Искусство жить в танце

– Илья, расскажите, пожалуйста, немного о себе. Ведь Вас с искусством связывает не только карьера, но и семья…

– Да, это правда. Я родился в семье артистов балета в Советском Союзе,­ что до сих пор, кстати, записано­ в паспорте: забавно, так как этой страны уже не существует. Мои родители – солисты Театра оперы и балета в Баку. Мой дедушка со стороны мамы был скрипачом, а бабушка – пианисткой. Со стороны отца бабушка тоже была пианисткой,­ а дедушка – оперным певцом. Такая вот была творческая атмо­сфера в семье.

После распада Советского Союза во время конфликта между Арменией и Азербайджаном родители решили переехать в Израиль. В то время я был младенцем и мало что помню. На протяжении 10–12 лет родители танцевали в труппе современного балета в качестве ведущих солистов театра Тель-Авива. Они знали всю классику, а я рос, можно сказать, рядом со сценой и благодаря этому узнал, что такое музыка, балет, опера...

– Вы помните, как произошло знакомство с балетом? Какие чувства вызвала первая постановка?

– Первый раз я вышел на сцену в 6 лет: на выступлении труппы, в которой работали мои родители. Это были очень маленькие партии, контемпорари, и я не придавал им особого значения. Потом были выходы в кордебалете.

А вот в труппе Балета Израиля мне доверили партию поэта в «Шопениане». И тогда я действительно должен был готовиться к спектаклю, знать сюжет, его историю, кто мой персонаж. Я получил возможность выступить в солирую­щей партии, почувствовал связь со своим героем, был на сцене на протяжении всего действия. Это был первый раз, когда я по-настоящему глубоко ушел в классический балет. Добавлю, что понять моего персонажа, его характер помог народный артист СССР Владимир Васильев, который приехал тогда в Тель-Авив и, посмотрев наш прогон «Шопенианы», дал свои рекомендации мне и другим солистам. Он прояснил многие детали, вплоть до конкретных движений. Для нас это был большой шанс, так как не каждому танцору удается лично услышать замечания столь выдаю­щегося маэстро.

– Однако Вы решили связать свою жизнь с балетным искусством уже в довольно зрелом по его меркам возрасте…

– Да, мне было лет 13. Родители, будучи сами экс-танцорами, советовали попробовать, так как заметили потенциал. Да и вместо того, чтобы наотрез говорить «нет», всегда стоит хотя бы попытаться. Мама предупреждала: это трудно, особенно если начинаешь так поздно, а карьера довольно коротка. И я начал ходить после школы на часовые дополнительные занятия: немного двигался, что-то пробовал.

После трех лет подобных занятий мне сказали, что есть возможность пойти в школу искусств «Тельма Елин» и получить диплом. Однако это уже не просто внеурочные занятия, им надо посвятить себя полностью. Я решил, что возьмусь. Помню, поддержав мое намерение, мама все же сказала: ты понимаешь, что, если начнешь – придется продолжать, нельзя позаниматься два года и бросить. Хотя, откровенно говоря, такого желания и не возникало. И учителя всегда говорили, что во мне что-то есть, нужно продолжать работать.

А работать приходилось довольно усердно, потому что в «Тельма Елин» никто не учил меня азам. Да, во многом помогали, но трудности возникли даже чисто с физичес­кой стороны. Ведь мне было 16, а в этом возрасте тяжело «ломать» и формировать тело заново, держать корпус, отрабатывать базовые позиции, движения.

После двух лет упорной учебы я окончил школу, получил диплом и попал сразу в труппу. Там также некоторые танцоры помогали мне, давали советы. И там я, конечно, увидел разницу между тем, когда начинаешь – в 16 лет или в 6, как положено. Это была борьба.

– Что в этой борьбе оказалось самым сложным?

– Конечно, была боль, так как тело не привыкло к таким нагрузкам. Очень сложно давались пируэты, которые нужно делать целый год, пока ты просто их не «почувствуешь». Не было «давай мы тебя научим», а просто «иди и сделай, а мы посмотрим, что из этого выйдет». Нам показывали движения перед завтрашним представлением, направляли и хотели, чтобы мы повторяли. Для меня это было равносильно прыжку в бассейн с холодной водой – метод шоковой терапии.

– Вы три года служили в армии. Наверное, среди танцоров это большая редкость… Тяжело ли совмещались занятия балетом с боевой подготовкой?

– Да, довольно сложно. В Израиле есть специальные программы «неполного дня» для спортсменов, музыкантов и артистов балета, благодаря которым после определенного количества часов службы в день есть возможность посещать тренировки. Но армия, конечно же, в приоритете: в первую очередь всегда важно только то, что нужно ей. Поэтому у меня получалось посещать занятия в труппе только по пятницам. А суббота – выходной. Иногда, конечно, служба заканчивалась пораньше, я шел заниматься в школу, но такой шанс выпадал редко.

Мне было нужно больше тренировок, я оказался в невыгодном положении: мое занятие выходило либо для разогрева, либо для проработки техники – никак не вместе. Получается, я попадал сразу на репетиции, а «разогретый» или нет – не имело значения. Ты целый день находишься в одном положении, в тяжелых ботинках, а после должен быть расслаблен, подготовлен к репетиции. Времени, к сожалению, не хватало. В труппе, конечно же, все понимали, входили в мое положение.

– Есть ли что-то общее между армией и театром?

– Помимо дисциплины, мне кажется, это стандарты. И армия, и балет, особенно классичес­кий, имеют определенную планку. Требуется не только достичь ее, но и держать. Если ты чего-то хочешь добиться – нужно соответст­вовать, брать на себя обязательства и стремиться к идеалу. Если хочешь быть на вершине, нужно делать все от тебя зависящее, во что бы то ни стало. Заниматься после полуночи или вставать как можно раньше и постоянно работать над собой. Чтобы быть лучшим в чем-то, нужно отдавать этому себя всего.

– В армии учат сдержанности, театр – искусство эмоциональное. Сложно ли на сцене – без единого слова – показывать чувства своего героя, его характер?

– Да, в армии ты должен быть сдержанным в своих эмоциях, потому что важно руководствоваться логикой. Но тогда я провел невидимую черту между этими двумя «мирами». На службе был частью системы – тихим «винтиком», который не видно и не слышно. А на работе или уже по пути, на улице – «отпускал себя», начинал чувствовать и мыслить иначе. Это тоже был опыт. Хорошая возможность все накопленные чувства потом выплеснуть в работе, дать им волю…

Сейчас, спустя 9 лет, намного легче. Да, я по-прежнему намного сдержаннее в жизни, чем на сцене – армия в любом случае оставила отпечаток на моем характере. Но когда выхожу на сцену, то чувствую, что есть всего одна попытка показать зрителю весь спектр эмоций моего героя. И я использую ее сполна. Если на репетициях еще можно сделать упор на технику, то на сцене ни в коем случае такой шанс упускать нельзя.

– Вы работали в труппах Израиля и Бельгии, теперь в Казахстане. Есть ли различия между театрами, балетными школами?

– Израиль – все еще молодая страна, особенно в плане классического балета. У нас нет общепринятого понятия «институт балета», который «забирает» тебя в возрасте 6 лет и до 18 дает все инструменты для работы, как, например, в Европе, в России и постсоветских странах. Как и здесь, в Казахстане: у вас есть отличное училище в Алматы, академия в Нур-Султане.

В Израиле есть школа искусств, работающая по типу вуза: 4 года учебы и диплом. Но нет одного определенного стиля: эта школа учит русскому балету, та – итальянской технике, другая – французской… Нет, у нас микс. Стараются дать студентам все возможное с учетом того, что основа для любого танца – классический балет. У нас работа шла, так сказать, на базе, поверх этой основы, отсюда и «выходят» современные стили танца, контемпорари.

В «Астана Балет» я вижу, что акцент сделан на классику. Конечно, если ты отлично умеешь танцевать классику, то ты можешь после освоить и контемпорари, и неоклассику, и другие стили.

Другая колоссальная особенность в том, что по сравнению с Бельгией и Израилем школа классического балета здесь намного сильнее и чище. Мы танцевали кое-какие классические балеты в Королевском балете Фландрии, но там труппа – микс людей из Европы, Южной Америки и Азии, и все же выходил смешанный стиль. Это по-своему увлекательно. В труппе Израиля мы тоже танцевали классический балет, преимущественно русского стиля. Но танцоры были не так технически сильны, подготовлены, поэтому партии приходилось адаптировать. А здесь, конечно, русская школа, очень методичная техника. И, безусловно, у танцоров есть прекрасная возможность получить знания и опыт.

– А чувствуется ли разница репертуаров?

– Хотелось бы отметить главное – вашу уникальную особенность: в «Астана Балет» мы танцуем национальные балеты. Ни в Израиле, ни в Бельгии не было национальной хореографии. На мой взгляд, это потому, что в Казах­стане придают большое значение национальной и культурной истории. Такого в труппах тех стран, где я работал, не встречалось. И я рад быть на сцене во время исполнения национальных балетов Казахстана – они имеют свою особую энергетику, свою душу.

В «Астана Балет» также больше классического и неоклассического танца. В Балете Израиля, например, танцуют классику, потому что претендуют на звание главной труппы классического балета в стране, также исполняют что-то из контемпорари, но не неоклассику. В Бельгии была неоклассика и немного классики, но в Европе выходит два-три классических балета за весь сезон. Здесь же наоборот: мы танцуем классику практически каждые два-три месяца.

В каждом театре были свои большие плюсы, что-то новое, необычное в том числе в репертуаре, и я благодарен за полученные знания и опыт всем труппам, в которых мне посчастливилось работать.

– В «Астана Балет» Вы работае­те с 2016 года. Расскажите, как Вас встретили в Казахстане? Долго ли «вливались» в коллектив?

– Для меня это было очередное маленькое приключение. А если говорить о театре, то наш приезд вообще оказался большим событием: с момента открытия театра здесь работали только девушки. И внезапно прибыли сразу несколько парней в труппу.

Проблем не было никаких, нас приняли очень радушно. Немало помогали вначале, можно сказать, о нас заботились, много внимания уделяли на репетициях. Влиться в коллектив удалось быстро: я немного знаю русский язык, было легче знакомиться с людьми, общаться.

– Появились ли у Вас любимые постановки и партии?

– Мне нравится большинство постановок этого театра. Если говорить именно о любимых, то они кардинально разные. Первыми, конечно, назову национальные балеты, потому что я никогда до этого их не танцевал. И это замечательно: я наслаждаюсь, видя в танце историю, культуру народа, понимаю, какой смысл заложен в то или иное движение. Мужские партии отличаются тем, что нужно на сцене показывать, как быть мужчиной – бойцом, завоевателем, защитником. И мне очень нравится работать в таком стиле.

Балет In the middle. Somewhat Elevated Уильяма Форсайта долгое время был моей несбыточной мечтой, которая осуществилась только в «Астана Балет». Это особенный для меня балет, потому что 25 минут ты просто отдаешься танцу и как бы отпускаешь себя. Балет создан для исполнения этуалями, и каждый приходит и показывает, насколько он хорош. Искренне наслаждаюсь, танцуя этот балет, показывая технику, динамику движений.

Другой любимый балет – «Легенда о любви». Не только потому, что роль Ферхада была одной из первых сольных партий в этом театре. Меня увлек уже процесс подготовки: я должен был окунуться в эту историю, узнать ее персонажей. Запомнилось, как нас учили, рассказывали о движениях, их смысле и назначении – мне нравится глубокое изучение материала.

– Как Вы готовитесь к выступлению, знакомитесь с героем, входите в образ?

– Если это классика или балет, вдохновением которому послужила какая-то история, я изучаю ее, стараюсь выяснить, какие источники были использованы. Провожу собственное исследование, чтобы понять персонаж, его характер, способ мышления, причины поступков, его чувства. Так я могу выйти на сцену и показать это зрителю.

При отсутствии источника делаю то, что хочет от меня балетмейстер. Если я должен быть страстным и со мной на сцене партнерша – буду с ней страстным, если мне нужно быть грустным, потому что она уходит – покажу это, внутренне настроив себя на то, что на эти пять минут она – все, что у меня есть в жизни. Ведь когда пропускаешь чувства героя через себя, зритель всегда это видит и сам чувствует: балет воспринимается и понимается, когда найдена эта эмоциональная связь.

– Что лично для Вас важно в танце?

– Показать аудитории задумку балетмейстера. Он работает со мной, чтобы продемонстрировать со сцены то, что хочет, а если в итоге этого не получается – я не сделал свою работу. И не важно, насколько высоко я прыгнул, сделал ли красивый двойной пируэт... Не хочу подводить балетмейстера, потому что это командная работа.

Зрителю тоже важно понимать танец: что он видит на сцене, основную мысль и идею представления. И это не просто «Смотрите, я сделал это, и оно означает то-то»… Что-то понимается интуитивно, «читает­ся» между строк… Но главное, чтобы то, что делаешь, отзывалось в сердце, чтобы во время спектакля образовалась эта невидимая связь между действием на сцене и людьми в зале. Тогда моя работа будет выполнена.

– К сожалению, в прошлом году нас всех врас­плох застал локдаун. Особенно тяжело он сказался на людях творческих. Расскажите, как прошел Ваш карантин?

– Для меня локдаун оказался отличной возможностью взять долгожданный перерыв и использовать его, что называется, по полной. В нашей работе может и не быть другого такого шанса отдохнуть: тебе придется работать усерднее, и перерыва не будет долго. Я сказал себе: «Сядь, расслабься, это твой шанс подумать, что ты уже сделал, что можешь изменить и чего хочешь достигнуть. Сейчас самое время».

В театре у нас есть выходные, недели три после закрытия сезона, но обычно всегда думаешь, что же будет дальше. А в этой ситуации стало возможно все отпустить и с легкостью выдохнуть, подумать о том, что мы делаем, может быть, направляем свою энергию не в то русло...

Конечно, чтобы не терять форму, мы занимались дома, насколько это возможно. Еще я пересмотрел много сериалов и вдоволь наигрался в компьютерные игры – думаю, теперь на всю жизнь хватит. Но главным, мне кажется, был отдых именно для головы: удалось собраться с мыслями, услышать себя, вступить в диалог с самим собой, на который никогда не хватает сил и времени. И это, безусловно, пошло на пользу.

– Илья, давайте заглянем в будущее. Какие планы? Есть ли, например, желание посетить мастер-класс знаменитого балетмейстера, танцевать в труппе театра в другой стране?

– Конечно же, хочется попробовать себя в другой хореографии, в других постановках. Например, мне интересны работы испанского хореографа Начо Дуато или художественного руководителя Балета Цюриха Кристиана Шпука.

Но главное, если быть откровенным, хочу как можно больше танцевать. Мне необходимо доказать себе, показать людям, что я могу сделать больше. Это как барьер, который каждый раз необходимо преодолеть. А за ним следует другой, и ты поднимаешься выше, шаг за шагом. Это то, чего я хочу: работать, выступать с ведущими партиями и знакомить зрителя с интересными героями, чьи поступки и чувства будут оставаться в их сердцах надолго.