О нравственном и духовном

С 27 на 28 апреля мусульмане отметят Священную ночь – Ляйлятуль-Кадр, которая наступает лишь раз в году, в благословенный месяц Рамадан. Каково значение этого мусульманского праздника и в чем смысл поста, рассказывает религиовед Есбосын Смагулов.

– Священный месяц Рамадан – это прекрасная возможность дать нравственную оценку своим поступкам, делать добрые дела, помочь нуждающимся. Это возможность для встреч с родными и близкими. Особое место Рамадана в мусульманском календаре связано с тем, что в этот месяц пророк Мухаммед начал получать божественное откровение. Потому духовные дела, благо­творительность приобретают особое значение.

Нравственный смысл оразы заключается в том, что воздержание от пищи и удовольствий способствует очищению от грехов, недобрых мыслей и дурных поступков. Человек учится терпению и осознает лишения, которые испытывают бедные и обездоленные.

Подчеркну, пост – это не просто отказ от еды и питья, это нравственное и духовное очищение. Не разделяю мнение тех, кто держит оразу исключительно ради того, чтобы похудеть. Для этого есть различные диеты и физические практики. И еще. Пост в исламе – не самоистязание. Истинная религия предосте­регает от крайностей. Оразу могут не соблюдать те, кому это не позволяет состояние здоровья, а также дети, беременные женщины, путники.

– В настоящее время часто происходит замена казахских слов, относящихся к исламу и вере, арабизмами. Как Вы к этому относитесь?

– Как писал Мартин Хайдеггер, «язык – дом бытия». Язык отражает наш духовный мир, культуру, социальные процессы, поэтому понятен интерес к этой сфере. В принципе, такие слова, как «ифтар» и «ауыз­ашар», «сухур» и «сәресі» и многие другие воспринимаются как синонимы. Я бы не стал связывать использование тех или иных слов для разделения людей.

Безусловно, желательно применять лексику, которая имеет нацио­нальные корни, не злоупот­ребляя заимствованиями. Но при этом мы должны понимать, что в казахском языке довольно большой пласт слов арабского или персидского происхождения, связанных с религией и духовной жизнью вообще. Например, слова «мешіт», «жамағат», «дін», «мұнара», «дұға» пришли в казахский язык из арабского, а слово «намаз» – из персидского. Они стали настолько употребительными, что уже не воспринимаются как пришедшие извне, как заимствования.

Те, кто читал Абая в оригинале, знают, что в его произведениях немало арабизмов и фарсизмов, многие из которых непонятны современным читателям без специальных пояснений. Но разве от этого Абай станет менее великим и менее казахским?

В любом языке имеют место процессы и активной экспансии иноязычных слов, и замены их на исконную (порой архаичную) лексику либо неологизмы, соз­данные на основе лексем родного языка. Причем процессы обновления языка связаны с социальной ситуацией, активизацией этнического самосознания.

Мне кажется, когда начинается конфронтация на данной почве, это своеобразная болезнь роста. Споры вокруг слов «ифтар» и «ауызашар» ведутся уже много лет. Думаю, время все расставит по своим местам. Процесс формирования нормативной лексики может продолжаться десятилетиями, и к этому нужно относиться спокойно. Нет ни одного языка с застывшим лексическим фондом, разве что за исключением «мертвых» языков.

– В современном казахстанском обществе можно наблюдать и бравирование соблюдением традиций…

– Любое хвастовство, тщеславие, гордыня порицаются исламом. В Коране содержится прямой запрет заставлять кого-то обращаться к вере: «Да не будет принуждения в вере». Естественно, бравирование исламом – это тоже форма давления на человека. К лучшему следует привлекать ­добрым словом, личным примером, не унижая и не оскорбляя своим высокомерием собеседника.

У нас светское общество, и каждый человек сам имеет право выбирать, соблюдать ли ему пост в месяц Рамадан, совершать ли намаз, отправляться ли в хадж, отказаться ли ему от спиртного и соблюдать ли другие халяльные требования.

Во многих западных и не только странах не принято расспрашивать человека о его вероисповедании, политических взглядах, доходах и так далее. Все это относится к глубоко индивидуальным убеждениям и считается личным пространством человека, которое не стоит нарушать. Думаю, подобная этика была бы вполне уместна и у нас. В любом случае обсуждение вопросов религии требует особой деликатности.

– Сейчас у всех на слуху история с финансовой пирамидой и самосожжением вкладчицы. Как ислам трактует участие в финансовых пирамидах?

– Это действительно траги­ческая история, свидетельствую­щая о низком уровне и религиозной, и правовой, и финансовой грамотности наших граждан. Во-первых, хотел бы прямо сказать, что финансовая пирамида, о которой идет речь, не имеет никакого отношения к исламским инвестициям. Людей обманула реклама, утверждавшая, будто эта компания действует на основе принципов исламской экономики. Да и название Mudarabah Capital производило впечатление на слабо разбирающихся в этой теме вкладчиков.

Подчеркну, ислам в основу всех отношений между людьми, в том числе экономических и финансовых, ставит этические принципы – справедливость, честность, устремленность к общему благу, отказ от потребительства и роскоши, помощь малообеспеченным. Исходя из этого, все виды финансовой и экономической деятельности должны быть направлены на получение справедливого дохода. К тому же исламская экономика отвергает неоправданный чрезмерный риск (гарар) и получение дохода, возникшего из случайного стечения обстоятельств, не заработанного, полученного не в результате приложенных усилий (майсир). Это требует от исламских компаний крайне осторожного, консервативного подхода к выбору объектов инвестирования и финансовых инструментов.

Кстати, именно такой подход и позволил сохранить устойчивость финансовых институтов мусульманских стран в период глобального кризиса 2007–2008 годов, который привел к разорению многих крупных западных инвестиционных компаний.

Организаторы Mudarabah Capital использовали слабые познания своих клиентов как в сфере религии, так и в сфере финансов. Судя по всему, они злоупотребили доверием людей, обманули верующих.

Думаю, следствие разберется, имеют ли отношение к этим событиям исламские банки, был ли у фирмы «шариатский сертификат», куда на самом деле выводились многомиллионные суммы, полученные от вкладчиков. Однако даже по уже обнародованным сведениям можно сделать вывод о том, что создатели пирамиды преследовали далеко не халяльные цели и были весьма далеки от канонов исламской экономики.

Суицид же в исламе – большой грех. Мусульманское учение отвергает самоубийство. Разве решит самоподжог проблемы этой семьи? Разве станет легче детям, если они потеряют свою мать? Каково родственникам, близким? Считаю, что в данном конкретном случае не были исчерпаны все правовые возмож­ности решить проблему. Полагаю, что сотрудники органов внут­ренних дел, акиматов должны более внимательно относиться к пострадавшим. Наверное, нужна была и психологическая помощь, ведь это уже не первая акция протеста. Не лишними были бы и комментарии со стороны имамов.

Беседовала Бота Женискызы