Прообразами героев известной повести Чингиза Айтматова «Джамиля»могли быть реальные люди.

По страницам любимых книг

Немалое число наших современников выросло на великолепных повестях и романах выдающегося кыргызского писателя Чынгыза (по-казахски – Чингиса) Айтматова. Давно замечено, что сюжеты большинства его произведений охватывают и казахский, и кыргызский миры.

1958 год – время развенчания культа личности Сталина и «хрущевской оттепели». В журнале «Новый мир» выходит повесть «Джамиля», принесшая Чингизу Айтматову мировую известность. Но в Кыргызстане повесть вызвала неоднозначную реакцию в писательском сообществе: одни поддержали ее, другие резко критиковали.

И в это время известный литератор и деятель французской компартии Луи Арагон называет «Джамилю» самой «красивой историей любви в мире». После Айтматов всегда подчеркивал, что именно Луи Арагон открыл ему путь в литературу. Так благодаря поддержке знаменитого французского поэта мир получил гениального писателя.

Знатоки утверждают, что «Джамиля» стала известна Луи Арагону благодаря жене – французской писательнице и переводчице Эльзе Триоле, младшей сестре Лили Брик, которая умела предвидеть таланты, помогала им. Интересные люди тянулись к Лиле Брик, она открыла барда Булата Окуджаву, помогала режиссеру Сергею Параджанову, оказавшемуся под арестом, в ее доме балерина Майя Плисецкая познакомилась с будущим мужем – композитором Родионом Щедриным…

Лиля Брик хорошо знала молодого харизматичного председателя правительства Киргизской АССР Юсупа Абдрахманова, реп­рессированного в 1937 году. Существует также предположение, что Лиля Брик была знакома и с отцом Чингиза – красавцем, умницей и крупным партийным работником Кыргызстана Торекулом Айтматовым, с 1935 года учившемся в Институте красной профессуры в Москве. Возможно, она попросила сестру обратить внимание Луи Арагона на повесть, написанную сыном ее хорошего знакомого.

И свершилось чудо! Луи Арагон также находился в тесных отношениях с Мухтаром Ауэзовым. Народный писатель Кыргызстана Жунай Мавлянов позже вспоминал: «Бывший нашим почетным гостем Мухтар Ауэзов сразу же начал с Айтматова: «Сейчас ни в Средней Азии, ни в Казахстане, да и во всем Союзе нет равного Чингизу писателя. Вы знаете, что я член Комитета по ленинским и государственным премиям, и мне приходится читать немало разных хвалебных произведений. Но ни одно не может сравниться с «Джамилей»! Об этом, кстати, я не раз говорил. И так высоко, как мой французский друг Луи Арагон, Чингиза никто не оценил». Что тут сказать?

Сам Мухтар Ауэзов в 1930-е годы был активным членом движения «Алаш», подвергался репрессиям. Вполне вероятно, что он был знаком с Торекулом Айт­матовым.

Чингиз Айтматов в книге-эссе «Исповедь на исходе века (Плач охотника над пропастью)» (2008) говорит: «Хорошо помню небольшую, но чрезвычайно доброжелательную статью Ауэзова, опуб­ликованную в «Литературной газете», едва «Джамиля» вышла в свет. В то время я ощутил огромную ответственность перед своим наставником». Мухтар Ауэзов также горячо поздравил специальной телеграммой Айтматова с публикацией рассказа «Верблюжий глаз».

Мухтар Шаханов писал в той же книге-эссе, что приемный сын Луи Арагона Жан Риста не раз говорил о том, что Луи Арагон до последних дней жизни считал Чингиза Айтматова ярким явлением XX века, всегда с огромным уважением вспоминал о нем.

Торекул Айтматов, будучи на учебе в Москве, поступил мудро, срочно переправив жену Нагиму и троих детей, в том числе и маленького Чингиза, в далекий кыргызский аил Шекер, находящийся рядом с аилом Бакаиром. В Москве их неминуемо коснулись бы репрессии: Нагима могла бы отправиться в лагерь, дети – в специальные детские дома НКВД.

Нам обоим всегда доставляло огромную радость общение с книгами Чингиза Торекуловича Айтматова. В 2008 году Буркитбаю Аягану неожиданно позвонил выдающийся казахский поэт Мухтар Шаханов с предложением написать предисловие к совместному труду Чингиза Айтматова и его. В книге-эссе много личных воспоминаний. Чингиз Айтматов был откровенен как никогда раньше. Внимательное прочтение текста дало нам возможность понять многое из личной жизни великого писателя.

Было замечено, что самые горькие страницы большинства произведений Айтматова подспудно посвящены отцу – талантливому и яркому человеку, невинно осуж­денному и расстрелянному в годы сталинских репрессий. Эта глубокая печаль, пронизанная уважением к простым людям, жертвам несправедливости, политических гонений, проходит красной нитью через все произведения писателя.

Можно найти параллели между реально жившими людьми и героями повести «Джамиля». Это жители аила Бакаир, станции Маймак, куда возили зерно главные герои произведения Данияр и Джамиля.

* * *

Есть один вопрос, который давно не дает покоя почитателям творчества Айтматова. Кто стал прообразами (прототипами) Джамили и Данияра? И почему писатель не оставил об этом ни строчки? И, кажется, мы спустя 64 года находимся на пороге сенсационного открытия.

Конечно, на написание повес­ти Айтматова могла подвигнуть прекрасная история любви Джульетты и Ромео великого Шекспира. Но сюжетные линии «Джамили» развиваются по совершенно другим направлениям.

Перечитывая «Исповедь юрис­та» патриарха кыргызской юридической науки, доктора юридических наук, заслуженного деятеля науки КР, почетного академика Национальной академии наук Кыргызской Респуб­лики Карпека Шамсединовича Курманова, невольно обращаешь внимание на одно важное свидетельство.

«Говоря о моих самых близких родных, нельзя не упомянуть о семье Абукиных-Канатовых (Убукеевых), – пишет автор. – Моя тетя, родная сестра моего отца, Куласал, вторая по старшинству в семье родоначальника саяков Курмана Лепесова, была замужем за Карыпбаем (187 –1954) – сыном Каната Абукина, вождя кочкорских сарыбагышей, провозглашенного в 1916 году на общенациональном курултае ханом всех кыргызов. Выборы состоялись на альтернативной основе, в них участвовали многие известные кыргызские правители. Но выбор собрания все-таки пал на взвешенного и мудрого вождя сарыбагышей Каната Абукина. И он оправдал этот выбор, не допустив уничтожения своего народа».

К слову, Карпек Курманов и Чингиз Айтматов учились в аспирантуре в Москве и были отчислены в 1953 году как дети «врагов народа». Вместе целую неделю на поезде они ехали домой, надеясь на месте разобраться в случившемся и вернуться к учебе. Но не получилось. Так и остались они во Фрунзе, а через пять лет имя Айтматова благодаря повести «Джамиля» прогремело на весь мир.

Академик Курманов впоследствии говорил, что не может припомнить, говорил ли Айтматову об истории своей әже, ведь после той печальной для обоих истории они ни разу не встречались. Хотя в 90-х годах они – один по линии науки, другой – литературы и СМИ – пробивали брешь в стене непризнания существования в СССР такой опасной социальной проблемы, как наркомания. Но вернемся снова к книге воспоминаний ученого-юриста Карпека Курманова:

«Куласал-әже прожила 97 лет (1894–1986). От брака с Карыпбаем у нее на содержании остались три его внучки от брака с первой женой – Джамиля, Абида и Батый, которых она воспитала, как своих родных дочерей. В период сталинских репрессий
семья, чтобы выжить и сохранить потомство, разбрелась по своим родственникам… Хозяйство хана было отобрано и разорено, трудоустроиться было негде, да и не давали возможности. Дети, по существу, были брошены на произвол судьбы…

Куласал-әже почти ничего не рассказывала о своей трагической жизни, на переломе которой, при установлении советской власти, она потеряла почти всех своих родных и близких – отца, братьев, свою молодость и любовь! Но мне все-таки по крупицам удалось восстановить истину.

Семьи Канатовых и Курмановых были репрессированы в годы «Уркуна» и советской власти. Взяв детей, Куласал-әже ушла к своим братьям и сестрам (еще был жив мой отец Шамседин и его младший брат Кемель), вырастила своих дочерей (одну из которых, обратите внимание, звали Джамиля! – Авт.).

Несмотря на несправедливость и жестокость новой власти, она не озлобилась, стоически переносила выпавшие муки и осталась добрейшим, мудрым и чутким человеком, дававшим людям надежду, свет и тепло. Аристократку ханских кровей в ней можно было увидеть издалека по ее стройной стати, точеному лицу с прямым римским носом и большим мягким и глубоким глазам, утонченному степному шарму, благородным манерам, умению вести негромкие беседы с людьми любого ранга.

Я ни разу не слышал, чтобы Куласал-әже повысила голос. Вообще!!! Когда она гневалась, ее речь становилась еще тише. И каждое слово колоколом разносилось в мгновенно затихшей компании людей. Эти «царственные» черты она передала своим дочерям – Джамиле, Абиде, Батый и внукам».

«Әже, как я помню, – продолжает Карпек Курманов, – жила во Фрунзе на улице Набережной в большом и ухоженном доме с красивыми деревянными ставнями, принадлежавшем отцу-основателю кыргызской государственности Абдыкериму Сыдыкову. Он тоже был репрессирован. В этом доме в одной комнате жила его жена Зейнеп с тремя детьми, очень красивая и добрая женщина. Вторую половину дома занимал тесть Сыдыкова – Сейдахмат Чукин… Семьи Курмановых и Сыдыковых были очень дружны, они состояли в одной партии «Алаш», сыновья деда – Султан и Зайнидин были верными друзьями и единомышленниками Абдыкерима Сыдыкова, поддерживали друг друга и погибли почти одновременно, обвиненные в создании «контрреволюционной Социал-Туранской партии».

После скоропостижной смерти дяди Кемеля в 1964 году дядя Тугельбай частенько бывал дома у Куласал-әже, они вели долгие беседы. Куласал-әже стала прототипом героини его известного романа «Зайыптар» («Женщины»), изданного в 1962–1966 годах. В книге героиню звали Айгуль, она бросила вызов патриархальным традициям кыргызского общества. Выданная замуж без любви, Айгуль уходит к любимому мужчине. Мать Айгуль в романе звали Гульгакы (нашу бабушку – Гулькан).

Это была невыдуманная история, которая случилась с моей әже в ранней молодости. Ее выдали замуж за сына другого верховного саякского вождя Кокумбая, но она бросила его и ушла к Карыпбаю Канатову, став его второй женой. Однако нормальную жизнь и право на семью у нее отняла советская власть, которая затаскала любимого мужа по тюрьмам и лагерям, где он провел в общей сложности больше тридцати лет».

И здесь хотелось бы обратить внимание на мужа Куласал – Карыпбая Канатова, который, по нашему мнению, мог стать прооб­разом айтматовского Данияра, демобилизованного по ранению солдата-фронтовика, имевшего казахские корни. Возможно, это было связано с членством Карыпбая в молодос­ти в партии «Алаш». Ее в 1905 году образовали казахские интеллектуалы Букейханов, Байтурсынов, Дулатов, к которым позднее присоединилась и кыргызская интеллектуальная часть общества – Сыдыков, Арабаев, Айдарбеков, Абукины-Канатовы, Тельтаев, Курмановы-Лепесовы, Мураталины и многие другие. Канат Абукин, его брат Касым и сын Карыпбай Канатов были активными членами кыргызского отделения партии «Алаш».

Так кыргыз, алашовец Карыпбай Канатов превратился в казахского парня Данияра. Отсюда становится понятным и молчание Чингиза Айтматова в условиях сурового идеологического классового государства, которым был Советский Союз.

А может быть, казахская тема навевалась и тем, что Карыпбай отбывал наказание далеко от родины – сначала в Узбекистане, а затем в Поволжье, куда можно было добраться через широкие степи Казахстана… Такая мера применялась в отношении только влиятельных манапов и у кыргызов, и у казахов. Далеко от родных мест они были не так опасны, как дома, где их власть и влияние основывались на тес­ных родственных отношениях.

Карыпбай Канатов 17 мая 1933 года был арестован в селе Кара-Су Узбекской ССР и осужден к пяти годам исправработ. В 1937-м вышел на свободу, а 6 июня 1941-го его снова арестовывают во Фрунзе «за антисоветскую пропаганду». 15 декабря 1941 года его, 70-летнего старика, приговорили к расстрелу, замененному на 10 лет лагерей с поражением в правах на 5 лет. Из заключения он вышел только в 1954-м, а через год умер.

А Куласал Лепесова единственная из семьи дожила до глубокой старости. Она умерла в 1987-м в 97-летнем возрасте. Пожила за все непрожитые жизни своих близких и родных. Вот так под предлогом борьбы с «буржуазными националистами» было под корень выведено целое аристократическое родовое древо Лепесовых (Курмановых).

По всей вероятности, Куласал могла стать героиней этой повес­ти. Айтматов тоже мог знать Куласал-әже и историю ее печальной любви с Карыпбаем Канатовым, ведь он не мог не общаться с Т. Сыдыкбековым (1912–1997) – патриархом кыргызской литературы, впоследствии лауреатом Сталинской премии, Героем Кыргызстана, который мог рассказать о судьбе своей сестры и жезде. Но дочь крупного манапа не совсем подходила под образ кыргызской пролетарской героини, какой в повести изображается Джамиля.

Не беремся найти прообразы других героев повести. Например, Садыка – мужа Джамили, Сеита, от имени которого идет повествование. Последний, скорее всего, это сам Чингиз Айтматов. Обратим внимание лишь на то, что Карпек Курманов как очевидец многих событий того времени полагает, что Куласал могла быть прообразом айтматовской Джамили. И здесь требуются некоторые пояснения.

Действительно, пример Куласал Лепесовой был редчайшим в традиционном обществе, каковым был Кыргызстан в начале ХХ века. И мог стать источником для литературного вдохновения молодого Айтматова.

История любви Куласал и Карыпбая для переломной эпохи 20–30-х годов, когда начали рушиться прежние устои, была далеко не ординарным событием. Сознание людей меняется слишком медленно, быстро меняются только технологии. В советское время имущие люди априори считались «угнетателями» и «классовыми врагами» трудящихся, поэтому никак не могли стать положительными литературными героями.

Поэтому Джамиля в повести Айтматова изображена крестьянкой-колхозницей, выданной замуж за деревенского парня Садыка, служившего в советской армии, защитника родины от гитлеровских агрессоров, а Данияр – демобилизованным с фронта по ранению, прибывшим откуда-то из казахских степей.

По воспоминаниям казашки Капаш Бийменовой, бежавшей с родины в годы голодомора в 1931–1932-м и оставшейся навсегда в Кыргызстане, родной бабушки одного из авторов настоящей статьи, жители аила Бакаир ничего не знали и не слышали об истории любви Джамили и Данияра. Горный аил Бакаир, упоминаемый в повес­ти, расположен по соседству с родовым аилом Айтматовых – Шекер. Может быть, поэтому Айтматов включил тот аул в повесть как место рождения Джамили. А сами события повести развиваются в кыргызском аиле возле железнодорожной станции Маймак, куда они возили на бричках зерно.

Друг детства Айматова – Сейталы Бекмамбетов так вспоминал про военные годы: «Однаж­ды правление колхоза из всех ребят выбрало нас с Чингизом и отправило в Маймак. Наполнив подводы огромными мешками с зерном, мы каждый день возили зерно на станцию на медлительных, ленивых волах, которых подбодрить можно было только плетью... Большей частью мешки эти люди тащили волоком, едва карабкаясь по доскам трапа, проложенным поверх горы зерна… На обратном пути на каменистой дороге мы устраивали гонки... Перекусив нехитрой снедью, мы приободрялись и даже начинали петь».

Точно так же, словно из биографии Айтматова, эти места описаны в «Джамиле». На полученные деньги молодые люди покупали гимнастерки, кожаные ремни и всякую мелочь.

Интересен и образ Данияра, имевшего корни в казахских степях. Постоянная печаль и тревога, на которые обращает внимание автор повести, как бы говорит о его глубокой озабоченности, напряжении, что было характерно для тех, кто пережил репрессии или ожидает нечто подобное. А участники движения «Алаш» как в Казахстане, так и в Кыргызстане были поголовно уничтожены в 30–40-е годы. В живых остались единицы, среди которых были Мухтар Ауэзов и Касымбай Тельтаев. Вспомним также, что и муж Куласал – Карыпбай Канатов был членом кыргызского филиала казахстанской партии и подвергся ужасным и длительным гонениям.

Чингиз Айтматов постоянно акцентирует внимание на «казахскости» окружения. Например, определение «казахские степи», словосочетание «с казахской стороны», «казахско-кыргызская речь» Данияра, его происхождение. В конце повести Джамиля и Данияр уходят в «казахскую сторону». Думается, эти сюжетные линии были выстроены неспроста, они подчеркивают политический подтекст случившегося.

* * *

Полагаем, что художественный замысел автора в данном случае вполне оправдан и умес­тен, так как Джамиля для него была также собирательным образом. Чингиз Айтматов видел свою мать Нагиму, настрадавшуюся от политики массовых репрессий, в результате которой семья потеряла любимого отца и мужа, и ему важно было показать в Джамиле силу любви и женской отваги, которую проявила Нагима. Об этом тоже нельзя забывать.

В повести явственно ощущается политический подтекст. Это продолжение айтматовских идей борьбы с несправедливостью, сталинскими репрессиями и манкуртизмом, которые найдут полное выражение в перестроечных и более поздних трудах Чингиза Айтматова, в частнос­ти, в его романе «И дольше века длится день»(«Буранный полустанок»), а также других произведениях. И в них вновь ярко слышны казахские мотивы и сюжеты.

Думается, что Чингиз Айтматов в зашифрованном виде, а иначе он и не мог писать тогда, указывает на неразрывную связь происходящих событий. Это был своеобразный «эзопов язык» советских писателей, которые при соблюдении внешних форм соцреализма сообщали читателям нечто большее, чем простое изложение сюжета.

Что еще можно добавить? В отличие от героев Айтматова, ушедших в конце повести вмес­те в неизвестность навстречу своей любви, судьба реальных людей была печальна и незавидна. Жизнь и любовь красавицы Куласал были полностью разрушены, погибли почти все ее родные и близкие, на руках остались три дочери репрессированного мужа, которых пришлось ставить на ноги.

Прототип Данияра – Карыпбай в юности часто бывал в Казахстане,­ он был осужден трижды. Последний раз его судили в 1941 году и приговорили к расстрелу. Но он остался жив, более тридцати лет провел в ГУЛАГе и вышел на свободу глубоким стариком.

Мальчик, от имени которого ведется рассказ, был самим Чингизом Айматовым, и поэтому «Джамиля» в какой-то мере автобиографическое произведение. В заключение можно сказать, что печальный секрет, который Айтматов скрывал от всех, наконец-то раскрыт. А нами сделан новый шаг в развитии айтматоведения и истории братских кыргызско-казахских отношений.