«Иду к тебе, мой Пушкин, мой пророк!»

У каждого есть «свой Пушкин»

«Пушкин всегда таков, каким он нужен новому поколению читателей, но не исчерпывается этим, остается чем-то большим, имеющим свои тайны, чем-то загадочным и зовущим», – писал в 1987 году один из крупнейших советских пушкинистов Юрий Лотман.

Действительно, «свой Пушкин» есть не только у каждого отдельно взятого читателя, но и у времени, у эпохи в целом. Как и всякий подлинно великий художник, Пушкин, никогда не отрываясь от тех исторических условий, в которых ему довелось творить, был все-таки поэтом всегдашнего будущего и потому остается поныне ровесником любому поколению. Почти сто лет назад Андрей Платонов произнес знаменитую фразу: «Пушкин – наш товарищ!» И мы, сегодняшние читатели, повторяем эти слова столь же уверенно.

При этом важно помнить, что приватизация творчества великого поэта, сознательно или бессознательно ведущая к попытке загнать его в рамки собственных представлений и готовых формул, уже не раз обнаруживала свою несостоятельность. «Пушкин такой писатель, что, надергав из него цитат, можно пытаться доказать, что угодно», – справедливо замечал в своих «Невыдуманных рассказах о прошлом» Викентий Вересаев. Нам хорошо известны примеры, когда для того или иного писателя и исследователя Пушкин становился настолько «своим», что это приводило к вольному, панибратскому, а то и вовсе глумливому отношению к его «прелести живой стихов».

Для современного пушкиноведения большой проблемой остается погоня некоторых авторов за разного рода сенсациями и открытиями, на поверку оказывающимися повторением давно опровергнутых легенд, которых вокруг имени Пушкина за долгие годы сформировалось предостаточно. По сути, охотники за открытиями отводят поэту роль авторитетного, но при этом малозначительного соавтора, от которого требуется лишь иллюстрировать своими строками правильность их заранее заготовленных умозаключений. Стоит ли говорить, что подобного рода «уверенные гипотезы», как называл их историк Владимир Козлов, рождаются не на основе анализа пушкинских текстов, а вперед такого анализа, и вызываются к жизни либо узколичными мотивами, либо сугубо конъюнктурными требованиями. А ведь именно от этого и предостерегал Пушкин, говоря: «Кто в критике руководствуется чем бы то ни было, кроме чистой любви к искусству, тот уже нисходит в толпу, рабски управляемую низкими, корыстными побуждениями».

Впрочем, о склоках «ветреных зоилов» поэту уже давно даровано право судить с позиций вечности. Перефразируя слова одного известного человека, можно сказать, что критики приходят и уходят, а Пушкин остается Пушкиным. Он с небывалой легкостью перешагивает любые национальные границы и смело говорит с миллионами своих читателей на универсальном, понятном каждому языке поэзии. Истинным залогом бессмертия пушкинского творчества является та его отличительная особенность, которую выдающийся литературовед Дмитрий Благой называл «художественным интернационализмом». Любому жителю нашей планеты вне зависимости от его национальной принадлежности всегда будет близко стремление Пушкина при помощи «чувств добрых» приблизить то время, «когда народы, распри позабыв, в единую семью соединятся».

Казахская пушкиниана

Невозможно переоценить значение творчества великого русского поэта для развития казахской литературы. Его воздействие на крупнейших отечественных писателей неоспоримо. Не случайно Мухтар Ауэзов называл своих товарищей-литераторов «полноправными наследниками Пушкина и Абая, Белинского, Чернышевского и Валиханова». И не случайно мы по сей день говорим «біздің Пушкин», обращаясь в том числе и к «делам давно минувших дней», когда гениально переведенное и положенное Абаем на музыку «Письмо Татьяны к Онегину» приобрело такую популярность в степи, что стало восприниматься как народная казахская песня. Конгениальность двух поэтов и свойственный им обоим художественный интернационализм позволили Пушкину полнозвучно заговорить на казахском языке и породниться с целым народом.

В советское время получили широкое распространение коллективные «венки Пушкину» – сборники посвященных ему стихотворений. Не будет преувеличением сказать, что произведения казахских поэтов, собранные воедино, вполне могли бы составить отдельный сборник. К образу «солнца русской поэзии» отечественные литераторы обращались неоднократно, и уместить в рамках одной статьи доскональный анализ каждого стихотворения не представляется возможным. Поэтому мы рассмотрим лишь некоторые образцы казахской поэтической пушкинианы.

Свою «Песню о Пушкине» великий народный акын Жамбыл Жабаев сложил в 1937 году, когда по всей стране проходили торжест­венные мероприятия по случаю 100-летия со дня смерти поэта. Песню эту по сей день хорошо знают и любят не только в Казахстане, но и в России. Яркий тому пример – прошедшая в 2016 году поэтическая эстафета жителей Иркутска, поочередно читавших на камеру строки жамбыловского произведения.

Как известно, для творчества акынов характерна гиперболичность образов. Следуя этой литературной традиции, Жамбыл с первых же строк уподобляет Пушкина драгоценным камням и подразумевает этим его значение для мировой литературы: «Горишь ты алмазом, цветешь, как рубин,⁄Поэзии русской могучий акын.⁄Жемчужины песен ты миру создал,⁄Из черного века твой гений сверкал». Гибель поэта трактуется Жамбылом как социальная трагедия – столкновение человека передовых идей, певца свободы с антинародным самодержавным режимом, а Дантес выступает в роли безропотного исполнителя царской воли: «Трус­ливая свора придворных царя⁄Гнала тебя в горы, презреньем даря.⁄Не в битве великой и не от меча,⁄Погиб ты от грязной руки палача». Стоит отметить, что в своем разоблачительном пафосе эти строки жамбыловской песни удивительно схожи с гневными строками Лермонтова, которые он обращал к так называемому высшему свету: «Не вы ль сперва так злобно гнали⁄Его свободный, смелый дар⁄И для потехи раздували⁄Чуть затаившийся пожар?»

В «Песне о Пушкине» художест­венный интернационализм поэта получает художественное же воп­лощение: «Сто лет пронеслось, как тебя погребли,⁄Ты стал всенародным акыном земли.⁄Читают тебя с упоеньем в глазах⁄Башкир и туркмен, белорус и казах.⁄Из песен твоих не забыть ни одной.⁄Ты, Пушкин, народному сердцу родной!»

Национальным колоритом окрашено и само обращение Жамбыла к Пушкину – «акын». Тем самым как бы подчеркивается близость великого русского поэта к казахской литературе и его естественное вхождение в жизнь казахоязычных читателей. Несмотря на то что песня была приурочена к 100-летию со дня смерти Пушкина, заканчивается она жизнеутверждающим восклицанием: «Греми же, бессмертный, как жизнь, Соловей!» Бессмертие, по мнению Жамбыла, великому поэту обеспечит благодарная народная память.

В стихотворении «Голос России» Калижан Бекхожин рассказывает о том времени, когда он, «мальчишка вихрастый», впервые услышал «Письмо Татьяны к Онегину»: «Откуда пришла, появилась откуда⁄Ты, русская пес­ня, в безбрежье степей?⁄Письмо русской девушки – это ль не чудо! –⁄Поет по-казахски степной соловей». Тогда, по собственному приз­нанию, Бекхожин еще толком не знал поэзии, но проникновенное письмо русской девушки открыло для него мир художественного слова. Лишь много лет спустя он узнал, благодаря кому зазвучало в казахской степи пос­лание Татьяны, которое джигиты «пели с волненьем глубоким... как песню свою». В заключительных строфах стихотворения Бекхожин обращается сразу к двум классикам, подчеркивая их духовную близость: «Абай наш, мы трижды тебе благодарны⁄За то, что ты русское слово любил⁄И щедрой рукою, как свет лучезарный,⁄Поэзию Пушкина нам подарил.⁄Наш Пушкин! Еще в те далекие годы,⁄Когда нас в оковах держал произвол,⁄Ты с песней любви и стихами свободы⁄В казахскую степь, словно к братьям, пришел». Здесь поэт рисует образ Пушкина-борца, главным оружием которого выс­тупают его бессмертные стихи, пробуждающие национальное самосознание угнетенных народов и поднимающие их против несправедливости.

Для Мариям Хакимжановой в ее стихотворении «Пушкину» значение великого русского поэта как виднейшего общественного деятеля своего времени также находится в центре внимания. Характерно, что, изображая Пушкина, поэтесса прибегает к горьковскому образу буревестника: «Забвенья не знающий, непокоренный, могучий,⁄стихами разрезавший времени черные тучи,⁄над морем поэзии взмыл буревестником ты». Вряд ли это простое заимствование. Вспомним, что буревестник олицетворял для Горького силу, способную не только вступить в борьбу с произволом, но и одержать в этой борьбе решительную победу. В стихотворении Хакимжановой образ буревестника, неся схожую смысловую нагрузку, одновременно роднит между собою всех великих писателей, боровшихся за счастье своих народов. Поэтесса как бы очеловечивает горьковский образ и вместе с Пушкиным называет имена Чокана, Ибрая, Абая, которые выступают символами справедливости.

Стихотворение «Песня Татьяны» Турсынхан Абдрахмановой можно назвать ее гимном таланту поэта. «Тебе, певцу свободы и размаха,⁄Я поверяю сокровенность строк.⁄За годом год⁄Простая дочь казаха,⁄Иду к тебе, мой Пушкин, мой пророк!» – восторженно восклицает поэтесса. Для ее лирического героя, как и для нее самой, характерно приобщение к творчеству Пушкина посредством абаевских переводов. Обращаясь к тематике пушкинского «Памятника», Абдрахманова говорит поэту: «Свобода, Братство, Счастье,⁄Как святыни,⁄Тебя до часа смертного влекли.⁄Нерукотворный памятник...⁄Отныне⁄Он виден честным людям всей земли!» Так она вновь подчеркивает мировое значение творчества Пушкина, которое напрямую увязывает с идейным богатством его произведений, справедливо представляющихся ей образцами высокой гражданственности.

Пушкин и Абай, Шевченко и Купала, Мицкевич и Петефи – каждый подлинно национальный поэт являет собой духовный феномен, осмыслить который человечеству еще только предстоит. Эта вечная тяга к поиску и постижению сокрытого приводит нас к собственному пониманию их творчества, и потому, вспоминая о любимых поэтах, мы говорим: «мой Пушкин», «мой Абай» и «мой Шевченко».