В нынешнем году знаменитый детский фильм «Менiң атым – Қожа» – «Меня зовут – Кожа» отмечает 60-летие выхода на экраны

Хит всех времен и народов

Многие из тех, кто был задействован в картине, уже ушли из жизни. Режиссер Абдулла Карсакбаев – «казахский кинематографический папа», умевший как никто другой работать с малолетними актерами, народные артисты Бикен Римова, Кененбай Кожабеков, композитор Нургиса Тлендиев, Марат Кокенов (Султан, друг Кожи)... Исполнителю главной роли Нурлану Санжару (Сегизбаеву) сегодня 72 года. Если отнять 60 лет, мальчику, который сыграл легендарного пятиклассника Кожу, как раз было 12 лет. Он стал кинодраматургом, тем самым как бы продолжив судьбу своего героя и в жизни. Дело в том, что одноименная книга Бердибека Сокпакбаева автобиографична: писатель отобразил картинки из его собственного детства.

Знаменитую повесть, как пишет Википедия, перевели на 67 языков мира. А появилась она благодаря хрущевской оттепели, которая в конце 50-х коснулась и казахской творческой интеллигенции. Композитор Шамши Калдаяков написал песню «Менің Қазақстаным», а детский писатель Бердибек Сокпакбаев откликнулся на дыхание этой оттепели повес­тью «Менiң атым – Қожа» про простого мальчишку с редким для казахов именем Кожа – хозяин Земли. Ее в Казахстане долго не допускали к печати.

– Наверное, потому что аул был показан таким, каким он был на самом деле – нищим, обездоленным, сиротским, а в соцреализме это не поощрялось, – предполагает Нурлан Санжар.

– Он ведь много изведал горя с самого раннего детства, видел много несправедливостей, – вспоминает дочь писателя Самал Сокпакбаева. – Возможно, поэтому писал он так просто, доступно и убедительно. Очень рано остался без отца. Когда исполнилось восемь лет, в самый разгар голодомора 1932–1933 годов не стало матери. Многие из его сверстников прошли через детдома, скитания по чужим углам, но при этом выросли людьми крепкими, закаленными, целеустремленными, с целым набором бойцовских качеств. Отец же от рождения был наделен очень чуткой, ранимой душой. Все тяготы сиротства, обездоленности ему не просто резали душу – оставляли шрамы на ней. Он старался о своем детстве не вспоминать, но когда в разговоре касались этой темы, лицо у него темнело. Мрачнел, очень нервничал и, казалось, вот-вот заплачет.

В писательской среде рассказывают, что в 1956 году Бердибек Сокпакбаев чуть ли не в рукописном варианте отправил повесть в Москву, где проходило очередное Всесоюзное совещание молодых писателей. «Меня зовут – Кожа» была прочитана с подстрочника, и там повесть приняли на ура. Присутствовавший на совещании французский писатель Луи Арагон, почувствовав оригинальность, сочность красок и колорит произведения, увез копию к себе на родину. Французская версия «Менiң атым – Қожа» вышла почти одновременно с русской. В выходных данных первого издания повести так и значится: «Москва. 1956 год», а в Казахстане­ на родном языке это произведение было издано только три года спустя, но зато без купюр, на которых раньше так упорно настаивали.

А потом «Менiң атым – Қожа» заметил Абдулла Карсакбаев. Он снял по этой книге одноименный фильм, который поехал на Каннский кинофестиваль, где был удостоен поощрительного приза как лучший фильм для детей.

– Кожа – это собирательный образ будущего страны, – считает Нурлан Санжар. – Во время декабрьских событий 1986 года на площадь выходили вот эти ищущие правду мальчики-бунтари. Поэтому народ и продолжает любить и книгу, и фильм «Менiң атым – Қожа». Можно даже утверждать, что писатель предвидел, что Кожа – это герой на все времена и для всех народов.

Фильм тоже стал международным. В 2018 году был произведен дубляж в Турции для трансляции на телевизионных каналах этой страны. В июне 2019 года I Евразийский кинофестиваль – ECG Film Festival в рамках британского кинофести­валя Romford Film Festival в Лондоне открылся фильмом Абдуллы Карсакбаева «Меня зовут – Кожа» на английском языке. Дубляж делали американские школьники, увлекающиеся актерским мастерством. Они занимались этим, по словам Майры Карсакбаевой, жены сына Абдуллы Карсакбаева, с удовольствием, разница менталитетов и времени (без малого 60 лет на тот момент) не ощущалась. «Эта история как будто бы про нас», – говорили юные американцы.

Пропуск на киностудию

А ведь картина «Менiң атым – Қожа» могла и не состояться. К марту 1963 года, когда уже должны были начинаться съемки, исполнитель главной роли все еще не был найден. Его искали повсюду. В Казахстане пробовались около тысячи мальчишек, в Киргизии – порядка 700… Заговорили даже о закрытии картины.

Но вот однажды, а именно 15 марта 1963 года, второй режиссер Турар Дуйсебаев и оператор Михаил Аранышев вышли из здания «Казахфильма» (он тогда располагался на пересечении улиц 8 марта и Комсомольская) на обед, перешли через дорогу, а там выбежавшие на переменку мальчишки из школы № 33 устроили потасовку.

– Это у меня в памяти стоит, как будто это было вчера. Когда какой-то мужчина (это был Турар Дуйсебаев) схватил меня за руку, я испугался, вырвался и убежал, – рассказывает Нурлан Санжар. – Думал, что меня хотят отвести в милицию. Девчонки рассказывали потом, что он спросил у них, кто этот парень с фингалом под глазом и в рубашке с оторванным воротом. Они сказали, что это местный хулиган Нурлан Сегизбаев. Через несколько минут меня прямо с уроков привели в кабинет директора.

«О! Это тот самый мальчишка», – обрадовался тот, кто помешал нашей драке, и крепко, так, чтобы я не смог вырваться, схватив за руку, поволок на киностудию. Навстречу нам вышли двое мужчин. Как оказалось, сам режиссер – Абдулла Карсакбаев и художник по декорациям Кулахмет Ходжиков. Они удивились, увидев меня, один из них, подергав за растерзанный край воротника на моей рубашке, сказал: «Ну вот, нашелся, наконец». Шакен Айманов тоже пришел, чтобы поздравить с тем, что нашли «пацана». А я уперся – не хотел сниматься, моим кумиром был мой старший брат, футболист Тимур Сегизбаев, я тоже хотел стать таким, как он.

Но когда мне сказали, что до самой осени – с марта до октября – не буду ходить в школу, согласился.

Пока снимали фильм, внимание всей студии было на мне. Взрослые удивлялись, как я, 12-летний мальчишка, быстро вхожу в образ, но это было заслугой Абдуллы Карсакбаева. Свою дебютную ленту он снимал под мощнейшим давлением художественного руководителя картины, известного кинорежиссера Ефима Арона, который к съемкам фильма подходил с европейской точки зрения: хотел, чтобы герой был чистеньким, аккуратненьким, при галстучке. А Карсакбаев предлагал показать натуральный казахский аул. Задачи перед маленькими актерами он ставил в процессе игр. В картине есть сцена, где мать Кожи плачет, расстроенная очередными проделками своего непоседы-сына. Я был свидетелем того, как народная артистка Бикен Римова готовилась к этой сцене. Она на целые сутки уединилась с домброй. Чтобы не потревожить состояние актрисы, у которой внутри стояли слезы, ее даже гримировали лежачей.

Свет был уже установлен, роли проработаны, и тут всех подвел я. Мой герой при виде расстроенной матери тоже должен был заплакать. Бикен Римова сказала мне по-казахски: «Сынок, ты уж постарайся. Мне очень тяжело держать слезы». Но заплакать я все равно не смог. Внутри меня словно какой-то замок защелкнулся.

Актриса ждет, камера направлена на меня, а я не могу сдержать нервного смеха. Арон закричал: «Абдулла, чего ты хочешь?! Это же не профессиональный актер. У народной артистки сейчас уйдут слезы. Срочно несите дистиллированную воду».

И мне стали закапывать в глаза воду пипеткой. Чтобы выкатились капли, похожие на слезы, в нужный момент нужно было слегка шевельнуть ресницами. Пробовали один дубль, второй, третий – ничего не получалось, у меня глаза смеялись. Я не заметил, как справа от меня оказался режиссер. Он вдруг дал мне оглушительную (в ушах зазвенело!) оплеуху и выскочил из кадра, а у меня выкатились две огромные горячие слезы. Когда закончился этот дубль, съемочная группа выдохнула: «Снято!», а Абдулла кинулся ко мне со смущенными поцелуями.

Вообще все взрослые в этом фильме подстраивались под меня. Моя киношная мама Бикен Римова, например, научила меня садиться на коня. Я, городской пацан, лошадей поначалу очень боялся. Она, увидев это, подвела к лошади, показала, как ее седлают, с какой стороны восточные люди садятся на нее, какой рукой держат поводья и какой должна быть спина у казаха при езде: не в наклон, как у европейцев, а прямой и даже немного откинутой назад. Когда она посадила меня в седло, то все переполошились: а вдруг сейчас упаду, поцарапаю лицо, и съемки будут приостановлены! Но Бикен-апай сказала, что лошадь спокойная, и, взяв ее под уздцы, пошла с ней по кругу.

Я не видел, что во время этой сцены неподалеку стояли режиссер со своим неизменным «Беломором» в зубах и композитор Нургиса Тлендиев, с которым Абдулла Карсакбаев был в большой дружбе. Но эта мизансцена имела продолжение. Через месяц в районе Каскелена мы снимали эпизод на жайляу. Там было очень много людей – конных и пеших. Нургиса Тлендиев развлекал селян игрой на гармони и домбре. И вдруг он, бросив инструмент, подошел ко мне, положил руку на затылок и подвел к какой-то черной лошади. Все закричали: «Нельзя! Она горячая!» А он: «Ниже земли все равно не упадет». И посадил на коня. Ноги не доставали до стремян и я их засунул в ремни над ними. Тлендиев предупредил: «Смотри, чтобы ноги не провалились дальше. Иначе, если лошадь понесет, не сможешь их вытащить». И вдруг с силой ударил лошадь по крупу. Она понесла так, что дух захватило, но я был счастлив! Это был настоящий полет! Краем глаза я увидел, что Нургиса-аға одним махом взлетел на неоседланную лошадь и стал меня догонять. При этом он визжал так, как это умеют только степняки. Видимо, у него был расчет пробудить в крови у городского казаха инстинкт наездника. И действительно, я интуитивно делал движения, которым меня никто не обучал, но именно те, которые были необходимы.

А потом я даже не увидел, а, скорее, почувствовал, что удовлетворенный своим уроком Тлендиев отстает от меня. Я тоже стал останавливать свою лошадь. С трудом, но все же развернул ее и уже налегке поскакал назад.

Второгодник

– В школу я вернулся только в октябре, – продолжает Нурлан Санжар. – Естественно, остался на второй год. Мой отец, он тогда работал в Совете министров республики, зайдя к министру просвещения, возмутился: «Что за безобразие? Позволили ребенку не посещать школу, а теперь он остался на второй год». Министр тут же позвонил в школу и потребовал, чтобы меня немедленно отправили в шестой класс.

Но когда директор, сочувственно глядя на меня, сказала, что я не вытяну программу шестого класса, я немного всплакнул и легко поддался на уговоры не торопиться. Вот так я отстал от свое­го класса, где учились Алибек Днишев и Булат Султанов, будущий директор КИСИ, с которым я сидел за одной партой с первого класса.

Когда через три года Шакен Айманов решил снимать свою картину «Земля отцов», он приехал к нам домой. Отец не хотел, чтобы я снимался, но поставил меня по стойке «смирно» перед человеком, с которым был хорошо знаком: решай сам, не маленький. Я отказался. И тогда Шакен Кенжетаевич пожаловался на Санжара Бахтыбаевича Сегизбаева Кунаеву. Не отпускает, мол, сына в кино. Первый секретарь ЦК компартии Казахстана вызвал папу к себе. «Если Нурлан хочет каждый год оставаться на второй год, то пожалуйста», – ответил отец. Но я был против, и Шакен аға взял в свою картину Мурата Ахмадиева, с которым мы были очень похожи. И правильно сделал – тот успешно, я бы даже сказал, очень хорошо, снялся в «Земле отцов».

В десятом классе я решил стать писателем, хотя Шакен Айманов предлагал поступать в актерскую школу. Но о кино мне даже и думать не хотелось, я вообще не люблю актерство. Тогда он предложил поступать на режиссуру во ВГИК, в тот год, 1969-й, набирал курс Игорь Таланкин. Тоже отказался. И только когда окончил филфак в Усть-Каменогорске, отработал три года в Катон-Карагайском районе, самом отдаленном уголке Восточно-Казахстанской области, потом два года в Якутии, вернулся в Алма-Ату. Зашел как-то на киностудию. И мне вдруг говорят, что в этом году набирает курс великий мастер, драматург Евгений Габрилович. Надо отправить на конкурс творческую работу объемом 60 страниц машинопис­ного текста. Я написал от руки рассказ на 13 листах. На «Казахфильме» сами отпечатали и отправили в Москву. Другие, оказывается, отсылали рукописи до 100 страниц, но вызов пришел одному мне, более того – меня зачислили вторым по Советскому Союзу, первым был парень из Молдавии. На втором курсе у меня уже купили мой первый сценарий – «Соломинку удачи» – по мотивам одноименного рассказа Абиша Кекилбаева.

А на третьем курсе из-за того, что у меня семья разваливалась, я перевелся на заочное. На «Казахфильме» для меня работы не нашлось, потому что там не было такой должности, как сценарист. Режиссерам хоть стаж шел в период «бескартинья», а у нас – ни зарплаты, ни стажа. Тогдашний председатель Гос­комитета КазССР по кинематографии Ляйля Галимовна Галимжанова велела нам покинуть «Казахфильм» и изучать жизнь за пределами киностудии. И сценаристы, нас было человек 15–20, подались кто куда. Я, например, отработал на телевидении лет 14 или 15, в нулевые вернулся на «Казахфильм».

Все это время писал драматургические работы и книги по теории кинодраматургии. Сейчас я на пенсии, немного преподаю, мне дали новый необычный курс на журфаке в КазНУ. Предмет называется «Теория кино и медиа». Это философское направление о кинодраматургии, массмедиа и искусстве. За последние несколько месяцев я написал несколько учебных пособий об этом. Одно из них – «Введение в теорию кино и медиа» – пользуется успехом, его можно купить в любой точке мира в интернет-магазинах. Из кино сегодня я почти ушел, участвую в нем только периодически. Мне это уже не интересно, а вот литературу – кинематографическую прозу – надо делать, потому что уже возраст подошел и надо успеть довести задуманное до читателя.