Исследователь, энциклопедист, поэт

Дальние экспедиции, удивительные открытия… Эпоха XVIII–XIX веков запомнилась научными исследованиями огромной территории за Уралом, долгое время овеянной мифами и легендами. Именно ученые-натуралисты предоставили миру достоверные данные о географии, природных особенностях, жизни и культуре народов отдаленных земель. Одним из таких путешественников был Александр Иванович Шренк – человек энциклопедических знаний и фантастического трудолюбия. 4 февраля исполнилось 205 лет со дня его рождения.

Имя Александра Шренка знают немногие, и это несправедливо. Его экспедиции в первой половине XIX века позволили собрать академические сведения о Казахстане.

Будущий исследователь родился в 1816 году в семье обрусевших немцев Иоганна Дитриха фон Шренка и Леопольдины Клодт фон Юргенсбург. Показательно, что его младший брат, Леопольд, навсегда вошел в историю как первый российский океанограф и автор академических трудов по Дальнему Востоку. Сам по себе этот факт говорит о том, какая атмосфера пытливости и тяги к знаниям царила в семье.

Образование Александр получил в университете Дерпта – ныне это эстонский Тарту. Выбор был не случайным. Учебному заведению была дарована редкая автономия, оно действовало на принципах самоуправления, отличалось фантастическим по тем временам свободомыслием и одновременно фундаментальной научной подготовкой. Высший орган – университетский совет – был вправе избирать и увольнять ректора и профессоров. Воспитанники философского факультета, где учился юный Шренк, получали подготовку по физике, математике, естественным наукам, технике, экономике, филологии...

В распоряжении студентов были анатомический театр, натуральный кабинет, или собрание минералов и растений, физическая и химическая лаборатории, коллекции технологических и военно-учебных моделей, обсерватория, ботанический сад, библиотека, типография, книжная лавка, музей искусств... Даже сегодня не все вузы могут похвастаться таким оснащением.

В журнале «Сибирский педагогический вестник» за 2008 год приведены такие исторические данные. Выпускники Дерптского университета, претендующие на степень кандидата, должны были пройти собеседование на способность к наукам, письменные и устные экзамены. А дальше выдержать словесное испытание – долгие диспуты на латыни. Неудивительно, что из стен учебного заведения выходили настоящие интеллектуалы, знатоки с широким кругозором. Среди воспитанников Дерпта, например, такие знаменитости, как основоположник физической химии, лауреат Нобелевской премии Вильгельм Оствальд, основатель гальванопластики Борис Якоби, медики Николай Бурденко и Николай Пирогов, астроном Василий Струве.

Александра Шренка тот же «Сибирский педагогический вестник» охарактеризовал как натуралиста, естествоиспытателя, путешественника, ботаника, этнографа, минералога и географа. Другими словами, он был эрудитом.

Романтика Севера

В 21 год выпускник философского отделения переехал из Дерпта в Санкт-Петербург. Он был принят в Ботанический сад – уникальное учреждение, занимавшееся сбором коллекций растений со всех континентов. Сад был основан в 1712 году как аптекарский огород, то есть для выращивания лекарственных трав. Но за 125 лет, ко времени, когда туда пришел Александр Шренк, стал ведущей научной площадкой для занятий ботаникой. Коллекция сада достигла 15 тыс. растений.

В 1837 году, практически с первых дней службы, молодой ученый отправился в экспедицию на Крайний Север. В материалах международной научной конференции «История географических открытий XIX века» есть краткое описание маршрута. Путь пролегал через Большеземельскую и Малоземельскую тундры – земли современного Ненецкого округа и Республики Коми в РФ. Дальше по полуострову Канин Нос, через пролив Югорский Шар, на остров Вайгач и Полярный Урал. Кто хотя бы немного помнит школьный курс географии, понимает, о каких суровых краях речь. Даже в июле, в самое теплое время года, температура днем здесь редко поднимается выше 8–12 градусов, кругом болота, сырость, гнус…

Интересно, что термин Полярный Урал был введен в оборот с легкой руки Александра Шренка, – таким образом он подчеркнул чуть более мягкий климат горной территории по сравнению с тундрой.

«За 7 месяцев экспедиции был собран поразительный по объему и значимости материал, – сообщается в научном журнале. – Исследователь уточнил данные о границах леса, включая отдельные породы. Описал 352 вида растений Заполярья, строение горных хребтов и складок Северного Урала. Собрал географические данные о береговой линии проливов Баренцева и Карского морей, внес исправления в картографию бассейнов рек Печоры и Усы. Собрал этнографический материал о ненцах и коми, в том числе составил краткий языковой словарь. Заявил об экономической целесообразности соединения Печоры и Оби единой системой водных путей».

Итогом стало издание академического двухтомного труда «Путешествие к северо-востоку Европейской России через тундры самоедов к Северным Уральским горам», который и сегодня считается классическим.

В 1839 году молодой натуралист отправился в Лапландию – северную часть Финляндии. В течение короткого лета он обследовал часть берега Северного Ледовитого океана, а также побережья Онежского и Ладожского озер. Маршруты были не просто протяженными – они были сложнейшим испытанием на выносливость и силу духа. Позже в итоговом научном докладе 23-летний Шренк первым высказал идею строительства канала между Балтийским и Белым морями – современного Беломорканала.

Курс на Восток

Особым периодом в жизни исследователя стали его экспедиции в Казахстан в 1840–1843 годах. Забегая вперед, скажем: собранных материалов оказалось так много и в таком разнообразии, что Александр Шренк так и не успел до конца их систематизировать и обобщить. Многие дневники и рабочие тетради, представляющие уникальный интерес для историков и этнографов, к сожалению, до сих пор не изучены. Часть работ издана только на немецком языке и никогда не знала перевода. Хочется верить, что отечественные специалисты, занятые изучением архивов, исправят эту несправедливость.

К началу XIX века научный мир имел более или менее полную картину только о казахстанском Алтае – этому способствовали горные офицеры-рудознатцы, занятые поиском месторождений. Они составляли карты, собирали сведения о климате, природе, геологическом строении, жизни местного населения. Зато огромные пространства от Сарыарки до Жетысу во многом оставались белым пятном. Сюда в 1840 году и отправился 24-летний ботаник Шренк. Его сопровождали опытный военный топограф Тимофей Феофанович Нифантьев и ботаник Карл Фридрих Мейнсгаузен.

В мае конный отряд вышел из Семипалатинска на юг в сторону Сергиополя, сегодня Аягоза. Казахстанский писатель-краевед Александр Лухтанов в небольшом очерке рассказал о сопровож­давшем экспедицию казахском вельможе со свитой, а также переводчике. Этот факт лишний раз показывает, с каким уважением казахи относились к науке и ее представителям.

Натуралист исследовал восточный берег Балхаша, пересек реки Лепсы, Аксу, Саркан и достиг склонов Джунгарского Алатау – неизвестной в ту пору европейцам горной цепи. О ней ходили мифы – якобы здесь из недр вырывается огонь, а у подножия лежат самоцветы… В июне-июле Шренк, подгоняемый жаждой познания, провел большое исследование северной части гор.

«Я отправился вверх по Баскану с намерением достигнуть снежных куполов Алатау, – привел Александр Лухтанов в своем очерке воспоминания Шренка. – На высоте 9 000 футов мы оставили лошадей и пошли дальше пешком по трудному пути, усеянному множеством больших обломков скал. При 9 550 футах (2 910 м) мы достигли первого снежного участка… Последние признаки жизни исчезли почти полностью на высоте 10 700 футов (3 260 м), где начинается область вечного снега. При каждом шаге мы до колен или даже до половины живота погружались в мягкий снег… После того как мы почти два часа бродили по этим снежным полям, мы повернули направо к скалис­тому гребню, который, казалось, вел к самой высокой вершине… Но оказалось, что с вершиной нас разделяет глубокая пропасть».

Понятно, что ни об альпинизме, ни о профессиональной подготовке в те времена не было и речи. Сапоги, полушубок, палка в руках, вещмешок за плечами с барометром и блокнотом – вот все альпинистское снаряжение. Можно только поражаться отваге молодого ученого, отправившегося на покорение неизвестных пиков.

На склонах Джунгарского Алатау исследователь обратил внимание на могучую ель идеальной пирамидальной формы, с крупными красивыми шишками. Обозначил границу в 2 500 м, где заканчивается хвойная зона, описал пояса субальпийской и альпийской растительности, собрал сведения о флоре и фауне. И до сих пор в мире науки редкую тянь-шаньскую ель принято называть елью Шренка – Picea schrenkiana.

Знаток природы и минералов

В Восточно-Казахстанской областной библиотеке им. А. Пушкина хранится книга известного геолога Владимира Обручева «История геологического исследования Сибири», объемный том 1933 года издания. В нем, в частности, приведены подробности экспедиции немецкого ботаника на территории современных Урджарского и Аягозского районов Восточного Казахстана. Например, натуралист собрал сведения об основных горных породах на огромной площади между Семипалатинском и Аягозом. По данным Шренка, это фельзитовые и роговиковые порфиры, или, на современном языке геологов, полевой шпат. В Аркате он нашел крупнозернистый гранит, в Аркалыке – серую вакку, или песчаник, возле Кокпектов – порфиры, в районе Усть-Каменогорска – глинистый сланец с вкраплениями кварца, на Калбинском хребте – месторождения россыпного золота…

«На речке Ойран Шренк встретил глинистый сланец и в нем штокообразную массу известковой брекчии, – пишет в своей книге Владимир Обручев. – На пути от Чугучака на северо-запад по речке Узубулак в самом хребте залегает граувакка, частью с крупными валунами фельзитового и роговикового порфира (…) На пути к вершине Тастау, на последней и вдоль гребня до вершины Сандыктас Шренк упоминает различные порфиры, сиенит, диорит, гранит, штокообразные массы кремнистого и глинистого сланца и доломитового известняка. В граните есть жилы более мелкозернистого гранита, залежи диорита и обломки порфиров».

В итоговом докладе о путешествии в Джунгарию немецкий ученый изложил свое мнение о возможных залежах серебра и других минералов. Другими словами, он вышел далеко за рамки «чистого» ботаника и показал себя блестящим знатоком геологии.

В том же 1840 году Александр Шренк впервые исследовал озера Алаколь и Сасыкколь. Им была опровергнута версия о вулканическом происхождении острова Аралтобе и найдено научное объяснение пыльным бурям – природному явлению, наводящему ужас на местное население. Виновником оказался юго-восточный ветер, пронизывающий расщелины скал и поднимающий тучи песка. Кроме того, черный цвет знаменитых алакольских пляжей ученый связал не с вулканическими выбросами, а с воздействием сероводородных грязей. Он же первым пришел к выводу о единой гидрологической системе Балхаша и Алаколя.

В течение последующих 3 лет, с перерывом на зимние месяцы, немецкий ботаник провел более глубокие исследования Джунгарского Алатау, района Семиречья, хребта Тарбагатай, Алаколя, Жаланашколя, Балхаша… С помощью проводников-казахов ему удалось пройти степь Бетпак-Дала, известную как Голодная степь, изучить западное Прибалхашье и северо-западные отроги Чу-Илийских гор.

Можно представить, как по вечерам молодой человек при свете костра торопливым почерком спешил занести в полевой дневник собранные за день сведения и впечатления. К слову, большая часть этих описаний так и осталась не изданной. Они и сегодня хранятся в библиотеке Ботанического сада Санкт-Петербурга в виде рукописных блокнотов.

Итогом почти четырехлетних путешествий стала подробная карта обследованных казахстанских территорий, а также бесценные знания о климате, природе, рудных богатствах края, археологических памятниках, культуре, быте, языке местного населения. В Петербург Шренк вернулся с огромной коллекцией растений. Только из первой поездки он привез описания и образцы 900 видов, в том числе 75 новых, доселе неизвестных науке.

Дворянин, но не профессор

В сборнике «История Санкт-Петербургского Ботанического сада за 200 лет его существования» приведен красноречивый факт: материал, доставленный Шренком из «джунгарской» поездки, оказался настолько богатым, что ботсад вынужден был взять 9-летнюю паузу в снаряжении экспедиций. «Все средства, положенные по штату на путешествия, выдавались Александру Ивановичу Шренку, оставленному при Ботаническом саде для приведения в порядок собранных им коллекций, – говорится в сборнике. – А также печатались отчеты, путевые записки и разные наблюдения, произведенные им во время его путешествий».

В 1848 году в возрасте 32 лет немецкий натуралист защитил диссертацию Übersicht des Obersilurischen Schichtensystems Liv-und Esthlands – «Обзор верх­несилурийской системы слоев Эстляндии и Лифляндии». Работа была издана на немецком языке. Тогда же родной Дерптский университет предложил ему читать лекции по палеонтологии, минералогии и геологии. Еще через 4 года ученый защитил степень магистра и в феврале 1853 года стал членом университетского совета. Его выдвинули на долж­ность сверхштатного ординарного профессора минералогии. Однако… не утвердили.

«По Высочайшему повелению ему было поручено описать свои путешествия в самоедские тундры и киргизские степи, – говорится в сборнике по истории ботсада. – И он взялся составить его за три года, а между тем до 1853 года напечатал лишь 1 том. Оправдывался тем, что для успешного окончания своей работы ему нужно было пополнить свои познания по геологии, этнографии, лингвистике».

Чтобы заняться обработкой материалов, Александр вышел из приват-доцентов университета и поселился в своем имении Хейлингензе в Финляндии. Только через 15 лет он вновь вернулся в Дерпт. К сожалению, сведений об этом периоде его жизни практически нет. Можно лишь предположить, что замечательный ученый вернулся к преподавательской деятельности. Всего им опубликовано 16 статей и монографий. В 1850 году его вклад в науку был отмечен престижной Демидовской премией. В 1859 году Шренка возвели в дворянство. В зрелые годы в исследователе проснулся лирик, он выпустил 2 поэтических сборника Fabelbuch («Книга басен») и Romanzen und Balladen («Романсы и баллады»).

Ученый умер в 1876 году от тифа. Он прожил всего 60 лет, но оставил заметный след в науке.