– Поднятая Главой государства проблема возникла не сегодня, ее корни, на мой взгляд, лежат в основе реформ в сфере уголовного и уголовно-процессуального законодательства 2014 года, а также в реформе прокурорского надзора, которая была осуществлена в 2017 году. Напомню, что в 2017 году в стране была проведена конституционная реформа, в ходе которой была изменена статья 83 Конституции РК. Как известно, эта норма посвящена деятельности органов прокуратуры. В новой редакции статьи их надзорная деятельность была лишена конкретики. Поэтому в силу отсутствия в Основном законе перечня функций прокуратуры ее государственный потенциал стал неочевидным. Сужение надзорных полномочий превратило прокурорский надзор из гаранта справедливости и защиты широкого круга людей от посягательств на их права в однобокий бюрократическо-карательный механизм.
Полагаю, тому есть целый ряд причин. Главная из них – сами реформы наряду с безусловно положительными новациями сопровождались серьезными издержками. По многим параметрам они проводились без реального учета потребностей общества, а под влиянием быстрейшего выполнения поставленных на тот момент Главой государства задач по реформированию правоохранительной сферы. В результате под предлогом дальнейшего формирования сильной независимой судебной власти были предприняты усилия по ослаблению прокуратуры и превращению ее преимущественно в орган уголовного преследования. Все это и привело к тем результатам, о которых говорил Президент Касым-Жомарт Токаев.
Сегодня прокуратуры стало очень много в уголовном процессе. Существующая модель превратила де-факто следователя из самостоятельной процессуальной фигуры в статиста, который, не вдаваясь в глубокий анализ, только собирает материал по уголовному делу. Окончательное решение по квалификации и передаче расследованного дела в суд принимает прокурор, так как ему предстоит поддерживать там государственное обвинение. Но это был идеал, а на практике задуманное стало работать по законам реальной жизни, где прокурор из-за большой загруженности фактически не может осуществлять полноценный надзор за текущим следствием. А если учесть, что низовые звенья прокуратуры, где и осуществляется основной вал надзорной работы, по-прежнему в авральном порядке привлекаются к выполнению различных поручений вышестоящих ведомственных структур, то и получается, что на выполнение своих прямых обязанностей у сотрудников не хватает времени. Поэтому прокуроры в большинстве случаев знакомятся с материалами дел поверхностно, часто – только перед тем, как направить их в суд.
Вследствие этого всплывает другая проблема: что делать с обнаруженными пробелами? Как поступить? Если отправить дело на дополнительное расследование, то это минус в работе прокурора. Не утверждаю, но могу предположить, что в таких ситуациях отдельные сотрудники прокуратуры не находят ничего лучшего, как вступить в контакт со следователем. При таком взаимодействии уголовные дела обретают обвинительный уклон, а в отдельных случаях создают повышенную степень коррупционной составляющей.
Поэтому Глава государства и отмечает, что нынешняя ситуация в стране предъявляет новые требования к правоохранительным органам: последние должны идти навстречу запросам граждан.
– Почему в работе правоохранительной системы преобладает обвинительный уклон?
– В силу инерции прошлого, когда граждане необоснованно вовлекались в орбиту уголовного преследования. Это зачастую продолжается и сейчас. Оперативные сотрудники, выявляющие преступления, и следователи, принимающие процессуальные решения по ним, работают в подчинении у одних и тех же начальников, для которых главной задачей является раскрытие преступлений и направление дела в суд. В итоге в угоду показателям страдают права и свободы граждан.
Кроме того, в последнее время стала очевидна их чрезмерная увлеченность новыми цифровыми технологиями. Безусловно, их использование ускоряет работу прокуроров, но возникает вопрос, насколько сегодня оправдано в Казахстане, например, введение электронных уголовных дел? Он поставлен не случайно. Подобная практика существует только в двух технологически высокоразвитых государствах мира – Сингапуре и Южной Корее.
И если несколько лет назад эта идея заслуживала внимания, то на фоне пандемии и удаленного проведения занятий в школах и вузах стало очевидным, что наша страна еще не только технически не готова к таким нововведениям, но и не имеет достаточного количества специалистов с соответствующей подготовкой.
Говоря об этом, следует обратить внимание и на тот факт, что с принятием в 2017 году нового Закона «О прокуратуре» компетенция данного органа претерпела большие изменения, но, тем не менее, он продолжает позиционироваться в качестве осуществляющего высший надзор за соблюдением законности. При этом не вправе надзирать за нормотворчеством высших органов власти. Отмеченное порождает сомнение в законодательной оценке уровня надзора, осуществляемого прокуратурой, как высшего.
Поэтому Президент не случайно в Послании обратил внимание на то, что Казахстану нужна такая модель прокуратуры, которая обеспечивала бы своевременную защиту прав граждан и отвечала высоким международным стандартам.
– В каких реформах, на Ваш взгляд, сегодня больше всего нуждается прокурорская служба Казахстана?
– Это непростой вопрос, так как реформирование одной только прокурорской службы ничего не даст. Решение этого вопроса должно осуществляться в комплексе с реформами Конституции, судебной власти, уголовного, уголовно-процессуального, гражданско-процессуального и административного права. Однако, исходя из реальностей сегодняшнего дня, понятно, что ни власть, ни общество к таким реформам еще не готовы. Поэтому к такой ситуации могут быть применимы лишь временные косметические меры.
На мой взгляд, начинать надо с изменения концепции штатной численности аппаратов Генеральной, областных и приравненных к ним прокуратур. У нас сложилась традиция, когда аппараты высшего звена системы превышают численность нижестоящих структурных единиц, где, по сути, и идет живая работа – как с населением, так и с субъектами, нарушающими права и свободы граждан. Реальное перераспределение кадров даст возможность наладить полноценную работу органов прокуратуры на местах, но это повлечет дополнительные затраты, связанные с размещением сотрудников. Полагаю, что увеличение штатной численности сотрудников в низовых структурах скажется и на качестве надзора за следствием, и на других направлениях прокурорского надзора. Увеличение штатной численности низовых прокуратур потребует от их руководителей большей самостоятельности в решении оперативных вопросов, открытости в общении с прессой и т. п.
Безусловно, имидж органов прокуратуры тоже должен меняться. Тем более что к этому уже есть объективные предпосылки. На мой взгляд, они должны стать своего рода государственным юрисконсультантом, куда могли бы обращаться граждане и юридические лица за разъяснением норм права и уяснением алгоритма действий, направленных на защиту ими своих прав. Открытие центров приема граждан и фронт-офисов правоохранительных органов – первый шаг в данном направлении.
Другим шагом должен стать возврат прокуратуры к той модели надзора и уголовного преследования, которая действовала до 1995 года. Конечно, это должна быть не точная копия того, что было, а с учетом новых реалий. Аргументировать данное предложение могу лишь тем, что сегодня похожая модель довольно эффективно действует в Российской Федерации и ряде других республик СНГ. Понимаю, что оппоненты могут возразить – зачем возрождать то, от чего ушли? Не лучше ли брать западные образцы аналогичных систем? Может быть, но для этого наше общество и ментальность должны быть, как у них. Без этого любой положительный опыт передовых зарубежных стран в условиях нашей действительности начинает работать с точностью до наоборот. Примеров тому в нашей жизни достаточно.
– Касаясь сегодняшнего дня: насколько реален прокурорский надзор за невмешательством государственных органов в предпринимательскую деятельность?
– Думаю, что сегодня в этой сфере наведен порядок, поэтому нет необходимости подробно обсуждать ее. Известно, что любая проверка, исходящая от того или иного государственного органа, возможна лишь после регистрации соответствующей заявки на такую проверку в органах прокуратуры.
Кроме того, еще в 2017 году создан IT-продукт – мобильное приложение Qamqor. Если проверка не носит внезапный характер, то сразу после регистрации заявки предпринимателю отправляется SMS. Через это приложение он, в свою очередь, может подавать жалобы на проверяющих, которые пришли к нему с незаконной проверкой.
– Как в условиях пандемии и режима карантина соотносились в Казахстане прокурорский и санитарно-эпидемиологический надзор?
– Как видно из вопроса, ключевым словом в нем является «надзор». Отличие этих видов надзора состоит в их целях. Целью прокурорского надзора является обеспечение верховенства закона, единства и укрепления законности, защита прав и свобод человека и гражданина, охраняемых законом интересов общества и государства. Говоря простым языком, прокуратура, не вмешиваясь в хозяйственную и иную специфическую деятельность субъектов, лишь надзирает, как эти субъекты исполняют нормы действующего права в осуществлении своей деятельности. Целью же санитарно-эпидемиологического надзора (контроля) является предупреждение возникновения острых инфекций и заболевания среди населения.
– Выше Вы упомянули о необходимости органам прокуратуры быть открытыми в общении с прессой. Но они, честно говоря, в последние годы плохо идут на контакт. Как Вы думаете, с чем это связано?
– Мне трудно судить об этом. Могу лишь высказать предположения. Думаю, что проблема взаимодействия с прессой существует не только в системе прокуратуры, но и в других государственных органах. На эту проблему обращал внимание и Президент страны. Мы все являемся свидетелями того, что сегодня большинство государственных служащих не имеет навыков общения не только с прессой, но и вообще с гражданами. Многие министры, выступая в Парламенте, не могут донести мысль представляемого проекта закона или дать вразумительные ответы на вопросы депутатов.
Недавно многие из нас были очевидцами разговора начальника региональной санитарно-эпидемиологической службы с населением. Эти примеры свидетельствуют о многом, а именно – в государственных органах, в том числе и в прокуратуре, произошла ротация кадров. Ушли те специалисты, которые занимали должности в соответствии со своими деловыми навыками и интеллектуальными способностями, а не за счет каких-то иных качеств и связей. В государственные органы пришло поколение специалистов, которые получили свое образование по новым стандартам обучения, где превалирует тестирование, а не вербальное изложение ответов на вопросы. Все это, на мой взгляд, и лежит в основе дистанцирования от прессы.
Что касается сотрудников прокуратуры, то тут нельзя также сбрасывать со счетов и тот факт, что по многим вопросам они не вправе делиться информацией с прессой. Кроме того, система органов прокуратуры носит централизованный характер, нижестоящие прокуроры подчиняются вышестоящим, а все вместе – Генеральному прокурору. Поэтому, соблюдая ведомственную субординацию, они самостоятельно не решаются давать интервью, хотя действующий закон «О прокуратуре» содержит положения о гласности.
Еще одной причиной дистанцирования прокуроров от прессы является то, что сегодня каждый государственный орган имеет свою пресс-службу, которая и является официальным рупором системы. Можно также предположить, что в основе нежелания общаться с прессой лежат и иные причины. Например, когда журналисты искажают суть интервью или ответов на заданные вопросы. Но это уже, повторюсь, из области предположений.
