О воде замолвим слово…

Древнехорезмийская цивилизация

В Москве проходит выставка «Не слитно, не раздельно», где на одной из секций и представлен фильм казахстанского режиссера, кадры которого пробуждают интерес к истории, культурному наследию, заставляют задуматься о современных реалиях и проблемах.

В центре экспозиции – история знаменитой Хорезмской археолого-этно­графической экспедиции и ее связи с советскими проектами по освоению пустынных территорий Центральной Азии. Команда этнографа-археолога Сергея Толстова к исследованию регио­на приступила в 1938 году. На время войны работы были приостановлены, а после ее окончания продолжались вплоть до развала Советского Союза. Члены той экспедиции не просто раскопали многочисленные земляные города с казахскими названиями – Топырақ-қала, Қой-Қырылған-қала и другие, появившиеся на территории нынешней Каракалпакии еще до нашей эры, – они сделали переворот в исторической науке, открыв древнехорезмийскую цивилизацию. У Сергея Толстова есть знаменитая монография «По древним дельтам Окса и Яксарта» (Амударьи и Сырдарьи), где он пишет, что материальная культура региона ничуть не уступала и даже во многом превосходила такие общепризнанные очаги древней цивилизации, как Месопотамия, Древний Египет, Греция и Рим.

– Его гипотеза в корне изменила европоцентристский взгляд на нашу историю, – считает Сергей Азимов. – До этого Центральная Азия рассматривалась как территория варваров-кочевников, которые, завоевывая, разрушали и ничего не создавали. В этом смысле вода являлась, по мнению Толстова, главным источником и прогресса, и упадка древнехорезмийской цивилизации. Не грозит ли подобный упадок нам? Вполне вероятно, что в ближайшие 50–70 лет Центральную Азию и Казахстан ожидает проблема с водообеспечением, если не будут приняты какие-то комплексные меры. Но пока мы живем так, будто не понимаем и не ощущаем этого. Поэтому звонок от организаторов выставки, любезно попросивших поучаствовать в ней мою картину «Жоқтау. Хроника мертвого моря», стал для меня большим комплиментом. Как выяснилось, моя работа отвечает концепции выставки, организованной частными инвесторами во главе с известным меценатом Лео­нидом Михельсоном: если относиться
ко всему, что связано с водой, варварски, то это разрушит цивилизацию. А в «Жоқтау» было показано, что произошло с нами и что будет дальше после того, как исчез Арал.

Выставка состоит из 11 секций. Она не единовременная – начавшись в апреле, будет идти до сентября. Одна из секций полностью посвящена и самой картине «Жоқтау», и всему, что удалось собрать о ней: как писался сценарий, как она снималась и какие были сложности.

У сотен тысяч людей есть возможность познакомиться и с древностью, и с современными процессами, происходящими в регионе, где проживают каракалпаки – братский и узбекам, и казахам народ. История Мавераннахра (средневековое название областей по правому берегу Амударьи. – Ред.) связана с прототюркской культурой. Каракалпаки – это одни из «алты алаш» – шести самых близких друг к другу народов, а один из биев, писавших степное право «Жеті Жарғы», напомню, был каракалпаком.

Через родной мне, казаху, Нукус пролегал магистральный канал Қыскеткен. По размерам это примерно такая полноводная река, как Или. И все мое детство начиная с конца апреля и до конца сен­тября проходило на берегу этого канала. В 15 километрах от Нукуса начиналась Амударья. На другом ее берегу был древний город Ходжейли, где похоронены мои дед и бабка со стороны отца. Мы туда часто ездили к родственникам. Когда садились на паром, было ощущение необъятности – другого берега реки не было видно. Хорошо помню несколько поездок на пароходе «Коммуна» по Аралу. Это было удивительное море. У всех других морей дна не видно, а на Арале оно просвечивало через 30–40-метровую глубину. Когда начинался ветер и к берегу неслись огромные волны, я чувствовал себя крохотной песчинкой, в душе появлялось чувство страха перед величием природы. И вдруг этот мир стал исчезать на моих глазах, и у меня появилось ощущение безмерной потери. Потом, когда я уехал далеко от родного дома, поступил во ВГИК, окончил его, стал снимать фильмы, тема потерянного моря стала требовать выхода. Я совсем не думал, что мне нужно снимать смелое кино. Даже более того – не стремился к этому, у меня уже были такие картины, как «Интервал», «Сыновья», «Ключи от четырех ворот»...

Лувр в пустыне

– Не помешала ли проведению проходящей в Москве выставки современная геополитическая обстановка?

– В ней, кроме ведущих гуманитарных НИИ России, участвовали музеи таких стран, как Узбекистан, Франция, Венгрия. Были представлены экспонаты из нескольких музеев Украины.

Когда мне позвонили и стали говорить про Хорезмскую экспедицию, я сразу вспомнил монографию «В долине Окса и Яксарта» академика Толстова. Я ее прочитал, когда мне было лет 13. Большую часть не понял, но она во многом предопределила мои взгляды на историю народов Центральной Азии и Казахстана. Говоря о том, что Хорезм и Каракалпакия являются одними из центров мировой цивилизации и культуры, члены Хорезмской экспедиции доказали это на примере конкретных артефактов.

Одним из рядовых участников экспедиции был Игорь Савицкий. Приехав в ее составе в Каракалпакию, он остался там навсегда. Этот человек не просто полюбил ее народ, обычаи и традиции, но и собрал уникальнейшую коллекцию прикладного ювелирного искусства казахов, туркменов и каракалпаков. Кроме того, собрал в Нукусе величайшую коллекцию лучших художников – ориенталистов и авангардистов, творивших в основном в Центральной Азии: Павел Беньков, Александр Волков и Александр Николаев (Усто Мумин). Начав собирать их картины в 60-е – начале 70-х, Савицкий открыл музей, и у него тут же появилось название – «Лувр в пустыне» (сейчас – Государственный музей искусств Республики Каракалпакстан им. И. В. Савицкого. – Ред.).

Я очень хорошо помню этого странного человека. Он собирал также изделия знаменитого адаевского зергерства – серьги, браслеты и кольца. Мы не придавали этому значения, хотя это были не просто украшения, а обереги, которые носили наши бабушки. В каждое из них закладывались жизненные и философские смыслы. Например, кольцо, надеваемое молодой женщиной сразу на два пальца, означало крепость семейного очага.

Музей в Каракалпакстане – один из уникальнейших в мире. Ну и что, что формально он узбекский, а не казахский? Ведь в этом музее есть картины Орала Тансыкбаева – первого казахского художника, который получил звание народного художника СССР. Когда Узбекистан возглавил Президент Шавкат Мирзиёев, то первое, что он сделал, – провел выс­тавку работ Государственного музея изобразительных искусств имени Игоря Савицкого в Москве в Пушкинском музее. Ее «лицом» стал шедевр Орала Тансыкбаева – «Молочница на полустанке». Одной этой картины было бы достаточно, чтобы стать Тансыкбаевым, а он собрал еще коллекцию ювелирного и прикладного искусства Каракалпакстана.

Сегодня в столицу Каракалпакстана организовывают специальные чартерные рейсы из дальнего зарубежья. Люди, умеющие ценить изобразительное искусство, специально приезжают, чтобы побывать в «Лувре в пустыне». А сейчас, помимо тех чартеров, появились и другие туристические маршруты. В Мойнаке можно увидеть корабли на дне бывшего моря и людей, которые живут там как в резервации. Когда предприим­чивые люди сделали из этого объект туристического интереса, то ради этих целей лет десять назад там даже открыли аэропорт. Но такого рода маршруты для туристов вызывают у многих неоднозначное отношение. Зачем таким образом тиражировать национальную трагедию?

Что имеем – не храним?

– «Жоқтау» Вы сняли 35 лет назад, еще в бытность Союза, а в каком она состоянии сегодня?

– В свое время я выкупил ее на свои средства. Теперь, чтобы вернуть исходные материалы казахских картин из Российского государственного архива кинодо­кументов, нужны очень большие средства, а тогда был клич, чтобы все республики забирали их за относительно небольшие деньги, но только Грузия сделала это, все другие обращались в частном порядке, потому что это было организационно сложно. Мне было легче, чем другим ­казахстанским режиссерам, потому что я свой «Жоқтау» снимал не на деньги Гос­кино СССР, а Общества охраны памятников истории и культуры ­Казахской ССР. Киностудии «Казахфильм» моя картина особо не была нужна, и я был предоставлен сам себе, то есть надо мной не было цензуры и идеологического контроля, когда я ее снимал.

– Если Грузия смогла, то почему Казахстан не смог забрать свои исходные киноматериалы?

– Никому в те годы до этого не было дела. Иногда мне кажется, что, может быть, было хорошо, что мы этого не сделали. Грузия забрала, но их постиг­ла катастрофа – на их национальной киностудии случился пожар, и очень много исходных материалов погибло. Сегодня в Белых Столбах (микрорайон в подмосковном Домодедово, где располагается Госфильмофонд РФ) с помощью так называемого мокрого процесса могут изготовить контрнегативы и дубль-фонограммы исходников, то есть не обязательно забирать все позитивные копии, достаточно иметь одну. Но для этого нужно построить у себя павильо­ны для хранения. Когда я в апреле ездил в Моск­ву на открытие выставки «Не слитно, не раздельно», то побывал в музее кино на ВДНХ, где есть огромный, технически продуманный павильон для хранения и негативов, и позитивов 200 тысяч фильмов. Это без учета того, что есть Госфильмофонд и в Красногорске, где хранятся в основном документальные научно-популярные фильмы.

– А где хранится то, что снято в нашей стране за последние 35 лет?

– Сегодня на этот вопрос, наверное, не ответит никто, хотя на съемки любой картины тратятся огромнейшие деньги. Например, Калыкбек Салыков после знаменитой картины «Балкон» снял еще одну замечательную ленту – «Любовники декабря». Она не напрямую, а художественно и образно связана с трагическим Желтоксаном. Но где находятся исходные материалы этой картины, никто не знает. Такая же судьба, боюсь, ждет большинство других наших фильмов. Почему бы национальной киностудии АО «Казахфильм» не создать серьезное производственное предприятие не только для сохранения и тиражирования, но и изучения нашего кинонаследия?