Голгофа праведной войны
513
Виктор ЛАРИН
…Родился я 30 мая 1924 года в Акмолинске. Мой отец был служащим в сфере торговли, мать – домохозяйка, затем она стала работать продавцом у отца. Учился в начальной школе, кажется, номер три, которая находилась около Дворца молодежи. Иногда мы с друзьями пропускали школу, и однажды отец во время обеда увидел меня на крыше сарая, где я прятал портфель. «Слазь!» – говорит строго. Слез, он взял меня за шиворот – и… Я ушел в степь, сидел там и плакал. Вдруг появились подводы. Оказалось, хороший знакомый отца, казах, житель колхоза, что рядом с 26-й точкой, где находился лагерь для жен врагов народа. Он говорит: «Садись, Петька (так он меня называл. – В. Л.), поедем к нам домой, будешь там жить». Прожил я в казахской семье три месяца, пас лошадей. Оттуда поехал в город к другу, с которым поступили в ФЗУ (фабрично-заводское училище).
Кстати, для поступления требовалась справка об окончании пяти классов, а я окончил их не полностью. Что делать? У моего друга, Кости Гричаева, был красивый почерк. Он написал нужную справку, а в качестве печати применили круглую чернильницу, на дне которой было что-то написано. Получилась настоящая печать! Так в 1938-м поступил в ФЗУ на «паровозщика». Окончил, работал в паровозном депо слесарем с 1939-го по апрель 1942 года, когда меня призвали в армию.
Попали в Петропавловск в лагерь Борки, где проходили подготовку четыре месяца. Жили в землянках. Обучали нас подрывной работе: как минировать и разминировать, строить мосты и переправы, подрывать объекты. Мы взрывали деревья и из них же строили мосты. До ноября учились еще и в Бердске, за Новосибирском. После обучения нас отправили в «телячьих» вагонах на Украину, под Харьков, как узнали потом. Вагон без крыши, но с нарами, ехали неизвестно куда, только колеса стучали… Выгрузились в степи, пешими двинулись до линии фронта. Прибыли в передовую дивизию, которая вышла из окружения в декабре. Так, я оказался в рядах 5-й армии 41-й дивизии.
Заняли оборону. Мы находились в заснеженных окопах, где не могли вычистить снег – не было ни лопат, ни перчаток. Чтобы не замерзнуть, стелили под себя ветки сосны, а днем старались двигаться, шевелиться. С немцами разделяла река Северский Донец. Они кричали: «Эй! Рус, ходи гости!..» Каждый рассвет летала «рама», которая фиксировала наши укрепления и бросала листовки, где писали: «Переходи на нашу сторону, вам будет хорошая жизнь». А нам тогда питание не на чем было подвозить, порой ели кору с деревьев, которую варили в котелках. Весной появилась повозка, привозили ржаной хлеб. Килограммовую булку делили на четверых, затем стали привозить ржаную муку, из нее варили затируху…
Вскоре стал командиром отделения, младшим сержантом. Мне тогда было 18 лет. В комсомол приняли сразу всех прямо в окопах. Мы поклялись защищать Родину. Перед наступлением 13 августа 1943 года нас перебросили на другое направление, где мы, саперы-подрывники, заготавливали строительный материал для переправы. На берегу Донца стоял блиндаж, и немцы не давали нам подняться. День и ночь стреляли, а как затишье – мы забивали сваи, потом клали настил на глубине 20 сантиметров под водой. Это была скрытая переправа… Впятером перебрались через реку, берег обрывистый, там сидели, пока наши блиндаж не уничтожили. Подползли к их минному полю, начали разминировать. На каждой мине по три взрывателя, они противопехотные, прыгают на высоту полтора метра и взрываются. Мы сделали проход для пехоты два метра шириной. Днем пошли в атаку через наш «коридор». Уперлись в противотанковые мины натяжного действия, которые тоже пришлось разминировать, колючую проволоку отстригли. Мы впереди, а наши солдаты за нами. Продвинувшись за минное поле, встали в рост. Немцы встретили нас минометным огнем. Но мы двигались вперед.
Так мы при поддержке артиллерии освобождали Чугуев, город размером с поселок. Немцы отступили. Остались ночевать в городе, где не было жителей. Не спали, а дремали, утром пошли на Харьков. В поле нас обстреляла немецкая авиация. При бомбежке вся земля тряслась. Мы ложились и ждали, пока улетят, потом вставали и снова двигались вперед. Спали на ходу, идешь и спишь. А когда еще? Не отдыхали, шли без перерыва. Если сильный бой – это и был перерыв.
Наступление создало условия для переправки техники, артиллерия и танки стали помогать нам. На Харьковском направлении были тяжелые бои. Так, в нескольких километрах от Чугуева стояла украинская ферма. Около нее огороды, кукуруза – и немцы в окопах. Перед нами балка, дальше двигаться не дает вражеская огневая точка. Командир роты приказал мне и Гущину подавить пулемет, мешавший наступлению. Мы в обход по-пластунски зашли в кукурузное поле, и стали наблюдать, откуда ведут огонь. Засекли то место, увидели окоп и трех фашистов. Я первым открыл огонь из автомата, убил двух. Мы с Гущиным разделились, спрятались, а пулеметчик строчил так, что скашивал кукурузу. Его уничтожил Гущин. Забрали пулемет, вернулись, отдали его командиру роты. Нас наградили медалями «За боевые заслуги».
При очередной атаке заняли немецкие окопы. И тут танк «Фердинанд», притащил пушку и немцев, которые должны были установить ее. Командир роты дал команду стрелять по танку из ПТР, но выстрелов не последовало, наш солдат был убит. Я взял ружье и открыл огонь, через несколько выстрелов танк взорвался, и пушка, и немцы полетели в воздух. Командир роты хотел позже представить меня к награде…
Мы тогда действовали совместно с танками, немцы тоже. Наши и их танки шли в лоб, а за ними бежали мы – пехота. В этой атаке меня поразили пули в обе ноги, двух других солдат тоже ранили в ноги. Бинтов у меня не было, их я отдал командиру взвода, которого ранили в горло раньше. Перевязать нечем, лежали и истекали кровью. Бой пошел дальше, а мы остались на поле. Только через несколько часов появилась телега с лошадью, но нас не хотели брать, так как впереди были еще раненые. Тогда я сказал: если не возьмете, то брошу гранату. Санитару и повозочному пришлось погрузить нас. «Ну, – говорят, – все, давай гранату». «А нету», – отвечаю…
Привезли на нас к палатке, стали делать перевязку. Это невыносимая боль. Тампон смочили в каком-то растворе, стали чистить раны, обезболивающих не было, сказали: «Терпи!» Санитары держат, врач чистит. Если бы пуля перебила кости, то ноги отрезали «под корень», таких оперированных называли «самовар»… Через несколько дней отправили на станцию. Раненых положили около вагонов, обстригли, сделали санитарную обработку, чтобы не было вшей. Мы ж почти год не мылись… Нас отправили в Ленинакан, где лечился четыре месяца. Меня комиссовали, дали первую группу инвалидности.
Домой прибыл на двух костылях. Постучался, дверь открыла квартирантка. Она думала, что я пришел к хозяйке дома, моей маме, завела. Мама шила на машинке и не обратила на меня внимания, думала, что кто-то пришел к квартиранткам, эвакуированным из Ленинграда. Они стали по обе стороны, смотрят на хозяйку, одна говорит: «Бабушка, это же к вам пришли!» От мамы узнал, что отец погиб под Москвой, их эшелон разбомбили…
Дома первое время пришлось спать в кухне на лавке. Потом переселили квартирантов, я лечил ноги, оформил пенсию. Жизнь налаживалась. Стал ходить с тростью и костылем, потом без костыля. Обратился в комсомол, и меня направили на мясокомбинат охранником. Окончил вечерние курсы шоферов, получил права. Со временем ноги окрепли, палку отбросил, нашел работу водителя. Поступил в «Ремстрой». В Акмолинске работали военнопленные, мадьяры и японцы. Они разбивали камни, строили дорогу на вокзал, я им подвозил песок. Возил зерно на ЗИС-5 из глубинок в город, на элеватор. Проработал до 1948 года.
Работал также в Статуправление, в управлении МВД, в областном суде, в обкоме партии, ездил на ГАЗ-69, ГАЗ-М1. Когда наш обком стал краевым управлением, возил Кручину Николая Ефимовича, секретаря по сельскому хозяйству. Тогда ездил уже на черной «Чайке». Если в город приезжал Кунаев, я становился его шофером. Возил его по области, по посевным полям, по колхозам и совхозам, даже ездили с ним на охоту. Ушел на пенсию в 1984-м...
И самое главное. В 1947-м познакомился с Пелагеей Петровной. Мы жили по соседству. 1 июля того же года зарегистрировались, и уже 67 лет прожили вместе. У нас родились две дочери, пять внуков и три правнука. Сейчас все живы-здоровы…
Воспоминания Виктора Андреевича записал его внук Иван Черницын. 9 Мая их большая семья по традиции соберется вместе, чтобы снова отметить «дедов праздник», великий день – День Победы.
Кстати, для поступления требовалась справка об окончании пяти классов, а я окончил их не полностью. Что делать? У моего друга, Кости Гричаева, был красивый почерк. Он написал нужную справку, а в качестве печати применили круглую чернильницу, на дне которой было что-то написано. Получилась настоящая печать! Так в 1938-м поступил в ФЗУ на «паровозщика». Окончил, работал в паровозном депо слесарем с 1939-го по апрель 1942 года, когда меня призвали в армию.
Попали в Петропавловск в лагерь Борки, где проходили подготовку четыре месяца. Жили в землянках. Обучали нас подрывной работе: как минировать и разминировать, строить мосты и переправы, подрывать объекты. Мы взрывали деревья и из них же строили мосты. До ноября учились еще и в Бердске, за Новосибирском. После обучения нас отправили в «телячьих» вагонах на Украину, под Харьков, как узнали потом. Вагон без крыши, но с нарами, ехали неизвестно куда, только колеса стучали… Выгрузились в степи, пешими двинулись до линии фронта. Прибыли в передовую дивизию, которая вышла из окружения в декабре. Так, я оказался в рядах 5-й армии 41-й дивизии.
Заняли оборону. Мы находились в заснеженных окопах, где не могли вычистить снег – не было ни лопат, ни перчаток. Чтобы не замерзнуть, стелили под себя ветки сосны, а днем старались двигаться, шевелиться. С немцами разделяла река Северский Донец. Они кричали: «Эй! Рус, ходи гости!..» Каждый рассвет летала «рама», которая фиксировала наши укрепления и бросала листовки, где писали: «Переходи на нашу сторону, вам будет хорошая жизнь». А нам тогда питание не на чем было подвозить, порой ели кору с деревьев, которую варили в котелках. Весной появилась повозка, привозили ржаной хлеб. Килограммовую булку делили на четверых, затем стали привозить ржаную муку, из нее варили затируху…
Вскоре стал командиром отделения, младшим сержантом. Мне тогда было 18 лет. В комсомол приняли сразу всех прямо в окопах. Мы поклялись защищать Родину. Перед наступлением 13 августа 1943 года нас перебросили на другое направление, где мы, саперы-подрывники, заготавливали строительный материал для переправы. На берегу Донца стоял блиндаж, и немцы не давали нам подняться. День и ночь стреляли, а как затишье – мы забивали сваи, потом клали настил на глубине 20 сантиметров под водой. Это была скрытая переправа… Впятером перебрались через реку, берег обрывистый, там сидели, пока наши блиндаж не уничтожили. Подползли к их минному полю, начали разминировать. На каждой мине по три взрывателя, они противопехотные, прыгают на высоту полтора метра и взрываются. Мы сделали проход для пехоты два метра шириной. Днем пошли в атаку через наш «коридор». Уперлись в противотанковые мины натяжного действия, которые тоже пришлось разминировать, колючую проволоку отстригли. Мы впереди, а наши солдаты за нами. Продвинувшись за минное поле, встали в рост. Немцы встретили нас минометным огнем. Но мы двигались вперед.
Так мы при поддержке артиллерии освобождали Чугуев, город размером с поселок. Немцы отступили. Остались ночевать в городе, где не было жителей. Не спали, а дремали, утром пошли на Харьков. В поле нас обстреляла немецкая авиация. При бомбежке вся земля тряслась. Мы ложились и ждали, пока улетят, потом вставали и снова двигались вперед. Спали на ходу, идешь и спишь. А когда еще? Не отдыхали, шли без перерыва. Если сильный бой – это и был перерыв.
Наступление создало условия для переправки техники, артиллерия и танки стали помогать нам. На Харьковском направлении были тяжелые бои. Так, в нескольких километрах от Чугуева стояла украинская ферма. Около нее огороды, кукуруза – и немцы в окопах. Перед нами балка, дальше двигаться не дает вражеская огневая точка. Командир роты приказал мне и Гущину подавить пулемет, мешавший наступлению. Мы в обход по-пластунски зашли в кукурузное поле, и стали наблюдать, откуда ведут огонь. Засекли то место, увидели окоп и трех фашистов. Я первым открыл огонь из автомата, убил двух. Мы с Гущиным разделились, спрятались, а пулеметчик строчил так, что скашивал кукурузу. Его уничтожил Гущин. Забрали пулемет, вернулись, отдали его командиру роты. Нас наградили медалями «За боевые заслуги».
При очередной атаке заняли немецкие окопы. И тут танк «Фердинанд», притащил пушку и немцев, которые должны были установить ее. Командир роты дал команду стрелять по танку из ПТР, но выстрелов не последовало, наш солдат был убит. Я взял ружье и открыл огонь, через несколько выстрелов танк взорвался, и пушка, и немцы полетели в воздух. Командир роты хотел позже представить меня к награде…
Мы тогда действовали совместно с танками, немцы тоже. Наши и их танки шли в лоб, а за ними бежали мы – пехота. В этой атаке меня поразили пули в обе ноги, двух других солдат тоже ранили в ноги. Бинтов у меня не было, их я отдал командиру взвода, которого ранили в горло раньше. Перевязать нечем, лежали и истекали кровью. Бой пошел дальше, а мы остались на поле. Только через несколько часов появилась телега с лошадью, но нас не хотели брать, так как впереди были еще раненые. Тогда я сказал: если не возьмете, то брошу гранату. Санитару и повозочному пришлось погрузить нас. «Ну, – говорят, – все, давай гранату». «А нету», – отвечаю…
Привезли на нас к палатке, стали делать перевязку. Это невыносимая боль. Тампон смочили в каком-то растворе, стали чистить раны, обезболивающих не было, сказали: «Терпи!» Санитары держат, врач чистит. Если бы пуля перебила кости, то ноги отрезали «под корень», таких оперированных называли «самовар»… Через несколько дней отправили на станцию. Раненых положили около вагонов, обстригли, сделали санитарную обработку, чтобы не было вшей. Мы ж почти год не мылись… Нас отправили в Ленинакан, где лечился четыре месяца. Меня комиссовали, дали первую группу инвалидности.
Домой прибыл на двух костылях. Постучался, дверь открыла квартирантка. Она думала, что я пришел к хозяйке дома, моей маме, завела. Мама шила на машинке и не обратила на меня внимания, думала, что кто-то пришел к квартиранткам, эвакуированным из Ленинграда. Они стали по обе стороны, смотрят на хозяйку, одна говорит: «Бабушка, это же к вам пришли!» От мамы узнал, что отец погиб под Москвой, их эшелон разбомбили…
Дома первое время пришлось спать в кухне на лавке. Потом переселили квартирантов, я лечил ноги, оформил пенсию. Жизнь налаживалась. Стал ходить с тростью и костылем, потом без костыля. Обратился в комсомол, и меня направили на мясокомбинат охранником. Окончил вечерние курсы шоферов, получил права. Со временем ноги окрепли, палку отбросил, нашел работу водителя. Поступил в «Ремстрой». В Акмолинске работали военнопленные, мадьяры и японцы. Они разбивали камни, строили дорогу на вокзал, я им подвозил песок. Возил зерно на ЗИС-5 из глубинок в город, на элеватор. Проработал до 1948 года.
Работал также в Статуправление, в управлении МВД, в областном суде, в обкоме партии, ездил на ГАЗ-69, ГАЗ-М1. Когда наш обком стал краевым управлением, возил Кручину Николая Ефимовича, секретаря по сельскому хозяйству. Тогда ездил уже на черной «Чайке». Если в город приезжал Кунаев, я становился его шофером. Возил его по области, по посевным полям, по колхозам и совхозам, даже ездили с ним на охоту. Ушел на пенсию в 1984-м...
И самое главное. В 1947-м познакомился с Пелагеей Петровной. Мы жили по соседству. 1 июля того же года зарегистрировались, и уже 67 лет прожили вместе. У нас родились две дочери, пять внуков и три правнука. Сейчас все живы-здоровы…
Воспоминания Виктора Андреевича записал его внук Иван Черницын. 9 Мая их большая семья по традиции соберется вместе, чтобы снова отметить «дедов праздник», великий день – День Победы.
