В Северо-Казахстанской области рабочая группа по реабилитации жертв политических репрессий выявила только по району Магжана Жумабаева имена 531 бая, которые подверглись раскулачиванию и конфискации имущества в 20–30-е годы прошлого столетия.

Эта не окончательная цифра. Работа в областном архиве продолжается, в ее начале список пострадавших был значительно короче.
Как известно, в 1993 году был подписан Закон «О реабилитации жертв массовых политических репрессий». Но тогда о казахских баях активно не говорили. С того времени в регионе было более 90 человек, которых причислили к этому сословию. Из них реабилитированы лишь двое. Сегодня, изучая документы, архивисты выявили, что таких людей гораздо больше.

– Практически мы заново поднимаем эту тему. О баях ничего не известно. Против этих людей сфабриковано много дел. Только за количество скота могли выслать за пределы региона. В газетах публиковали дела об участии этих видных деятелей в восстании 1921 года. Обвиняли в том, что они выступили против коллективизации. Большинство подверглись конфискации имущества в 1928–1929 годах. А затем этот процесс перешел на 30-е годы, и тогда уже писали в обвинительных актах не «баи», а «кулаки», – говорит директор Северо-Казахстанского государственного архива Сауле Маликова.

Советская власть в 1928 году утвердила конкретный до­кумент, точнее – постановление о конфискации байских хозяйств. Их разделили на три группы. В первую вошли баи, у которых было более 400 голов лошадей и КРС. Во вторую – более 300, в третью – не менее 150 голов. Существовал некий план с указанием количества людей, которых следовало подвергнуть данной процедуре. Для Северо-Казахстанской области, тогда речь шла о Петропавловском уезде, определили 700 человек.
Но чтобы понимать масштаб трагедии, следует разобраться в терминологии. Кто же такие баи на самом деле? Какую роль они играли в казахском обществе того времени?

Сейчас многие ученые говорят о том, что понятия «бай» и «байское хозяйство» неуместны, если говорить о казахах и степной цивилизации. И тому приводят много доказательств. Согласна с ними и Сауле Маликова. Она считает, что эти определения придумали Советы, чтобы подогнать образ жизни кочевников под их понятие о классовом разделении общества.



– Специфика степной цивилизации не совсем вписывалась в классовые рамки эксплуататоров и эксплуатируемых. Поэтому, когда начали проводить политику советизации, придумали баев, – уверена директор областного архива. – Слово «хозяйство» тоже не совсем уместно. В аулах были аксакалы и главы родов, у них было много скота, и были те, кто управлял табунами и ота­рами. При этом существовало разделение функций, то есть ответственности и труда. Такова наша традиция.

Местный краевед Дастен Баймуканов рассказал, что впервые узнал о трагедии в конце 80-х – начале 90-х годов. В частности, в 1991-м он побывал в Тимирязевском районе, и аксакалы села Жаркын рассказали ему о спецлагере «Байкала» для баев Тонкерейского района и их семей. В те годы тема все еще была запретной, потому было удачей узнать хоть что-то у свидетелей того политического процесса, который обернулся трагедией для народа.

Много позже Дастен Баймуканов познакомился с одним из выживших – Жагыпаром Байкуанышевым. Он был сыном человека, которого советская власть посчитала крупным баем. В лагерь отправили всю семью.

– Он вспоминал, что в лагере их не кормили. Детей отпускали только в соседние аулы на поис­ки пищи. Существовало негласное указание, чтобы до высылки выжили как можно меньше людей, – рассказывает историю жизни Жагыпара краевед. – Привозили еду либо родственники и знакомые, либо попрошайничали.

Перед наступлением зимы сородичи пригнали скот, но комендант приказал расстрелять лошадей. Под покровом ночи на свой страх и риск взрослые заключенные пробирались к месту, где лежал умерщвленный скот, и отрезали куски мяса. Этим питались. Тех, кто умирал зимой, не могли похоронить по обычаям: земля промерзшая, а сил копать глубоко ни у кого не было.

Подтверждение этим словам нашли и архивисты. Сауле Маликова объясняет, как был устроен быт во временном лагере. Там построили казармы, огороженные колючей проволокой. Люди содержались в ужасных условиях, и их не кормили. Многие, естественно, не выживали.

– То, что детей отпускали в соседние аулы, чтобы собирать еду для взрослых – стало некоей поблажкой. Но тогда было уже сложно с пропитанием, начинается голод в степи. Искусственное объединение страны и переход казахов к оседлой жизни без создания для этого условий привело к трагедии, когда падеж составил 45 миллионов голов и через три года остается только одна десятая часть, то есть 4 миллиона голов, – озвучивает пугающие цифры Сауле Маликова. – От голода 30-х, как мы знаем, погибли 1,5 миллиона человек. А до этого был голод 20-х годов, к которому привела политика военного коммунизма.

В годы независимости в аул Жаркын вернулись потомки сбежавшего бая Жакыпа – сына известного в тех краях бая Кошке, которому и принадлежал аул. Он торговал не только на ярмарках в казахской степи, но и выезжал в российские города Троицк, Шад­ринск, Екатеринбург. Ему принадлежали десятки магазинов, много скота.

О судьбе рода рассказал пра­внук Кошке.

– Моего деда приговорили к расстрелу. Ему как-то удалось прослышать об этом, и он сбежал на территорию Курганской области. Его семье сделать это не удалось. Их схватили, отправили в лагерь «Байкала», а после сослали в Актюбинскую область. Жакыпу удалось каким-то чудом выкупить жену и детей, заплатив много золота. Уехали на Урал, пришлось много скитаться. И если отец и дед боялись рассказывать историю семьи, то бабушка говорила нам открыто. Так и узнали, кто мы и откуда, – делится Амантай Мухамеджанов.

Сейчас в Казахстане живут 5 семей – потомков Кошке, а в России – 12. Они мало знают о своем прадеде, но в народной памяти сохранилась благодарность к родоначальнику, который поддерживал своих близких. Местные жители говорят, что он был справедливым и никого не обижал. Возможно, поэтому они помогли спасти его детей.

Сауле Маликова считает, что тогда Казахстан стал пилотным проектом, который после распространился на всю советскую страну.

– Можно сказать, что Советы сначала здесь применили сис­тему конфискации имущества, а затем уже для всей страны. В 1926 году, когда проводилась перепись населения, собирались характеристики на каждую семью, аул: какое количество скота, состав семьи. Далее следовало определение – середняк, бедняк или крупный бай. И это стало началом конфискации, – говорит директор архива. – Затем была директива из центральных органов ОГПУ, по этой таблице спускали план в Казахстан, в округа. В таблицу вносили имена крупных баев. Изначально в Петропавловском округе их было 34, потом 37, а поднимая документы, мы видим, что там более 90 человек. В настоящее время по СКО только в районе Магжана Жумабаева мы определили имена 531 человека, которые были раскулачены.
Архивные документы также показали, что в 1947, 1953 и 1958 годах составлялись карточки на баев, которые подверг­лись конфискации имущества и раскулачиванию. Они находились в открытом доступе, но не были востребованы, их просто не исследовали.



Сейчас архивисты, ученые и краеведы могут восстановить имена пострадавших. Взять, к примеру, карточку Садвакаса Альтиева. Указано место рождения – аул № 2 Тонкерейского района. Есть информация, что в сентябре 1928 года он подвергся конфискации имущества и выселению из родных мест. Альтиев имел 437 голов, причем расписано, сколько лошадей, овец, коз. Есть пометка, что пострадала и его семья. Данные подробные. И таких карточек много.

– Известно, что когда уполномоченные приезжали в аул, так называемые бедняки выступали в защиту своих баев. Говорили: он уважаемый человек, заботится о сородичах. И с этими людьми проводилась отдельная пропагандистская работа. Мы видим, что простой народ в большинстве своем был против политики конфискации. И по газетным материалам можно проследить, как этот процесс происходил. Сразу вывезти всех не могли, потому создавали временные спецлагеря в районах, – отмечает Сауле Маликова.

Один из них был близ села Жаркын, ныне в Тимирязевском районе. А в селе Александровка в районе Магжана Жумабаева был организован лагерь для кулаков, то есть зажиточных крестьян. По нему в районном архиве сохранилось много документов. Гораздо больше, чем о лагере «Байкала». Даже можно встретить письменные жалобы на условия содержания. И против каждой фамилии обратившегося за помощью к властям – пометка «Отказать».

Сегодня еще многое предстоит узнать о тех событиях, о судьбах людей, которые пострадали в результате жестокой политики Советов. Большой объем до­кументов в районных архивах не изучен, и специалисты получают много уникальных данных.

– Мы собираем материалы в единый фонд репрессированных. Это удобно для исследования, – рассказывает Сауле Маликова. – Интерес представляют и документы, которые хранятся в департаменте полиции. Многие бежали, а кто-то организовывал группы ополчения против коллективизации, советской власти. Их называли бандами. Сейчас известно об 11 таких формированиях, они действовали на территории СКО, Карагандинской области, части Омской. Всех, конечно, арестовали.

Зачинщиков – 9 человек – расстреляли. Это мы знаем из документов департамента полиции СКО. Есть документы у прокуратуры, которые свидетельствуют о существовании групп сопротивления, которые не выполняли план хлебо- и мясозаготовок. И тогда применяли весьма суровый закон, который называли «закон о трех колосках» 1932 года…

Такая кропотливая работа позволит разобраться в докумен­тах и больше узнать о том ­трагическом периоде в истории страны.