Многие знаменитости, чья слава перешагнула рубежи республики, утверждают: чтобы овладеть языком, в том числе и казахским, достаточно читать хорошие книги

Его университеты

Драматург Дулат Исабеков впервые услышал русскую речь в 19 лет, когда приехал в Алма-Ату поступать в университет. Сейчас он редактирует свои пьесы, переведенные на русский язык, не говоря уже о статьях на нем, которые становятся громким событием в общественной и политической жизни Казахстана.

– Я родился и вырос в истинно казахской среде, где на русском не говорили вообще, – рассказывает мэтр. – Первого русского человека увидел, когда после 7 класса казахской школы приехал в районный центр – поселок Арысь Южно-Казахстанской области. А увидев, удивился: оказывается, они такие же, как и мы, – с руками, ногами и прочими частями тела. Конечно же, в школе у нас были уроки русского языка, но преподавали его так-сяк, наперекосяк, поэтому мне и моим одноклассникам казалось, что весь мир говорит исключительно на казахском. Столкнувшись в Арыси с теми, кто не знает моего родного языка, и нуждаясь в контактах с ними, я решил не полагаться на школьную программу, а начать изучать русский язык самостоятельно. Моим первым «учителем» стал Иван Гончаров. Я перечитал полное собрание его сочинений: трилогию «Обыкновенная история», «Обрыв» и «Обломов», книгу очерков «Фрегат «Паллада»...

После окончания средней школы в Арыси два года работал монтером. Дело в том, что я не смог поступить в Ташкентский институт ирригации и механизации сельского хозяйства. Узбеки и тогда не забывали, что все, кто оканчивал институты, должны владеть узбекским. И во всех вузах, технический это или гуманитарный, абитуриенты писали сочинения на узбекском. Мы, несколько человек из Казахстана,­ сказали, что не сможем этого сделать. Нам ответили просто и коротко: «Выходите из аудитории и забирайте документы».

Через два года я поступил на казахское отделение филологического факультета КазГУ, где вплотную взялся за изучение русского языка. Суть моей доморощенной методики заключалась в том, что я много читал зарубежной литературы, переведенной на русский язык. Она научила меня не только разговаривать, но и строить свои мысли на чужом мне языке. После университета я продолжил осваивать секреты русского языка и до сих пор продолжаю заниматься этим.

Аскар Сулейменов, мой земляк (он родился в Сузакском районе Южно-Казахстанской области) прошел ту же самую школу: много читал на русском и по ходу находил аналоги непереводимых речевых казахских оборотов и идиом на русском. Впервые заговорив на этом языке тоже после школы, когда приехал поступать в университет в Алма-Ату, он освоил его за короткий период не хуже, а может, и лучше многих носителей языка. Когда мы вместе приехали в Ялту на всесоюзный семинар драматургов, он поразил всех тем, что главами цитировал тексты наизусть из Фолкнера и Брехта. Вообще удивительный был человек.

Когда русский драматург Александр Гельман прочитал его пьесу «Кек» (Месть) в собственном переводе Аскара на русский, он пришел в номер к нему, чтобы сказать, что это была вторая приятная встреча с казахской литературой после «Аз и Я» его однофамильца Олжаса Сулейменова.

Опираясь на его и свой собственный опыт, я могу сказать сегодня, что невозможность изучить язык из-за того, что учебники и методики плохие – это ложный повод для оправдания лености ума. Если хотите овладеть языком, берите любую книгу – и читайте. Переводчик Бельгер казахский знал лучше, чем многие писатели-казахи средней руки, потому что читал их произведения с карандашом в руках. Сам любя этот язык, он в своих критических статьях беспощадно бичевал этих писателей за скудость языка.

Когда я начинал читать на русском, то не понимал многого, поэтому несколько раз перечитывал до момента, пока смысл отдельных предложений и философских высказываний плотно не укладывался в сознании. Сейчас я сам редактирую свои пьесы, переведенные на русский язык, а писать на русском меня заставила нужда. В 1997 году я написал проблемную статью «Аул уходит в небо». Ее название говорит само за себя. В те трудные годы аул – колыбель казахского языка, традиции и демографии – начал исчезать с лица земли. Вся техника, скот и земли уходили с молотка, у скотоводов в руках остался один только пастушеский посох. Началась массовая безработица, бородатые мужчины сидели дома, поисками пропитания для детей занимались жены. Если раньше мне казалось, что Казахстан – огромный читальный зал, то после прихода грубой рыночной экономики все как будто разом встали и вышли оттуда. Электрические провода снимали, чтобы сдать на металлолом. Вот так иссякала жизнь в ауле.

Так вот, ту статью, где рассказывалось обо всем этом, казахские газеты отказывались печатать категорически. Тогда я ее заново написал на русском, дал почитать Абдижамилу Нурпеисову, а потом мы вместе с ним пошли к его давнему приятелю – редактору «Казахстанской правды» Григорию Дильдяеву. Нурпеисов передал ему мою статью со словами: «Ты должен напечатать это». Редактор прочел и, как мне показалось, с грустью в голосе сказал: «Если напечатаю, меня уволят». Но Нурпеисов тогда ответил ему: «Ну и что, что уволят? А ты рискни, зато останешься в истории. Свет клином на этом крес­ле не сошелся».

Статья вышла без единой поправки. Поднялась шумиха! Дело дошло до Первого Президента, меня вызвал министр образования, культуры и здравоохранения Крымбек Кушербаев, которого мы за обширные полномочия называли пол-премьер-министром. Мне угрожали судом, если изложенные в статье факты не подтвердятся. Не знаю, эта ли статья стала поводом или что-то другое, но редактора через два-три месяца сняли с должности.

Казахские комплексы

Известный кино- и театральный режиссер Талгат Теменов выучил русский язык, переписывая произведения Толстого и Достоевского.

– В нашем ауле тоже совсем не было русских, на актерском факультете Алматинской консерватории, где я получал свое первое образование, также все сокурсники говорили только на родном языке и все свои работы мы выполняли на казахском. И тем не менее я с малолетства знал – любой ценой нужно овладеть русским языком, без него пропадешь, – рассказывает режиссер. – Лозунг «Я русский бы выучил только за то...» был очень актуален в те годы. Но когда я, попав в город, пытался излагать свои мысли на русском, то допускал много ошибок. На мой взгляд, русский язык такой же трудный и сложный, как китайский или японский. Бытовой язык я понимал сносно, но не мог выражаться свободно, мне нужно было время, чтобы окунуться в другой мир. Особенно трудно мне давалось письмо.

Перед поступлением во ВГИК я засел на целый год в библиотеке, где переписывал произведения Достоевского и Толстого, чтобы узнать правописание русских слов. Это оказалось не только полезно, но и приятно. Нет, сначала это, естественно, нудная работа, но когда переходишь уже, к примеру, к 10 странице, то входишь в раж и, углубляясь во внутренний мир писателя, словно становишься соу­частником автора.

Потом, когда перебрался в Москву­ (я там учился и работал около 10 лет), стало легче. Мой круг общения – однокурсники и друзья – хотя и прибыли со всех уголков Советского Союза, то есть не были этническими русскими, говорили и писали на русском языке. Нашим общим мастером был один из самых замечательных режиссеров советского периода Сергей Соловьев.

Когда я снимал свою первую картину «Волчонок под шапкой» на «Мосфильме», то вся съемочная группа состояла из москвичей, и хочешь не хочешь, я обязан был знать русский язык – и устный, и письменный. Эта привычка осталась на всю жизнь – все свои киносце­нарии я пишу на русском языке.

Вывод из сказанного такой: все телодвижения начинаются от тех мыслей, что есть в голове, и если мозг поставил цель выучить язык, то это не проблема. Все остальное – нет условий, методичек, учителей – бред собачий. Фестивальные гости, приезжая к нам на несколько дней, легко и быстро выучивают основные фразы на казахском и русском. И мы тоже начинаем говорить на языке страны пребывания в считанные дни. Я, например, неплохо овладел английским прямо на съемочной площадке блокбастера «Кочевник». А русский, похвастаюсь, сегодня знаю так же, как и родной казахский, а в нем я – как рыба в воде. Недавно моя пьеса «Мың мен жалғыз...» стала победителем в номинации «Лучшая драматургия» Национальной литературной премии «Айбоз». Ну и моя отцовская и дедовская гордость – все, кто носит фамилию Теменов, великолепно говорят на трех языках – казахском, русском, английском.

А что касается сегодняшнего состояния казахского общества в целом по отношению к государственному языку, то в нас до сих пор глубоко сидит некий комплекс второстепенности. И как Чехов всю жизнь по капле выдавливал из себя раба, так и нам, казахам, тоже нужно избавляться от этого постыдного чувства – стесняться быть казахом, и наоборот, осознать, наконец, что человек, не знающий родного языка, традиций и обычаев, остающийся равнодушным при звуках кюев Курмангазы, не может быть полноценным человеком.

Советы учителя

Писатель, путешественник и учитель Исмаилжан Иминов родился в многонациональном селе Каргалы (раньше – Фабричный) Алматинской области, где большая часть населения говорит на нескольких языках – обязательно казахском и русском, ну и, разумеется, родном, если речь идет о национальных меньшинствах.

– Своих соплеменников-уйгуров я призываю сейчас учить государственный язык – это будущее наших детей, – рассказывает учитель-языковед. – Как педагог с большим стажем могу сказать, что, конечно же, для овладения языком (любым), кроме учебно-педагогической литературы нужна среда. Я вырос в казахско-уйгурско-русской среде. Дома мы говорили строго на родном уйгурском, но мой отец, имам Абдыкадыр кари Иминов, все свои проповеди в мечети читал на казахском. Его друзья большей частью были казахами, среди них и великий Жамбыл Жабаев. Последние годы жизни великого старца отец был одним из самых приближенных к нему людей. Он и проводил его в последний путь: соблюдая все мусульманские традиции – читал жаназу во время похорон Жамбыла. Мама изначально была выпускницей казахской средней школы. Поэтому для меня не составило особого труда овладеть казахским на уровне родного, а русскому я, учитель этого языка и литературы по образованию, учил других.

Сегодня мы возвращаемся в плане языка к тому, что было. Когда однажды я решил заняться историей родного Каргалы, то выяснилось, что вплоть до середины 50-х и начала 60-х годов вся документация здесь велась на казахском языке. Все поменялось кардинально с приходом к власти Никиты Хрущева, который поставил целью к 1980 году построить коммунизм в СССР. Он решил, что для этого весь советский народ должен говорить на одном языке – русском, и казахские школы повсеместно стали закрываться. К концу 80-х в Фаб­ричном были три средние школы. Первая, где я работал тогда директором, была полностью русской. Однако к концу 90-х – началу нулевых мы все уже прекрасно понимали, что само время требует открытия казахских классов и школ.

При мне в Каргалинской средней школе № 1 имени Кудыса Абсаметова состоялся первый выпуск казахского класса. Признаюсь, это шло поначалу через пот и слезы. Хотя я с детства читал и на родном, и на казахском, и на русском языках, работать с документацией на государственном языке было нелегко. Пришлось вновь учиться – засесть за словари и учебники, а на педсоветах выступать в первую очередь на казахском языке. И постепенно, года через 3-4, обстановка совершенно изменилась – государственный язык стал занимать доминирующее положение.

В школах это особенно видно. Если лет 20–25 назад даже казахские классы на переменах между собой говорили на русском, то сейчас наоборот, при этом русским языком многие из этих детей владеют так же хорошо.

В последние годы в нашем многонациональном поселке наметилась интересная и многообещающая тенденция. Многие семьи, в первую очередь представители тюркских народов – уйгуры, турки, азербайджанцы, дунгане и другие, – понимая, что любой гражданин страны независимо от этнической принадлежности обязан знать государственный язык, стали отдавать детей в казахские классы. Этот пример оказался заразительным: теперь в казахские классы потянулись и дети из русских семей. Как говорит мой многолетний учительский опыт, это свидетельство того, что государственный язык наконец-то занял свое законное место. И родители, и дети чувствуют, что за ним – будущее страны. Меня и поражает, и радует то, что русские дети, без принуждения исполняя казахские песни, входят в ауру казахского мира – литературы, истории, традиций, музыки. И это нормально, потому что Казахстан – это наша общая родина.

Мне самому знание казахского помогало много раз. Это не только выступления на государственном языке на учительских педсоветах. В свое время, объездив вдоль и поперек Аральский регион и встретившись с сотнями людей, я написал книгу «Арал: в поисках потерянного моря». Но если бы я не знал казахского, то, возможно, она бы не появилась, потому что большая часть аральцев не говорит на русском языке и уж тем более – на уйгурском.

Мы очень дружны с известным акыном Надеждой Андреевной Лушниковой. С ней мы общаемся только на казахском языке. Я написал о ней большую статью, но если бы не знал казахского, то разве смог бы это сделать? У меня такое же, как у нее, отношению к Казахстану: это моя земля, мой народ, моя родина, мне здесь дорог каждый камушек...