​Эстонский дом ждет переезда

Этнографическая деревня – часть Восточно-Казахстанского областного архитектурно-этнографи­ческого и природно-ландшафтного музея-заповедника. На 10 гектарах представлены 16 усадеб национальностей, которые проживают в Восточном Казахстане. В том чис­ле казахская, русская, украинская, ­белорусская, армянская, еврейская, немецкая, корейская… Старый эстонский сруб из села Верх­няя Еловка мог бы стать замечательным пополнением в музейном комплексе под открытым небом.

Эстонского села не стало вместе с уходом последнего жителя Верх­ней Еловки Александра Самуля. До конца жизни Самуль был убежден: переселившиеся больше ста лет назад на Маркаколь эстонцы наш­ли здесь самый благословенный край. В свое время об этом уголке Восточного Казахстана рассказал кинематографист Анатолий Лаптев: седой человек, называвший себя казахским эстонцем, рассказывает в кадре о судьбе диаспоры, занесенной в алтайскую глубинку ветром столыпинских реформ. «Самые богатые края тут, такие стада держать можно, – с любовью говорит старик. – Все есть, как на курорте».

К сожалению, сегодня от населенного пункта, где еще до войны было 86 домов, остался последний сруб. Почерневший от времени, ­построенный в свое время умелыми трудолюбивыми руками Александра Самуля.

– В фильме этот дом хорошо виден, – рассказал восточно-казах­станский литератор Геннадий Пуссеп. – С белыми ставнями, широким двором. Несколько лет назад в этнографической деревне в Усть-Каменогорске побывал посол Эстонии, и после этого родилась идея перевезти сюда еловский дом. Мы надеемся, что найдутся спонсоры, которые возьмут на себя расходы.

Род Пуссепа, как и других переселенцев из Прибалтики, укоренился на Алтае в начале XX века. Семьи массово ехали на окраинные земли за лучшей долей. Крупные эстонские поселения, по словам Геннадия Николаевича, были на Колывани, под Змеиногорском. Мужчины работали на демидовских рудниках, занимались крес­тьянским трудом. «Мой дед был плотником, – заметил литератор. – Сама фамилия говорит за себя: пус – дерево, сеп – кузнец. Дед еще делал гармошки-хромочки, у всей родни такие были».

Бывшее компактное поселение диаспоры, по словам Геннадия Николаевича, располагалось еще под Астаной. Местные жители как легенду сохранили воспоминание об эстонском обряде сватовства. На исторической родине жених обязательно приезжал за невестой на лодке. Где взять в казахской степи море? «Тогда сделали из телеги подобие корабля и на этом «судне» ездили за невестами», – рассказал литератор.

Сейчас на Маркаколе не осталось ни одного эстонца. Геннадий Пуссеп говорит об этом с грустью. Он по крупицам собирает историю этноса на Казахстанском Алтае, ищет свидетельства о судьбах фамилий. В селе Катон-Карагай, например, одна улица носит имя Биттера, это значит, человек немало сделал для края.

«Нас мало, но мы – в тельняшках», – любят шутить прибалты, проживающие в Казахстане. Дейст­вительно, по статистике численность эстонцев в республике не превышает тысячи человек. Вместе с тем, экономические и культурные связи между двумя странами постоянно развиваются. И такие проекты, как этнографическая деревня, этому помогают.

– Мы будем использовать любую возможность, чтобы узнать что-то о восточно-казахстанских эстонцах, – заключил Геннадий Николаевич. – Обращаемся ко всем с просьбой поделиться сведениями. Казахстан стал родным для многих народов, и у эстонцев в его истории есть свое место.