​Великая степь покоряет Париж

В поэтическом сборнике «Обратная перспектива» Бахыт­жана Канапьянова, которого французы на свой манер окрес­тили Жаном Бахытом, собраны стихи разных лет в переводе французского поэта и прозаика Тьерри Мариньяка. Он «заставил заговорить казахскую музу на языке Расина и Гюго в ритме биения собственного сердца и поверх барьеров», как написала в предисловии к книге бывшая наша соотечественница, поэтесса Кира Сапгир, более полувека живущая в Париже.

По ее мнению, «эти «векзамет­ры» и «веклибры» (по выражению Андрея Вознесенского) насыщены гулом современного мегаполиса и одновременно вечным ритмом Большой степи». «Дух казахской поэзии в русских стихах Канапьянова оказался близок и понятен всему миру, – продолжает Кира Сапгир. – Его строки и строфы ценят на всех континентах. Стихи переведены на английский, грузинский, малазийский, киргизский, таджикский, польский, французский, финский, якутский, немецкий, корейский языки; книги издаются в Нью-Йорке, Лондоне, Бостоне, Торонто… Надо надеяться, что избранные строки богоизбранного поэта из Казахстана в переводе на язык Бодлера и Превера преодолеют пропасть, отделяющую перевод от подлинника, и найдут отзвук в сердцах самых рафинированных французских любителей поэзии».

И эти стихи действительно находят отклик и у французов, и у казахстанцев, которые искренне радуются успеху своего любимого поэта, покорившего Париж.

Когда мы встретились с Бахытжаном Канапьяновым в Алматы, естественно, первым возник воп­рос: кто окрестил его новым именем и нравится ли оно ему самому?

– Имя Жан Бахыт появилось с легкой руки переводчика моих стихов Тьерри Мариньяка. Думаю, что и новое имя, и название моего французского сборника – «Обратная перспектива» – связаны между собой. Судите сами, если раньше имя Бахытжан переводилось с тюркско-казахского как «счастливая душа», то теперь это «душа счастья». Так что святые компоненты, данные мне родителями, остались именно в силу той самой обратной перс­пективы нашего бытия.

– Бахытжан, Ваши стихи звучат на разных языках, теперь они «заговорили» и по-французски. Перефразируя классика, можно сказать, что поэзии, как и любви, покорны не только все возрасты, но и все национальности. Это великая миролюбивая объединительная сила.

– Безусловно, поэзия – не только великий объединитель народов, но и великий фактор взаимообогащения культур и миров – тюркского и европейского. Не мной сказано, что поэзия, метафора, образ не имеют границ, ибо все это становится понятным и родным в силу оригинала и в силу достойного перевода читателя той страны, на чей язык переведены стихи. Поэтому я очень благодарен моему «крестному отцу» Тьерри Мариньяку, который ввел меня в мир великой французской поэзии.

Хотелось бы процитировать фрагмент его предисловия к моей книге стихов в переводе на русский язык Киры Сапгир: «В большей степени, чем романист, переводчик должен интуитивно прощупывать пульс поэта, вслушиваясь в биение его сердца, созерцая охват и широту мировосприятия, отмечая словес­ные игры и повороты смыслов в контексте современности. Переводя Бахытжана Канапьянова, я чувствовал этот опыт, одно­временно жестокий и пьянящий, осложняющийся еще чуждым миром, необозримым, словно океан: это степь с ее исконными традициями кочеваний и войн, столкновением с советским режимом и яростью атомной эры, где Европа и Азия сливаются в громокипящем вихре, где воинственную песнь сменяет гортанное стенание Востока с его сверканьем солнца и клинков...»

– А помните ли Вы, что побудило Вас написать свое первое стихотворение?

– Честно говоря, не помню. Наверное, горы, степь, Иртыш, глаза мамы, лошади вблизи аула.

Не зная племени, не зная рода,

Основ не зная языка,

Ребенок плачет,

нет ребенку года,

А в плаче – тайная тоска.

Он высказать пока еще не может –

Обиду или просьбу, не поймешь.

И это все он в будущее вложит

И рассечет –

на правду и на ложь...

– Признаюсь, удивилась, когда узнала, что с Вашей подачи в мировом календаре появился Всемирный день поэзии. Расскажите об этом.

– Двадцать с лишним лет назад, в канун 29 февраля 1996 года, я пригласил в Алматы Андрея Вознесенского, Беллу Ахмадулину, Александра Ткаченко и Бориса Мессерера на вечер поэзии. И попросил Андрея Андреевича и Беллу Ахатовну поддержать мою идею – отмечать 29 февраля Всемирный день поэзии. Мне представлялось, что такой день, как некий кристалл, появляется лишь раз в четыре года. И это сродни духу поэзии. Вот мы и решили отдать этот день Поэзии, а поэтической столицей обозначить город яблок – Алматы. Эту нашу акцию по сохранению духовных, нематериальных ценностей поддержал и Олжас Сулейменов. Мы послали письмо-прошение в штаб-квартиру ЮНЕСКО. Но там отдали предпочтение дню весеннего равноденствия – 21 марта. И Всемирный день поэзии стал ежегодным. А наш, алматинский, мы отмечаем раз в четыре года.

– Традиционный вопрос о любимых поэтах…

– Каждый поэт интересен в силу того, что нет одинаковых, есть хорошие и разные. С годами приходит понимание, что ты и есть часть этого единого общего, но по-своему одинок, узнаваем, быть может, в силу своего отличия от других. Я признателен судьбе, что стихи мои «не проплыли» мимо глаз старых мастеров: Александра Межирова, Евгения Винокурова, Льва Озерова, Андрея Вознесенского и Олжаса Сулейменова. Благодарен судьбе, что все они уделили моему творчеству несколько своих слов – печатных и устных.

– А есть стихотворение, которое Вы любите больше остальных?

– Это то, которое еще не написано, не сотворено. Ибо сегодня лучше, чем вчера, а завтра, наде­юсь, будет еще лучше!