Да возрастет из народных недр национальная музыка

О людях искусства всегда трудно писать по привычной схеме «родился – крестился – женился – умер». Сухие факты часто заслоняют от нас живую душу творца, превращая его в монументальный хрестоматийный образ. Поэтому мы не станем восстанавливать всю жизнь Затаевича по датам, а остановимся на нескольких этапных моментах его биографии, которые, как представляется, вызывают наибольший интерес.

«...И только в письме к Затаевичу...»

Начальный период творчества композитора принято называть рахманиновским. При этом долгое время было крайне сложно найти сколько-нибудь полную информацию о той роли, которую сыграли композиторы в жизни друг друга. И дело тут не в цензуре или административных препонах, а в том, что рукописи, видимо, все-таки горят...

В архиве Затаевича сохранились многие письма Рахманинова. Писательница Ирина Левицкая, работавшая с картотекой композитора в Центральном музее музыкальной культуры им. М. И. Глинки, рассказывала: «Кроме стандартной обложки каждое письмо – копия и оригинал – хранится еще в одной, темно-голубой. Так, по-видимому, и хранились они, в качестве семейной реликвии, в варшавском доме Затаевичей».

Но вот писем самого Александра Викторовича отыскать так и не удалось, хотя советские музыковеды изучили всю жизнь Рахманинова, что называется, вдоль и поперек. Куда и по какой причине они бесследно исчезли – вопрос открытый. Сведения о взаимоотношениях с Рахманиновым специа­листы долгое время черпали из воспоминаний самого Затаевича, который почему-то умалчивал и о длительной переписке с Сергеем Васильевичем, и о посланных ему сочинениях – мазурках. Поэтому восстановить достоверную историю отношений двух композиторов музыковеды смогли лишь после того, как письма Рахманинова были опубликованы в тематических сборниках.

Одно из них по-настоящему удивило исследователей творчества великого русского композитора. Написано оно было 6 мая 1897 года. Этот период в жизни Рахманинова был омрачен тяжелым потрясением – провалом премьеры Первой симфонии, сос­тоявшейся 15 марта и вызвавшей столько негодования, что композитор был вынужден на несколько лет отойти от творческой деятельности вообще. Он ничего не писал и, как считалось долгое время, никому не рассказывал о случившемся. Завесу тайны душевного состояния Рахманинова приоткрыла певица и пианистка Елена Жуковская: «В своем письме к Н. Д. Скалон (Наталья Дмитриевна Скалон, близкая подруга Рахманинова. – Прим. авт.) от 18 марта, написанном через три дня после концерта, он ни словом о нем не упоминает, и только в письме к Затаевичу от 6 мая он коснулся этого больного места, выразил свои переживания и отношение ко всему происшедшему».

Музыковедов сразу заинтересовал вопрос, почему же Рахманинов сообщил Затаевичу то, что не доверил даже близким друзьям? Да и, прямо скажем, не каждый из них знал Александра Викторовича иначе как собирателя казахских песен. Позже выяснилось, что были другие письма, которые, передают, по словам Левицкой, «сложную гамму человеческих чувств, глубокого раздумья, муд­рости», и позволяют понять, почему Затаевич стал адресатом единственного письма о провале Первой симфонии. Творческая дружба, основанная на взаимном уважении и подлинной любви к талантам друг друга, отчетливо проявилась в этих письмах. И пусть Рахманинов, будучи строгим критиком, порой ругал Затаевича, считая, что он как будто не замечает собственный дар, но именно эти резкие и нелицеприятные советы позволили Александру Викторовичу стать тем выдающимся композитором, которого мы знаем.

Антология казахского музыкального искусства

Имя Затаевича так плотно ассоциируется с нашей страной, что можно подумать, будто на территории Казахстана он прожил всю свою жизнь. На самом деле первые записи казахских песен композитор-этнограф сделал только в августе 1920 года, когда ему было уже за пятьдесят. За три года своей неутомимой работы он собрал материал, на основе которого родилась знаменитая книга «1 000 песен казахского народа», за которую Александр Викторович – первый в республике – был удостоен звания народного артиста.

«Вообще с казахской народной песней Ваше имя должно отныне сочетаться неразрывно как единственного собирателя, который исполнил свою работу так исчерпывающе», – писал Затаевичу, поздравляя его с высокой наградой, композитор и фольклорист Александр Кастальский. Схожего мнения придерживались и руководящие работники Наркомпроса, поручившие этнографу специальное задание – организовать концерт казахской музыки к предстоящей Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. За работой внимательно следил лично народный комиссар просвещения Анатолий Луначарский, считавший, что требовательной и искушенной московской публике пришла пора узнать, какое богатство и красоту таят в себе казахские песни. Участвовать в концерте, кроме певцов из Казахстана, должны были и прославленные российские артисты Анатолий Доливо и Ирма Яунзем. Последняя вспоминала, что казахские песни повеяли на нее свежестью, ароматом степного утра и зноем полынной степи, и она словно перенеслась в необъятные просторы Казахстана.

Концерту сопутствовал ошеломительный успех. Не меньший восторг вызвала и казахская часть концерта советской делегации для участников Международного этнографического концерта в Париже. Записанные Затаевичем песни звучали в исполнении Амре Кашау­баева, Ирмы Яунзем и Анатолия Доливо, покоривших французских слушателей своим мастерством. Это был международный триумф казахского песенного искусства, и когда в Кзыл-­Орде открылся Пятый съезд Советов Казахстана, его делегаты стоя приветствовали Затаевича, которому присвоили пусть и неофициальный, но почетный титул отца казахской песни.

Порадовали композитора и отзывы на его книгу. В журнале «Печать и революция» была опубликована статья музыковеда Сергея Бугославского «Новое в области музыкальной культуры Советского Востока», в которой труду Затаевича была дана самая высокая оценка: «Сборник открывает эпоху, является первым объединителем музыкального достояния шестимиллионного казахского народа. При внимательном вслушивании в казахские песни, при тщательном анализе их формы, ритмомелодических мотивов современный композитор обогатит свой закосневший мелодический язык новыми, свежими оборотами, к тому же он здесь найдет опору и для пересмотра застывшей музыкальной эстетики».

Горячий интерес советских слушателей к казахской музыке придал новый импульс его творческой деятельности, и Александр Викторович стал намечать маршрут новой экспедиции в степной край. Это начинание поддержал Казнаркомпрос, и в 1927 году композитор отправился в путь. Результатом экспедиции стал опуб­ликованный четыре года спустя сборник «500 песен и кюев казахского народа».

Высокий спрос очень скоро сделал обе книги Затаевича библиогра­фической редкостью, за ними библио­филы устраивали настоя­щую охоту. Свою вторую жизнь они получили в 1963 году, когда издательство «Жазушы» выпустило «1 000 песен казахского народа» вторым изданием, снабдив его предисловием заслуженного деятеля искусств Казахстана Бориса Ерзаковича. Видный оте­чественный музыковед назвал труд Затаевича антологией казахского музыкального устного творчества и отметил, что ценен он не только своим нотным материа­лом, но и «широтой изложенных научных обобщений по истории и теории казахской музыки».

Впрочем, как это часто бывало в истории мировой культуры, многие аспекты многогранной творческой деятельности Александра Викторовича открылись исследователям только после его смерти.

Важным событием, расширяющим представление о развитии казахского музыкального искусства, стало обнаружение музыковедом Варварой Дерновой 12 ранее неизвестных песен Абая, которые долгое время хранились в архиве Затаевича. Со слов Ахмета Жубанова укоренилось мнение, что Александр Викторович не понял значения музыкального наследия Абая, увидев в нем лишь подражание русским произведениям. Однако Дернова считала, что мнение это нуждается в определенной корректировке. Найденные записи свидетельствовали, что Затаевич отрицательно относился не к мелодиям Абая как таковым, а к тому воздействию, какое на них оказала русская городская песня. Бытовой романс казался ему совершенно противоестественным для страны «неизведанных красот» и «живых драгоценностей», однако в своей деятельности этнограф руководствовался не субъективными предпочтениями, а стремлением познакомить как можно большее число людей с богатой музыкой казахского народа, и потому пройти мимо творений Абая просто не мог.

«Этой научной честности Затае­вича-собирателя, присущей ему тщательности мы и обязаны записями абаевских песен, – писала Дернова. – Особенно важно, что сделаны они в то время, когда еще не существовало закрепленной концертной обработки или распространенных в механической записи по радио постоянных вариантов, которые постепенно отодвигают и вытесняют вольные варианты великого поэта и делают все труднее его изучение...»

В прессе 20-х годов книги Затаевича звались культурным подвигом. И когда 28 апреля 1969 года в Институте искусств им. Курмангазы открылась юбилейная сессия, приуроченная к столетию выдающегося композитора, Сабит Муканов имел полное право сказать от имени тех, во имя кого и совершался этот подвиг: «Александр Викторович Затаевич дорог всему Советскому Союзу, но особенно дорог он Казахстану. Богатейшие сокровища народного творчества собрал он, работая в самой гуще казахского народа, обработал, напечатал, неустанно пропагандировал эти сокровища во всем мире. И мало кто может сравниться с ним по масштабам и ценности проделанной работы. Вот почему казахский народ хранит в своей памяти светлый образ свое­го первого народного артиста».

Мэтр и monsieur

Известный французский писатель Ромен Роллан был не только великолепным мастером слова, но и блестящим музыкантом, внимательным, вдумчивым музыковедом. По воспоминаниям современников, он обладал огромными познаниями в народной музыке, но даже его порядком удивил подарок, полученный к шестидесятилетнему юбилею. Вместе с книгой «1 000 песен казахского народа» ему принесли объемное сопроводительное письмо, автор которого просил у «дорогого мэтра» прощения за необходимость разъяс­нительных длиннот и выражал надежду, что его книга доставит писателю «хотя бы небольшое удовольствие». Свое решение отправить сборник именно Ромену Роллану неведомый для семьи литератора Александр Затаевич объяснял так: «В дни, когда все наши газеты печатали Ваши порт­реты и восторженные отзывы о Ваших произведениях, я решаюсь просить Вас благосклонно принять мой скромный труд, памятуя о том, какую важную роль Вы отводите изучению народной музыки».

Ответ не заставил себя ждать. «Дорогой monsieur! – писал Ромен Роллан – Благодарю Вас за удовольствие, которое Вы мне доставили, прислав к годовщине моего рож­дения Вашу большую работу... Я был поражен силою трогательного настроения, которое довольно простыми средствами вызывает легенда об Аксак-кулане, призывной силой такой песни, как 406, которая создает в пространстве город на Сыр-Дарье, этим цветением прекрасных и здоровых мелодий, которые украшают степь. Я был также удивлен тем, что они перестали быть для меня далекими, я нахожу их как бы то ни было родственными нашей европейской музыкальной флоре, если не той, какою она является ныне, то той, каковою она была, пока ученая музыка не заглушила в ней элементы народности».

Вместе с письмом Александр Викторович получил две книги писателя – «Музыканты былых времен» и «Музыкальное путешествие в страну прошлого» с дарственной надписью: «Александру Затаевичу в знак уважения и братской симпатии, с благодарностью за открытие мне сокровищницы народных песен казахов». Так завязалась переписка, которая хоть и не может похвастаться своим объе­мом – Затаевич отправил четыре, а Роллан три письма, – но все-таки обладает колоссальным значением для развития культурных связей нашей страны с зарубежьем.

В 1929 году писатель и композитор вновь обменялись памятными подарками, на этот раз фотография­ми. Свой презент, как и прежде, мэтр французской литературы сопроводил дарственной надписью:­ «Г-ну Александру Затае­вичу, в котором воп­лотилась музыкальная душа народа казахов и киргиз. Его почитатель Ромен Роллан». Схожие мысли высказал писатель и в своем письме: «Вы не только воссоздали музыкальную душу неведомого народа. Вы воплотили ее в прекрас­ной художественной форме. И то, и другое навсегда останется соединением вместе с Вашей жизнью и Вашим трудом».

В 1931 году Затаевич отправил Роллану один из авторских экземпляров сборника «500 песен и кюев казахского народа», в котором, в частности, рекомендовал писателю обратить внимание на отличающийся «культурным симфонизмом» красочный марш «Жошы», посвященный основателю Золотой Орды. Четыре года спустя Ромен Роллан предпринял поездку в СССР, и Александр Викторович ждал возможности встретиться со своим давним корреспондентом. Осуществил мечту этнографа Максим Горький, пригласивший его в числе ведущих советских композиторов на свою дачу, где остановился Роллан. Писатель поздравил Затаевича с «настоящим рекордом плодотворной собирательской деятельности» и условился, что в их следующую встречу Александр Викторович просто обязан исполнить некоторые из собранных им песен. Кстати, она состоялась тем же вечером в доме родственников жены Роллана – Марии Павловны Кювилье. Память об этой встрече и писатель, и композитор сохранили на всю оставшуюся жизнь.

Александр Затаевич – гордость казахского музыкального искусства. В его книге «1 000 песен казахского народа» есть слова, которые по праву могут быть названы завещанием выдающегося композитора, совершившего беспримерный культурно-исторический подвиг. Вот они: «А за вами – все будущее! Храните же, изучайте и приумножайте ваши национальные духовные богатства, развивайте и украшайте их достижениями высшей общечеловеческой культуры, к которой стремитесь, и да возрастет из народных недр обновленная и расцветшая казахская национальная музыка!».