107-летняя алматинка Канша Карсыбаева, поздравляя сограждан с Наурызом и желая процветания и мира стране и народу, советует испечь семь ритуальных лепешек и раздать их соседям разных национальностей

Секреты долголетия

– Я прожила счастливую жизнь, несмотря на то что она была нелегкой, рассказывает Канша-апа. – После революции мои родители бежали в Китай, в Кульджу. Там я вышла замуж, родила старших детей. В 1955 году вместе с другими казахскими семья­ми вернулись домой, в село Покатиловка Талды-Курганской области. Родившейся уже здесь младшей дочке было всего два годика, когда муж умер. Чтобы не быть «елге күлкі» (посмешищем в глазах людей) и не пустить детей по миру, работала и дояркой, и чабаном, и сакманщицей, и охранником на складе. Выживала с детьми трудно, но вырастила их не хуже, чем другие.

Двое старших сыновей стали скотоводами, младшие – Таурбек и Бакжулдыз – смогли получить образование: один стал геологом, другой – зоотехником. Таурбек и женился на такой же, как сам, девушке с образованием – «дәу оқыған қызды алды». Все мои дети простые, хорошие люди, ни за одного из них мне никогда не приходилось краснеть.

Сейчас всем интересно узнать, как я смогла дожить до таких преклонных лет. А я скажу больше: ни разу за свои без малого 107 лет не обращалась к докторам, не знала даже, что такое головная боль, не выпила ни одной таблетки, а слова «укол» вообще боюсь. Сейчас тоже не болею, разве что сил стало меньше и глаза подводят – шить я уже не могу.

Сама я секрет своего долголетия вижу в том, что как дом держала в чистоте, так и душу тоже. Блюла себя в словах, ни разу в жизни ни с одним человеком не ругалась, потому что пуще смерти боялась людских пересудов, наговоров, обид на себя. Берегла свою честь, потому что мои дети шагали по жизни без отца. В ауле говорили про меня, что я «тас қатын» – сделанная из камня. Мы, мол, не выходим от докторов, а ее ничто не берет, бегает, как молодая. Но я на это никак не отвечала и ни в одну из деревенских сплетен не встревала. Когда женщины пытались кого-то обхаивать в моем присутствии, говорила, что мне этот человек нравится, и перечисляла его достоинства, и они растерянно замолкали. Женщины вообще не очень меня любили. Мужья часто приводили меня в пример своим женам, когда те поднимали крик на ровном месте или же не могли навести уют в доме: «Ну почему ты не похожа на нее? Почему у нее (даром что одна) все ровно, опрятно и красиво, а у тебя так-сяк и наперекосяк?»

А у меня было так, потому что я и дома, и на людях оставалась одной и той же. В семье всякое бывает, а у меня трое невесток, но я никогда не навязывала им свой мир. Не скрою, иногда и мне хотелось одернуть снох, но я берегла своих сыночков, не хотела, чтобы они метались между двух огней, так ведь недалеко и до сердечных болезней. Поэтому на девочек, их жен, смотрела как на своих дочерей, а они у меня, когда выходили замуж, что-то умели, а что-то нет. Из такого терпения у моих детей ковался крепкий тыл.

Только однажды с женой младшего сына, в семье которого я жила до его смерти, мы в чем-то не нашли общий язык. Она на­дулась, наговорила мне обидных слов и отвернулась, но когда мой сынок вернулся с работы, то я как ни в чем не бывало окликнула сноху: «Доченька, ставь самовар». Она кинулась меня целовать: «Апа, я ведь думала, что Вы и разговаривать со мной не будете». Выдавая дочек замуж, давала им материнское напутствие: «Если ваши вторые половинки где-то задерживаются, не устраивайте допросы. Лучше сразу усаживайте за стол, он сам все расскажет».

Всем женщинам я сегодня хочу сказать: берегите мужчин, будьте им верными подругами, старайтесь всегда не только слушать, но и услышать их. И они вам ответят взаимностью.

Последние два года я живу с дочкой. Почему? А потому что зов крови никто еще не отменял. Дочка Кенже носится со мной, как с малым ребенком. У меня душа поет и взмывает ввысь, когда я слышу ее любящий голос: «Мамочка, как Вы сегодня спали? Вам кумыс или шубат? А что будете на завтрак?»

Что еще могу сказать про свое долголетие? Никогда не надо переедать, это очень важно. В меру полезна даже водка. Да-да! Когда совсем чуть-чуть, то ведь человек становится лучше и красивее. Но сейчас я отказалась даже от шампанского. Побаиваюсь. Я теперь как божий одуванчик – на своих ногах, но ветер дунет – и упаду. Так вот, об умеренности в еде. Некоторые, приходя в гос­ти, набрасываются на яства, а вернувшись домой, начинают болеть и ругать хозяев за «плохую еду», которая камнем легла на желудок, и теперь приходится глотать таблетки…

Все сбылось

– Канша-апа, сколько Вам было лет, когда мужа не стало?

– Уже и не помню. Кажется, 46 или 48. Память уже не та, да и неграмотная я, мулла только немного научил читать по-арабски, больше не успела. Зато хорошо помню, что мне было всего 14 лет, когда мой будущий муж, увидев меня несущей воду на коромысле, схватил за косу и перекинул через седло. Он был старше на 30 лет, но родители смирились, потому что муж дал за меня хороший қалың мал – пригнал стадо коров и баранов, а наша семья бедствовала.

Поначалу я, конечно, плакала, а оказалось, напрасно. Мужья в те времена били своих жен. Когда кто-то пытался заступиться, отвечали, что они не женщину бьют, а свою скотину, за нее заплачен хороший қалың мал. Мой и пальцем не тронул меня за всю жизнь. Единственное условие, которое он поставил передо мной, – чтобы ворот его рубашки всегда был чистый.

– Когда в Казахстане начался голодомор, Вам было уже 16 лет. Чем запомнились эти трагичес­кие годы?

– Голода я фактически не видела. В Китае бежавшие туда казахи тоже, конечно, голодали, но мой муж не дал мне его почувствовать. Человеком он был бойким, шустрым, да еще и охотой любил заниматься. Немного пришлось поголодать только в 1955 году, когда открылись границы с Китаем и мы вернулись в родное Жетысу.

Муж вскоре умер, а младшие были совсем еще малышами. Своим сыновьям я сказала: «Если вы не будете держаться друг друга и слышать брат брата, для нашей семьи настанут гибельные времена. Я не смогу это выдержать и уйду. Куда? А понимайте как хотите. Может, к отцу. Поэтому, если кто-то, свои или чужие, попытается затеять с вами ссору, найдите в себе силы промолчать и не дать втянуть себя в скандал».

…Те времена, на которые приш­лись моя юность, молодость и зрелые годы, не в пример нынешним, были очень трудные и скудные. Когда деверь-мулла, бывало, говорил мне и моей подружке, что мы с ней увидим лампы без керосина, играющего в углу дома шайтана, железных птиц, на которых будут летать люди, и маленький разговаривающий кусочек железа, мы, как только за ним закрывалась дверь, смеялись: «Как это – лампы без керосина?»

Но все, о чем он говорил, я увидела. Шайтан, играющий в углу, оказался телевизором, говорящий кусочек железа величиной с ладошку – телефоном. Еще мулла говорил, что мы с ней проживем больше ста лет. Это, мол, его бата – благословение, мы просто обязаны были жить долго.

И все ведь сбылось. Подружка, сто не сто, но дожила до 90 лет, а я планирую пожить еще.

Какие все-таки сейчас замечательные времена настали! А что мы видели раньше? Рано утром, до восхода солнца, уходили на работу, а возвращались, когда дети уже спали. Сейчас дочка каждый день готовит что-то новое. Тут тебе и молочное, и мясное, и рыбное, и фрукты, и овощи… А что у нас было тогда? Курт, тары (жареное пшено) и мука, мясо и масло – не всегда. Поэтому сейчас я молю Бога, чтобы мой народ и дальше процветал, никогда не забывал о своих корнях и помогал друг другу.

Скоро будет Наурыз, поэтому каждой хозяйке хочу сказать: испеките семь лепешек и раздайте соседям – казахам, уйгурам, русским… Всем, кто живет рядом. Выше хлеба ничего нет!

– А самой себе что Вы хотели бы пожелать в эти дни?

– Уйти ничем не болея и до пос­леднего дня шагая на своих ногах, чтобы не уронить авторитет и перед детьми, и перед людьми.

Говорят дети

– Маму действительно называли каменной, – рассказывает 73-летний Таурбек. – «Как ты можешь улыбаться, смеяться и шутить, когда ты одна, а дети еще маленькие?» – удивлялись люди. А мама сумела организовать наш маленький семейный коллектив так, что, уходя ранним утром на работу, была уверена: дома все будет в порядке. Таков был закон, заведенный ею раз и навсегда.

Когда отца не стало, я учился в третьем классе. В обязанности брата, который был тремя годами старше меня, входило помогать маме, в мои – смотреть за малышами, сестрами Катипой и Кенже и братом Бакжулдызом.

– Мне кажется, секрет ее долголетия в том, что она никогда не поддавалась панике, а слов «лень» и «усталость» не знала совсем, – считает Орал, жена Таурбека. – Когда я пришла в эту семью, весь дом держался на ней. Она и шила – құрақ көрпе и одеяла, и ткала ковры, не только себе, но и соседям, где девушке нужно было приготовить приданое, готовила и убирала. Все внуки, правнуки, а потом и праправнуки крутились возле нее еще недавно – пока два года назад не ушел мой младший деверь. Смерть сына перенесла тяжело, силы как будто разом ушли.

И подтверждаю: за много-много лет между мной и свекровью не было ни одной ссоры. У ее сыновей есть фирменная черта их мамы – выдержка и самооб­ладание в любой ситуации. Исключением был только младший, Бакжулдыз, характер у него был взрывной, однако и он был неизменно уважителен по отношению к людям. Вырас­тившего его старшего брата Таурбека считал за отца и называл Дәу-папа (большой папа), хотя тот был старше его всего на четыре года, а меня, соответственно, – Дәу-мама, большая мама.

– Как бы мама ни старалась быть самостоятельной, но силы уже не те. Однако ясность ума и память сохранила, – говорит дочь Кенже. – Возможно, благодаря любимому занятию – надеть наушники и слушать новости по Казахскому радио, а потом пересказывать их мне. Сейчас мы с ней словно поменялись мес­тами: теперь я за ней смотрю, как за своим ребенком, а когда-то она безмерно баловала меня, как самую младшую.

Братья очень хотели, чтобы я выучилась, и отправили пос­ле школы в медучилище. Но у меня были проблемы с русским языком, и я сбежала домой. Мама сказала, что раз девочка не хочет в город, значит, никуда не поедет. Свою младшенькую она прокормит на свою пенсию. Вот так и живем с мамой по сей день вместе... Теперь она – мой ребенок, который нуждается в моем неусыпном внимании.