​Созидательная энергия евразийства

– Думаю, что сейчас самое благоприятное время для изучения и понимания заслуг Льва Николаевича Гумилева. Книги его выходят, идеи в нашей стране воплощаются в жизнь, а Евразийский экономический союз – уникальное объединение – существует и успешно работает, в ряды его вступают новые участники. Но сколько бы мы ни говорили об «эпохе Гумилева», поставить точку здесь никак не удается. Иногда я смотрю по телевидению аналитические программы, где звучат термины ученого: пассионарный толчок, этногенез, эпоха обскурации, субпассионарии. Но мало назвать – надо понимать проб­лему, а политологи, филологи, журналисты и писатели относятся к ней как к гуманитарной, в то время как это точная наука, основанная на законах природы.

Например, по Гумилеву через 180–200 скрытых лет после пассио­нарного взрыва, происшедшего по законам биосферы, этнос, уже возникший, развивается, но еще не проявляется. Проходит еще 200 явных лет, пока особи общества, осознав свою идентичность, «всей поголовностью» вступают в акматическую фазу, самую продуктивную для его развития – это не накопление имущества, напротив, это фаза жертвенного поведения и героических поступков не за материальные выгоды, а за независимость и самоопределение. В начале этого периода население представляет собой народ-войско, к концу – самая высокая стадия развития этноса – жертвенное поведение. Самая короткая фаза – надлома – межэтнические схватки, революции, заговоры. Короткая фаза, но ее надо пережить. Далее – инерционная фаза накопления духовных ценностей и расцвета искусств, что Гумилев назвал «золотой осенью» на 300 лет.

Он полагал, что евразийское пространство находится в начале золотой 300-летней осени. Однако в 1991 году, когда Борис Ельцин держал речь, взобравшись на танк, Гумилев сказал: «Узнаю тебя, эпоха заурядности. Что-то очень рано». Такой эпохи в его раскладе не было…

Весь цикл изменения пассионарного напряжения этнической системы составляет 1 500 лет. Из всех этносов при изучении истории человечества Лев Николаевич нашел один, классически прошедший все стадии и погибший в 1453 году – византийский. Но экологическая ниша никогда не будет пустовать, и на месте Византии утвердилась Турция.

– Действительно, это целая наука, весьма оригинальный взгляд на историю, до Гумилева ничего подобного никто не высказывал. Он вообще был во всем неординарной личностью. Думаю, что самим фактом своего рождения Лев Гумилев уже вошел бы в историю, будучи сыном двух поистине гениальных людей: поэта, воина, путешественника Николая Гумилева и неповторимой Анны Ахматовой, предопределившей развитие поэзии не только Серебряного века, но и мировой. Кстати сказать, Анна Андреевна как-то заметила, что само понятие «серебряный век» было введено ее сыном.

– После золотого века русской поэзии логично было следующий назвать серебряным – близко лежало. И Лев Николаевич предложил назвать ХХ век серебряным. Ахматова дала ему денег на «чекушку» и увековечила это название в своей величественной «Поэме без героя»:

На Галерной чернела арка

В Летнем тонко пела флюгарка,

И серебряный месяц ярко

Над серебряным веком стыл.

В 1943 году, когда дописывалась поэма в Ташкенте, Гумилев был в Норильском лагере, но это не мешало сохранять высокий строй мыслей и великий поэтический дар.

– Татьяна Леонидовна, вы не только писатель, но и известный поэт, автор ряда поэтических сборников. Чем объясняется ваш интерес к личности Льва Гумилева, который, как мне представляется, прежде всего был исследователем истории, философом? А поэзия, которую он, конечно же, не только прекрасно знал, но и чувствовал, прошла в его биографии по касательной...

– Нет, он находился внутри этой проблемы как читатель. В одном интервью Лев Николаевич сказал, что оппоненты, чтобы оспорить какой-либо постулат в его текстах, называют его «поэт». Это оружие он сам дал им в руки: писал стихи, переводил восточных поэтов без подстрочников, но хорошо понимал, что Николай Гумилев и Анна Ахматова – вот поэты, создавшие школу акмеизма. И в честь своих родителей назвал высшую стадию развития этноса – акматической. Это было признание заслуг и установление дистанции между собой и великими поэтами.

Он умел сочинять стихи, иногда переводил для заработка, но на экзамене по всеобщей истории, испросив разрешение ответить стихами, прочел на память Заболоцкого и Пастернака, и получил отличную отметку за точность ответа. То есть он знал поэзию досконально и любил ее бескорыстно. Есть такая особенность у всех евразийцев: они не изолируются от поэтических текстов. Для всякого евразийца непререкаемым авторитетом был поэт Алексей Степанович Хомяков – богослов, врач, историк мировой цивилизации, живописец. Это так естественно – писать стихи…

– Жизнь Льва Гумилева – это готовый сюжет для романа. С юных лет судьба словно испытывала его на прочность – трагическая гибель отца, сложные отношения с талантливой матерью, а главное – 13 лет лагерей. Как он сам потом говорил, «отсидел за папу и маму». Все это способно сломать самую сильную личность, но Гумилев не сломался и не озлобился. Что, по-вашему, давало ему силы не только жить, но и работать даже в сталинских лагерях?

– Однажды Гумилев сказал горькие слова: «Я не имею претензий к властям – ученые сажали ученых». Он написал в лагере две книги: «Хунну в Китае» и «Древние тюрки». Первую представил на соискание степени доктора исторических наук. Когда сняли с защиты «Хунну в Китае», у него оказалась вторая написанная док­торская диссертация – «Древние тюрки» на 700 страницах. Такому счастью не могли не завидовать «оскучнители науки». Совершенно понятно, что за счет внутренней энергии он уцелел и в лагере, и на ученом совете. Все-таки слаб человек даже в академической шапочке... Примечательно, что когда на обсуждении книги «Аз и Я» Гумилев выступил с защитным словом, все академики представительного собрания постановили: «отлучить» Гумилева от академических изданий в качестве беллетриста и ослушника, отказавшегося дать достойный разнос Олжасу Сулейменову.

– Действительно, у Льва Николаевича были сложные отношения с научной общественностью того времени. Все его работы принимались в штыки, в лучшем случае они подвергались жесткой критике, в худшем – просто высмеивались. Чем Гумилев был неугоден?

– 14 лет, с 1975 по 1989 год, Гумилев печатался только в журналах «Юный натуралист» и «Декоративное искусство». Выпустил небольшую книгу про бурятскую живопись с Буддой на обложке и получил разнос за богоискательство и богостроительство. Но уже после 1989 года книги пошли рядами. Доктор юридических наук Анатолий Лукьянов (в 1987–1988 годах он занимал пост секретаря ЦК КПСС, в 1988–1989 годах был кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС, в 1990–1991 годах — председатель Верховного Совета СССР) хорошо знал Гумилева, читал его работы в рукописи и принял активное участие в изданиях его книг. «Этногенез и биосфера земли» (1989), «Поиски вымышленного царства» (1997), «Тысячелетие вокруг Каспия» (1998), «Конец и вновь начало: популярные лекции по народоведению» (2001), «Открытие Хазарии» (2001), «Ритмы Евразии: эпохи и цивилизации» (2003), «От Руси к России» (2004). А были еще книги в соавторстве и переиздания ранее выпущенных книг. Но никто не помог бы Гумилеву, если бы эти книги в период академической опалы не были им написаны. Только благодаря жизнестойкости и целеустремленности Лев Николаевич преодолел противодействие остепененных «бездарников» и завистников.

– Научные взгляды Льва Гумилева были настолько революционны, что это заставило по-новому взглянуть на историю, особенно древнюю и средних веков. И теперь в ином ракурсе предстают перед нами личности того же Чингисхана или Тамерлана. Гумилев разрушил миф, трактующий отношения между Древней Русью и Великой степью как иго. В его понимании это было нечто совершенно иное. А что именно?

– Когда я прочла книгу Льва Гумилева «Поиски вымышленного царства», меня развеселила та экзотика, которая опровергала прежние представления и ставила с ног на голову известные мне отношения Руси и монголов. Такое отношение продолжало нагнетаться другими книгами о том же времени. Даже когда я стала слушать лекции Гумилева, не сразу переломилось мое сознание в сторону обоснованного пересмотра старых истин. Мы смотрели на монгольскую Азию, живя в ней, как на нечто одноцветно-вражеское, не детализируя нюансов.

У Гумилева завоеватель Чингисхан – любимый исторический деятель, наравне с Александром Невским, а про Тамерлана он говорил: «Бояться железного хромца было незазорно». Почему? Первое и самое главное: Чингисхан создал Ясу, по которой ясак (дань) платить, конечно, побежденный должен, но за убийство доверившегося карался смертью как чужой, так и свой. Когда на смену Ясы пришла барымта, монголы уже не были народом-войском. Яса и монголы Золотой орды не навязывали свою религию никому: христианин ты или язычник – это их не касалось. Религия бон была терпимой к иным вероисповеданиям, и у монголов жены часто исповедовали христианство несторианского толка. У Руси времен Батыя с монголами был военный союз. Именно монголы во времена Александра Невского участвовали в Ледовом побоище и побили псов-рыцарей на Ладожском озере.

Перед этим русские купцы, желавшие свободной торговли с Ганзой, хотели убить монгольских послов, но Александр Невский, зная закон Ясы, жестоко расправился с провокаторами и сам проводил послов до границы своих владений.

Другое дело – Тимур. Это был человек изначально исламской ориентации. Свою религию насаждал под угрозой смерти, и, главное, он возглавлял не народ-войско, а наемников, целью которых было обогащение. Его профессиональное, вышколенное войско оставляло после себя разруху и горы трупов ни в чем не повинных людей.

– Понятие «этнос» ввел в историю Гумилев, создав, по сути, новую науку – этнологию. С позиции своей теории этногенеза, используя опять-таки собственное понятие пассионарности, он пытался объяснить закономерности исторических процессов. В чем здесь отличие от ранее принятых научных подходов?

– Наука о биосфере как энергии, окружающей землю, развивалась задолго до появления учения Гумилева. Он не был физиком, астронавтом или биологом, но очень желал, чтобы точные науки дали ответ на происхождение этого явления. Несколько лет он встречался с Николаем Тимофеевым-Ресовским, который проводил исследование причин неожиданного скопления саранчи или других насекомых в определенном месте. В свои московские «набеги» (так Лев Николаевич с женой Натальей Викторовной называли отпускное время в Москве) он каж­дую субботу приезжал к био­логу в Обнинск, и они работали над этой биологической проблемой. Что за черная кошка между ними пробежала? Только Гумилев перестал общаться с «Зубром», и тот, приехав в Ленинград, просил у него прощения. Но вместе они уже не работали.

На одной из лекций Гумилев сказал: «Откуда берется эта энергия, не знаю». Однако на материале многотысячелетний истории, где он ориентировался, как у себя дома, он вычислил разломы по меридианам и параллелям и составил убедительную карту пассионарных взрывов.

– Лев Гумилев был поистине ренессансным человеком – глубина и широта его познаний поражает. Можем ли мы говорить, что его наследие – это уже открытая книга, или в ней есть еще непрочитанные страницы?

– Конечно, изучение трудов Гумилева очень продвинулось за последние 20 лет. Открытие Евразийского университета имени Гумилева этому способствовало. Это был прорыв. Итоги еще не подведены. Трудолюбивые и любопытные уже многое знают о поставленных Гумилевым проблемах. И все-таки этого недостаточно. Гумилев был уникальным историком. Точку ставить рано. Слово «евразиец» по отношению к себе Лев Николаевич произнес за полтора года до смерти, хотя именно Евразии он посвятил всю свою жизнь, дружил с евразийцами.

Так что заслуги евразийцев и «последнего евразийца», как назвал себя Лев Николаевич Гумилев, еще не оценены по достоинству. И непрочитанных страниц много, но этот процесс запущен в нашей стране, и абсолютная неосведомленность совершенно исключается.