Покореженные судьбы

Документы заговорили

О судьбах людей, которых затронула волна раскулачивания, а также о злоключениях, последовавших за этим, рассказано немало, но история открывает все новые и новые факты, и их нельзя замалчивать.

Много лет оставались засекреченными материалы за период с 1918 по 1931 год фонда № 174 «Алма-Атинский Горсовет рабочих, крестьянских, дехканских и солдатских депутатов». В опись вошел ряд дел, в том числе спис­ки лиц, арестованных за участие в мятеже семиреченских казаков в 1918 году; списки лиц религиозного культа, полицейских, крупных спекулянтов-баев, кулаков; сведения Верненской городской управы об изъятии конфискованного имущества; документы по рассмотрению заявлений о лишении граждан избирательных прав.

Эти материалы раскрывают ситуацию о самых первых этапах массовых карательных мер государственной машины, с которыми столкнулись жители Верного, а ныне Алматы. Но перед тем, как обратиться непосредственно к архивным документам, следует рассказать о той обстановке, которая сложилась в уездном городе и прилегающих к нему станицах.

Гражданская война принесла разорение и смерть во многие дома жителей Семиреченской губернии (к сожалению, точных архивных сведений о количестве этих потерь нет). Зажиточные хозяйства некогда знаменитых верненских купцов и промышленников с фамилиями Пугасов, Габдулвалиев, Иванов, Кузнецов, Шахворостов и другие к тому времени уже были национализированы верненскими властями. Их дома, имущество, усадьбы, заводы, фабрики, мас­терские частью получили новоявленные советские учреждения, частью же они были распроданы.

Очередь – за крестьянами

На вырученные средства местная власть смогла продержаться некоторое время. Но поскольку больших успехов в реализации новых хозяйственных планов не отмечалось, в том числе и по причине неумелого руководства, стали искать виновников на стороне. Взор был обращен на так называемое зажиточное крестьянство.

Впрочем, зажиточным его можно было назвать с большой натяжкой. Документы показывают, что у лиц, подпавших под конфискацию домов и другого имущества, как правило, имелось довольно скромное хозяйст­во. Дома, зачас­тую саманные или деревянные, состояли из 1–2 комнат. Крыши крыты камышом, имелись надворные постройки в виде сараев, бань, навесов.

Крестьянское имущество сос­тояло из нескольких лавок, деревянного стола, полатей для
спанья, столовой посуды. Не было и большого количества живности: одна-две коровы. Количество кур, уток и гусей в документах не указывалось, вероятно, по причине их малой ценности, хотя слово «курятник» все-таки упоминается.

Инструкциями для руководства поначалу зажиточными признавались крестьянские дворы с оценкой движимого и недвижимого имущества свыше 10 тыс. рублей – по стандартам 1918 года (позже в документах появляется упоминание о 20 тыс. рублей). На основе этого критерия в Верном с целью отчуждения и передачи в распоряжение уездно-городского ревкома были описаны 75 домовладений. В эту опись, в частности, попали усадебные хозяйства Филиппова Н. И., Гаврилова Н. А., Мурова О. Н., семейств Лутмановых, Шахворостовых, Радченко, Пугасовых.

«Вредные элементы»

Экспроприация нажитого земледельцами лишь открывала дорогу к следующим этапам развития репрессий в отношении жителей города Верного и Верненского уезда. В последующем принимаются новые решения об отчуждении домов и имущества с ущемлением в гражданских правах и лишением избирательного голоса у лиц, признанных спекулянтами, служителями религиозного культа, бывших работников полиции, охранки и других «вредных элементов, наживающихся на трудящихся».

В список лишенных избирательного права, составленный 20 февраля 1923 года по Мало-Алматинской станице, попало 173 человека. Рядом с фамилией и возрастом лица, попавшего в опалу к местной власти, указывались сведения о семейном и имущественном положении, а также причины лишения избирательного права. Таким образом, вся семья, а по обычаям того времени они были многодетными, попадала в разряд лишенцев, и число граж­дан, лишенных избирательных прав, вырастало в разы.

При этом, если заглянуть в графу «имущественное положение», то, кроме отметок «буржуй» и «кулак», довольно часто можно встретить определение «среднее состояние» лишенца. То есть человек получал фактически приговор, если, по мнению властей, он являлся эксплуататором, спекулянтом или прочим «мироедом».

В черный список в обязательном порядке и вне зависимости от имущественного положения попадали бывшие полицейские, служители культа, офицеры и солдаты, служившие в белой армии, атаманы станиц. Особенно выделялась такая категория, как «бузотеры», то есть недовольные действиями власти.

Немного о перегибах

Справедливости ради стоит отметить, что даже в письменном докладе «заведывающего конфискационными делами тов. Мирова», направленном на имя «заведывающего областным отделом народного хозяйства», указывается на ряд нарушений при отъеме имущества, произведенном в июне 1919 года. Резюмируя состояние проведенных конфискаций, товарищ Миров указывает:

«1) конфискация была произведена без законной санкции и учреждением, на то не уполномоченным декретами выше­означенными;

2) конфисковано имущество даже ниже стоимости 20.000 руб­лей, не подлежащее конфискации…

3) из конфискованного иму­щества, ценой свыше 20.000 руб­лей, не выделено имущество во владение и использование его владельцев на сумму 20.000 рублей;

4) конфискация эта в настоя­щем ее виде не имеет за собой законного основания, как произведенная с нарушением Туркес­танской Конституции и декретов, на этот предмет изданных ВЦИКом и Тур. ЦИКом».

Подчеркну, все эти перегибы озвучены представителем карающего органа, должностными обязанностями которому вменялось руководство проведением конфискационных работ. Вероятно, и в то сложное время все же были люди, реально оценивающие ситуацию, видевшие нарушения законности и пытавшиеся направить экспроприа­ционные дела в более-менее законное русло.

Быстрые «тройки»

«Перегибы на местах» еще сильнее проявляли себя в глубинке. Для проведения конфискации имущества в юго-восточных райо­нах Алма-Атинского уезда в конце 1920 года при Областном чрезвычайном комитете (ЧК) создается так называемая экс­педиционная тройка, или, для простоты, экстройка.

Она поочередно объезжала селения Верненского уезда: Тургень, Иссык, Чилик, Талгар, Маловодное, Евгеньевку, Ащибулак, Куликовку. В подкреплении у экстройки находился вооруженный отряд, приводивший в исполнение решения о сгоне людей на собрание, аресте неугодных и даже о расстрелах на местах. Вот что в то время писали жители станицы Тургень в своем коллективном заявлении:

«...Приехала к нам в село экстройка. Оцепив наше село, крестьян сог­нали на сход, поставив вблизи пулемет, выпытывали о каком-то заговоре, неслыханном до того времени, и приказали снести всем, у кого имелись казенные вещи, или оружие.

Гражданами было снесено у кого что имелось, после чего стали по списку выкликивать и отделять отдельно. Отделив человек несколько, заявили, что вы арестованные все, и посадили в свободный дом, забив окна. Над дверями этого дома была надпись «Общая камера кулаков». Экспедиционная тройка помещалась напротив арестного дома.

В тройке были Шпарковский, Березинский и Конторщиков, после нашего ареста по нашим домам пошли обыски. Что искали, нам не известно, только нам было видно, что все везли в этот двор, где находилась тройка, пос­ле обыска были допросы, после чего из числа арестованных семь человек были расстреляны, а остальные были отправлены в уездный город Алма-Аты, где были посажены в Рабдом (тюрьма. – Прим. автора).

Через месяц стали гонять в областное Чека на допросы, произ­водимые ночами. После допросов, не предъявив нам никаких обвинений, человек несколько были высланы в распоряжение Самарского губернского Чека, а вслед за нами выселены наши семейства в разные губернии. Но семейства наши были задержаны в уездном городе, откуда были вернуты, а мы, сходив по своему назначению в Самару, откуда без всяких опросов были вернуты на прежние места жительства. После нашего выселения имущество наше было конфисковано, не оставляя нам никаких трудовых норм...»

Пожизненные лишенцы

Вот так просто, под прицелом оружия проводились допросы, без суда и следствия осуществлялись расстрелы. По прихоти кучки причастных к власти и взявших на себя решение человеческих судеб высылались с обжитых земель в чужие губернии семьи лишенцев, без имущества и даже без какого-либо провианта.

Лишенцы шли пешком, многие по дороге умирали, приходили на чужбину, где их никто не ждал. В итоге большинство возвращались к месту прежнего жительства, но их дома уже были заняты другими семьями. Где жить, как существовать? Эти вопросы чрезвычайной комиссией уже не рассматривались.

Много ли было расстреляно людей упомянутой экспедицион­ной тройкой? Ответа на этот вопрос в делах архивного фонда автор статьи найти не смог. Списка расстрелянных в документах нет, однако имеются протоколы, где по прошествии нескольких лет уже другой комиссией рассматривалось распределение конфискованного жилья и имущества. В некоторых пунктах протоколов имеются дополнительные сведения о том, что тот или иной человек расстрелян решением экстройки.

Так, согласно протоколу заседания особой комиссии по выявлению конфискованного имущества в Чилике (бывшее селение Зайцевское), состоявшегося 3 апреля 1925 года, приведены сведения по изъятию имущества у граждан станицы. В этом списке имеются данные о 24 расстрелянных в возрасте от 25 до 63 лет.

По протоколу той же комиссии, проводившей собрание в селении Иссык 15 декабря 1925 года, сохранились сведения о расстреле 16 человек. О расстреле 36 человек упоминается в протоколе собрания в селении Талгар от 26 декабря 1925 года.

Вне статистики

Все ли данные о расстрелах жителей вошли в бездушные протоколы разнообразных комиссий, рассматривающих воп­росы о применении репрессий к жителям Верненского уезда? Вероятнее всего, нет. Как-то не сходятся, например, сведения о четырех расстрелянных жителях станицы Тургень, о которых говорится в протоколе уездной комиссии «по выявлению конфис­кации имуществ селений» от 10 декабря 1925 года, в сопоставлении с уже приведенными выше цифрами – 7 расстрелянных.

По-видимому, предстоят новые расследования для выявления жертв политических бесчинств. В них также должны войти данные о верненцах, которые не смогли перенести тягот ссылок и лагерей, умерли от недоедания, холода, болезней и отсутствия пристанища.

И поскольку речь зашла о тюрьмах и лагерях, то стоит сказать, что политические осужденные по сравнению с уголовниками подвергались куда большим преследованиям. В отчетах, ­направляемых в городской совет, можно найти сведения о мерах наказания за различные преступления.

Так вот, за 1923 год по городу Алма-Ате приговором Губернского суда по политическим мотивам были привлечены к лишению свободы 23 человека сроком от 3 до 10 лет и с поражением в правах от 6 месяцев до 5 лет. В 1924 году число осужденных по аналогичным статьям выросло до 134 человек, а в следующем году составило 72 человека.

При этом за убийство и грабеж суды наказывали менее строго. Согласно документам, срок, наз­наченный судом гражданину Умару Тохтахунову, обвиняемому в убийстве человека, составил всего 1 год 11 месяцев и 28 дней условно, а за грабеж суд арестовал гражданина Идриса Ниязходжаева на 1 год с поражением в правах на 2 года. Двое участников банды «Черная маска» были приговорены к полутора годам поражения в правах без взятия под арест.

Как видно, человеческая жизнь ничего не стоила в сравнении с политическими взглядами человека, его социальным положением, профессией и родственными отношениями.

Лучше не высовывайся

В документах горсовета за первые годы советской власти имеется большое количество списков торговцев, спекулянтов и кустарей, то есть людей, получивших патенты от I до V разряда и заплативших налог в казну за право торговли каким-то видом продукции или занятие индивидуальным производством – без наемного труда или с наймом дополнительных рабочих.

Получается, в то время, когда местная власть не могла наладить производство, обеспечить рабочие места, когда в городе царила разруха и бедность, а многие семьи остались без средств существования и без кормильцев, отдельные горожане пытались найти способы прокормить семью. Кто-то выращивал на огороде зелень и продавал ее на базаре, кто-то зарабатывал на жизнь мелким производством, за что платил соответствующие налоги. И тем не менее они сразу же попадали в разряд торговцев и спекулянтов.

Или другой пример. Парик­махер открывает свое дело, выкупает соответствующий патент, нанимает помощника, который следит за чистотой в помещении. В итоге этот случай признается эксплуатацией.

В похожем положении оказывались аптекари, работники столовых, фотографы и многие другие профессионалы из разряда кус­тарей и торговцев. Соответственно, все они попадали в опалу и становились лишенцами, то есть лишались права голоса, в том числе избирательных прав. И это была не самая большая из всех потерь.

Поначалу наказанные по политическим соображениям не получали трудовую норму – свое­образный паек, выдаваемый органами власти, не могли устроиться на государственную службу, их дети не принимались на обучение в школу. В то же время они не имели права отказаться от выполнения различных заданий местной власти по благоустройст­ву города и другим хозяйственным работам.

Если в годы Гражданской войны мужчин, достигших призывного возраста, порой насильно загоняли в ряды Красной армии и отправляли на фронт, то в после­военные годы лишенцы не имели возможности поступить на военную службу и в милицию.

Ущемлялась в гражданских правах, как правило, вся семья, и, чтобы дети или супруг возы­мел право голоса, необходимо было официально доказать свою независимость от лишенца. Под таким давлением нередко случались отказы детей от родителей, родителей от детей, многочис­ленные разводы и семейные разлады. Это были как раз те ужасные времена, когда брат шел против брата, сын против отца, и власть не старалась снизить этот накал, а наоборот – вольно или невольно разжигала конфликт.