральная жизнь была усыпана розами.
– Вы знаете, так и было. Когда я играл в «Первой конной» Бабеля, командира Красной армии, мы показывали этот спектакль на гастролях в Москве на сцене Кремлевского театра, в зале сидели люди, которых я с детства знал по портретам – Буденный, Микоян, Подгорный. Представляете? После окончания спектакля Буденный вышел на сцену, всех поздравил, расцеловал исполнителей главных ролей, в том числе и меня… Потом мы все сфотографировались на память, у меня до сих пор сохранилась эта фотография.
…Вот так блестяще началась актерская биография, сбылось то, о чем он мечтал – аплодисменты, любовь зрителей и главные роли во всех спектаклях – Нил в «Мещанах» Максима Горького, Антоний в «Юлии Цезаре», Звездич в лермонтовском «Маскараде»…
Поворот судьбы
Казалось бы, актерская судьба складывалась настолько удачно, что грех было желать еще чего-то. Но кроме хороших ролей к тому времени хотелось и хорошего дома, тянуло туда, на юг, где остались родители. А тут объявление в «Советской культуре» о том, что в алматинский театр русской драмы требуется актер на роль поручика Лермонтова.
– Тогда главным режиссером был заслуженный деятель искусств КазССР Абрам Львович Мадиевский, и я ему написал, что приеду с условием, если мне будет предоставлена двухкомнатная квартира. Вскоре получил ответ, что мои условия приняты, мне предоставляется двухкомнатная квартира в центре города, я буду играть поручика Лермонтова, а моя жена – Мусину-Пушкину, – вспоминает Геннадий Николаевич.
…И в 1967 году молодая, талантливая и амбициозная, в хорошем смысле этого слова, театральная пара приехала в тенистую, уютную Алма-Ату, где машины еще не заглушали шума арыков, а яблоки можно было увидеть не только на базарах, но и в городских садах.
Театр тогда располагался в старом здании на улице Дзержинского рядом с сосновым парком. Геннадию Балаеву опять повезло – он соприкоснулся с прекрасными актерами, ведь тогда на алматинской сцене играли такие корифеи, как народный артист СССР Евгений Диордиев, народная артистка КазССР Валентина Харламова, народный артист РК Юрий Померанцев, народные артистки Казахской ССР Людмила Кюн, Любовь Майзель…
Работа Геннадия Балаева в пьесе Константина Паустовского «Поручик Лермонтов» была в какой-то степени знаковой – спектакль ставился в связи с присвоением театру имени этого замечательного поэта. Вскоре постановку увидели и в Москве во время гастролей, которые проходили на сцене Малого театра, где она также была высоко оценена. Следом была роль Джакели в спектакле «Не беспокойся, мама!» Нодара Думбадзе. Ставил эту пьесу Рубен Андриасян, который и поныне художественный руководитель лермонтовского театра.
Ну а потом пошла целая череда самых разных и интересных образов – Безуглов в спектакле Сулимова «Надежда горит впереди», Сильвио в «Старшем сыне» Вампилова, Феликс в одноименной постановке Рубена Андриасяна…
– Среди множества ваших ролей какие наиболее дороги?
– Я очень любил Теодоро в «Собаке на сене», этот спектакль ставил Юрий Борисович Померанцев, и «Фантазии Фарятьева» в постановке Александра Бирули, который был учеником Товстоногова, работал тогда в ленинградском Ленкоме, а у нас в театре поставил три спектакля как приглашенный режиссер – «Три мушкетера», «Вестсайдскую историю» и «Фантазии Фарятьева», и во всех я играл главные роли. Это были блестящие спектакли! Мне хотелось бы вспомнить и еще не совсем обычный спектакль «Танго» по пьесе польского драматурга Славомира Мрожека в талантливой постановке Игоря Пискунова. Я играл в нем Стомиля – апологета демагогически понимаемой свободы в жизни и любви. Этот спектакль имел просто ошеломляющий успех на театральном фестивале в Питере, который проходил лет десять назад! Один из критиков тогда сказал, что только ради «Танго» стоило быть на фестивале, а другой в своей рецензии написал: «Я давно уже не слышал такого чистого русского языка и не видел столь тонкого, филигранного существования актеров на сцене». Так что, согласитесь, работать с такими режиссерами дорогого стоит.
– Не случайно говорят, что театр делает прежде всего режиссер.
– Вы правы, если нет хорошего режиссера, нет и театра. В этом плане мне хотелось бы провести параллель со страной – если в ней нет хорошего лидера, страна со временем разваливается, и мы знаем такие примеры. В то же время наш Казахстан среди всех бывших среднеазиатских республик сейчас самый благополучный, и я уверен, что это идет от нашего Президента Нурсултана Назарбаева. Глава нашего государства очень много внимания уделяет и развитию культуры, в частности, театрам. Бывает на спектаклях и в нашем русском театре, знает по фамилиям артистов. Благодаря ему наш театр имени Лермонтова прекрасно оборудован, технически он в числе лучших не только в СНГ, но, пожалуй, и в мире.
– Геннадий Николаевич, вы в театре уже без малого 50 лет, за это время много воды утекло…
– Да, выражаясь высоким слогом, театр – это моя жизнь, мой дом, моя радость и моя боль.
Розы и шипы
– Почему боль? У вас же дорога была усыпана розами.
– Понимаете ли, с высоты прожитых лет я стал понимать, что самое ценное в театре – это когда у него есть возрастной состав, который находится в прекрасной творческой форме. Это его золотой фонд.
– Помните, какой прекрасный был спектакль во МХАТе «Соло для часов с боем»? Он был поставлен именно с расчетом на возрастной состав, там целое созвездие талантов. Кстати сказать, в прошлом сезоне и в нашем театре Сергей Попов поставил очень удачный спектакль, как говорится, «на Померанцева», которому уже за 90 (!), «Визиты к мистеру Грину». Так что не надо далеко ходить за примерами, прецеденты есть и здесь.
– Вы правы, я тоже мечтаю о своей роли – Арбенина в лермонтовском «Маскараде». Это моя роль, я ее нутром чую. И по возрасту, и по темпераменту, и всем другим параметрам я полностью в нее попадаю. Кстати сказать, хоть наш театр и носит имя Лермонтова, но в репертуаре нет ни одного спектакля по произведениям этого русского классика. А ведь у Михаила Юрьевича, кроме «Маскарада», есть еще потрясающая пьеса «Испанцы», которую он написал в 15 лет!
– Тем более что в следующем году исполнится 175 лет со дня смерти поэта.
– Дело даже не в датах, ведь Лермонтов – это мировой уровень, у него не только стихи, проза, но и драматургия очень серьезная, глубокая. Но пока что, к сожалению, об этом приходится только мечтать.
…Хочется пожелать, чтобы у Геннадия Николаевича Балаева, человека всей своей жизнью преданного сцене, сбылась и эта мечта. А пока он, пребывая в прекрасной физической форме, которую, кстати сказать, тщательно поддерживает («если собой не заниматься, крючком ходить будешь»), учит молодежь в филиале Петербургского университета профсоюзов (недавно в этом вузе ему устроили потрясающее, по его словам, празднование 75-летнего юбилея), ну и, конечно, играет на сцене, хоть и не так часто, как ему этого хотелось.
О таких, как Геннадий Балаев, говорят – «любимчик фортуны». И действительно, его театральная карьера началась, можно сказать, с головокружительного успеха – первая роль, причем главная – Марат в спектакле «Мой бедный Марат» по пьесе Алексея Арбузова во Владивостокском краевом театре – принесла ошеломительное признание публики и повлекла за собой целую череду таких же звездных ролей.
Но амплуа героя-любовника, мастера «плаща и шпаги» позволяло ему покорять не только дамские сердца, но и вершины классической драматургии – Шекспир и Лопе де Вега, Шварц и Кальдерон, Островский и Чехов, Горький и Михаил Булгаков… Вот далеко не полный перечень авторов, в пьесах которых блистал Геннадий Балаев. И то, что в его послужном списке свыше 100 только главных ролей, отнюдь не случайность.
Он был обречен на профессию – отец, народный артист СССР Николай Дмитриевич Балаев, возглавлял в Самарканде драматический театр, мать – Евгения Ивановна Соколова – была народной артисткой Узбекской ССР, но Геннадий Николаевич стал актером не благодаря семейным театральным корням, а скорее вопреки им.
– Бабушка мечтала видеть меня знаменитым пианистом, поэтому с шести лет отдала в музыкальную школу, – рассказывает Геннадий Николаевич. – А надо сказать, что сама она была прекрасная пианистка, владела несколькими европейскими языками, – и, оглянувшись по сторонам, добавляет шепотом:
– До революции бабушка была графиня, как и мой дед, белый генерал, который был начальником Шлиссельбургской крепости. Это мои предки по линии мамы. Раньше об этом нельзя было говорить. Не случайно, когда я уже работал здесь, в алматинском театре, меня вызвали в мрачное ведомство, что находилось на улице Дзержинского, и сказали: «Мы зн-а-аем ваши гнилые корни». Как мне когда-то рассказывала бабушка, большевики ее не расстреляли, а лишь выслали из Петербурга только потому, что дед в свое время помог избежать тюрьмы каким-то очень важным революционерам. В общем, бабушка была завербована чекистами, ей дали кличку «Ваза» и сослали в Актюбинск.
– А я-то думала, каким это ветром вас занесло в столь отдаленную казахстанскую провинцию?
– Кстати, в Актюбинске прямо на вокзале бабушка за одну бриллиантовую запонку моего деда купила 12-комнатный дом, в котором в 1940-м году я и родился.
…Как правило, родители-актеры отговаривают детей идти по их стопам – слишком уж эта профессия зависит от воли случая: повезет, станешь звездой, ну а не повезет, будешь всю жизнь прозябать где-нибудь на театральных задворках. Так было и в семье Балаевых, а чтобы окончательно отвратить мальчика от сцены, графиня-бабушка отдала внука учиться музыке. К тому времени Балаевы уже переехали в Самарканд, где, как, впрочем, и во всей Средней Азии, в послевоенные годы на какое-то время осели сливки театрального, литературного и музыкального мира.
– Я всегда знал, что буду только артистом. Мой отец в свое время закончил в Ленинграде хореографическое училище, на фронте он руководил ансамблем песни и пляски Юго-Западного фронта при Рокоссовском. Отца я очень уважал, хоть и побаивался немножко. Он был разноплановым артистом – мало того, что профессиональный танцовщик, так еще с успехом играл и в драматических спектаклях, я, например, помню его в роли Отелло и… Ленина. Работал 24 часа в сутки! Но зато и жил на широкую ногу, любил делать подарки, любил всех угощать, на гастролях мне покупались самые дорогие и модные вещи.
– Можно ли сказать, что к актерской профессии вас подтолкнул пример отца?
– Да, мне хотелось быть таким, как он, жить так же красиво. Причем у меня с детства была убежденность, что я буду не просто актером, а хорошим актером, хотя ни мама, ни отец в это не верили, считая меня слишком легкомысленным.
…Вот так Геннадий Балаев и променял рояль на театральные подмостки, ведь он из тех, о ком еще Пушкин говорил – «и жить торопится, и чувствовать спешит». Тем более что серьезная музыка требовала самоотречения, не оставляя времени на влюбленности и яркую жизнь театральной богемы, которая так неудержимо его влекла.
Притяжение сцены
– Геннадий Николаевич, а чем для вас был притягателен театр? Неужели лишь аплодисментами, славой, «красивостью» актерской жизни?
– Знаете, еще в юности, когда я смотрел спектакли в театре отца, например, «Анну Каренину», то уже тогда на уровне подсознания знал, что когда-нибудь буду играть Вронского. Мне было интересно примерять на себя судьбы других людей, мне хотелось говорить о любви словами Шекспира, хотелось стоять на коленях перед красивыми женщинами, целовать им руки... Театр для меня был волшебным миром.
…Но рядом был и другой мир – подростковый, хулиганский мир больших дворов и подворотен. И этот сплав театра и улицы научил его быть жестким, и если надо давать сдачу, по-взрослому. Помогала и музыка – он чувствовал роли на уровне звуков, их ритм и мелодию.
– Когда я сыграл во Владивостоке свою первую роль Марата, а моя жена главную героиню Лику, нас стали узнавать на улицах. Ведь Владивосток – это порт, в советское время он был закрытым городом, поэтому, можно сказать, что все друг друга знали в лицо, а уж тем более актеров. Это было чудное время! Мне вообще казалось, что мы где-то в империях витаем, – восторженно, но в то же время с легкой грустью о прошедшем сказал Геннадий Николаевич.
– Образно выражаясь, ваша театральная жизнь была усыпана розами.
– Вы знаете, так и было. Когда я играл в «Первой конной» Бабеля, командира Красной армии, мы показывали этот спектакль на гастролях в Москве на сцене Кремлевского театра, в зале сидели люди, которых я с детства знал по портретам – Буденный, Микоян, Подгорный. Представляете? После окончания спектакля Буденный вышел на сцену, всех поздравил, расцеловал исполнителей главных ролей, в том числе и меня… Потом мы все сфотографировались на память, у меня до сих пор сохранилась эта фотография.
…Вот так блестяще началась актерская биография, сбылось то, о чем он мечтал – аплодисменты, любовь зрителей и главные роли во всех спектаклях – Нил в «Мещанах» Максима Горького, Антоний в «Юлии Цезаре», Звездич в лермонтовском «Маскараде»…
Поворот судьбы
Казалось бы, актерская судьба складывалась настолько удачно, что грех было желать еще чего-то. Но кроме хороших ролей к тому времени хотелось и хорошего дома, тянуло туда, на юг, где остались родители. А тут объявление в «Советской культуре» о том, что в алматинский театр русской драмы требуется актер на роль поручика Лермонтова.
– Тогда главным режиссером был заслуженный деятель искусств КазССР Абрам Львович Мадиевский, и я ему написал, что приеду с условием, если мне будет предоставлена двухкомнатная квартира. Вскоре получил ответ, что мои условия приняты, мне предоставляется двухкомнатная квартира в центре города, я буду играть поручика Лермонтова, а моя жена – Мусину-Пушкину, – вспоминает Геннадий Николаевич.
…И в 1967 году молодая, талантливая и амбициозная, в хорошем смысле этого слова, театральная пара приехала в тенистую, уютную Алма-Ату, где машины еще не заглушали шума арыков, а яблоки можно было увидеть не только на базарах, но и в городских садах.
Театр тогда располагался в старом здании на улице Дзержинского рядом с сосновым парком. Геннадию Балаеву опять повезло – он соприкоснулся с прекрасными актерами, ведь тогда на алматинской сцене играли такие корифеи, как народный артист СССР Евгений Диордиев, народная артистка КазССР Валентина Харламова, народный артист РК Юрий Померанцев, народные артистки Казахской ССР Людмила Кюн, Любовь Майзель…
Работа Геннадия Балаева в пьесе Константина Паустовского «Поручик Лермонтов» была в какой-то степени знаковой – спектакль ставился в связи с присвоением театру имени этого замечательного поэта. Вскоре постановку увидели и в Москве во время гастролей, которые проходили на сцене Малого театра, где она также была высоко оценена. Следом была роль Джакели в спектакле «Не беспокойся, мама!» Нодара Думбадзе. Ставил эту пьесу Рубен Андриасян, который и поныне художественный руководитель лермонтовского театра.
Ну а потом пошла целая череда самых разных и интересных образов – Безуглов в спектакле Сулимова «Надежда горит впереди», Сильвио в «Старшем сыне» Вампилова, Феликс в одноименной постановке Рубена Андриасяна…
– Среди множества ваших ролей какие наиболее дороги?
– Я очень любил Теодоро в «Собаке на сене», этот спектакль ставил Юрий Борисович Померанцев, и «Фантазии Фарятьева» в постановке Александра Бирули, который был учеником Товстоногова, работал тогда в ленинградском Ленкоме, а у нас в театре поставил три спектакля как приглашенный режиссер – «Три мушкетера», «Вестсайдскую историю» и «Фантазии Фарятьева», и во всех я играл главные роли. Это были блестящие спектакли! Мне хотелось бы вспомнить и еще не совсем обычный спектакль «Танго» по пьесе польского драматурга Славомира Мрожека в талантливой постановке Игоря Пискунова. Я играл в нем Стомиля – апологета демагогически понимаемой свободы в жизни и любви. Этот спектакль имел просто ошеломляющий успех на театральном фестивале в Питере, который проходил лет десять назад! Один из критиков тогда сказал, что только ради «Танго» стоило быть на фестивале, а другой в своей рецензии написал: «Я давно уже не слышал такого чистого русского языка и не видел столь тонкого, филигранного существования актеров на сцене». Так что, согласитесь, работать с такими режиссерами дорогого стоит.
– Не случайно говорят, что театр делает прежде всего режиссер.
– Вы правы, если нет хорошего режиссера, нет и театра. В этом плане мне хотелось бы провести параллель со страной – если в ней нет хорошего лидера, страна со временем разваливается, и мы знаем такие примеры. В то же время наш Казахстан среди всех бывших среднеазиатских республик сейчас самый благополучный, и я уверен, что это идет от нашего Президента Нурсултана Назарбаева. Глава нашего государства очень много внимания уделяет и развитию культуры, в частности, театрам. Бывает на спектаклях и в нашем русском театре, знает по фамилиям артистов. Благодаря ему наш театр имени Лермонтова прекрасно оборудован, технически он в числе лучших не только в СНГ, но, пожалуй, и в мире.
– Геннадий Николаевич, вы в театре уже без малого 50 лет, за это время много воды утекло…
– Да, выражаясь высоким слогом, театр – это моя жизнь, мой дом, моя радость и моя боль.
Розы и шипы
– Почему боль? У вас же дорога была усыпана розами.
– Понимаете ли, с высоты прожитых лет я стал понимать, что самое ценное в театре – это когда у него есть возрастной состав, который находится в прекрасной творческой форме. Это его золотой фонд.
– Помните, какой прекрасный был спектакль во МХАТе «Соло для часов с боем»? Он был поставлен именно с расчетом на возрастной состав, там целое созвездие талантов. Кстати сказать, в прошлом сезоне и в нашем театре Сергей Попов поставил очень удачный спектакль, как говорится, «на Померанцева», которому уже за 90 (!), «Визиты к мистеру Грину». Так что не надо далеко ходить за примерами, прецеденты есть и здесь.
– Вы правы, я тоже мечтаю о своей роли – Арбенина в лермонтовском «Маскараде». Это моя роль, я ее нутром чую. И по возрасту, и по темпераменту, и всем другим параметрам я полностью в нее попадаю. Кстати сказать, хоть наш театр и носит имя Лермонтова, но в репертуаре нет ни одного спектакля по произведениям этого русского классика. А ведь у Михаила Юрьевича, кроме «Маскарада», есть еще потрясающая пьеса «Испанцы», которую он написал в 15 лет!
– Тем более что в следующем году исполнится 175 лет со дня смерти поэта.
– Дело даже не в датах, ведь Лермонтов – это мировой уровень, у него не только стихи, проза, но и драматургия очень серьезная, глубокая. Но пока что, к сожалению, об этом приходится только мечтать.
…Хочется пожелать, чтобы у Геннадия Николаевича Балаева, человека всей своей жизнью преданного сцене, сбылась и эта мечта. А пока он, пребывая в прекрасной физической форме, которую, кстати сказать, тщательно поддерживает («если собой не заниматься, крючком ходить будешь»), учит молодежь в филиале Петербургского университета профсоюзов (недавно в этом вузе ему устроили потрясающее, по его словам, празднование 75-летнего юбилея), ну и, конечно, играет на сцене, хоть и не так часто, как ему этого хотелось.
