В год 95-летия Чингиза Айтматова «КП» начинает серию публикаций о творчестве блестящего мастера слова

Международные научные конференции в Бишкеке, Лондоне, Анкаре, посвященные творчест­ву писателя с мировой славой Чингиза Айтматова, и изданные по их итогам научные сборники «Чыңгыз Айтматов жана түрк цивилизациясынын ренессансы» (Бишкек, 2018), Chingiz Aitmatov. Universal topics (London, 2019) и Bozkirin uyanisi Cengiz Aytmatov (Ankara, 2019), международные юбилейные научные форумы «Адамзаттың Айтматовы» и «Мир Ч. Айтматова» (Алматы, 2018) продемонстрировали новое прочтение прозы и публицистики писателя.

В прозе Чингиза Айтматова переплавлены и воссозданы атмосферы стран, где он бывал, их история и современность. Так возникали сравнения, через которые яснее видится свое. Писатель не только создавал художественные произведения о кыргызском и казахском народах, он воспринимал национально-культурную индивидуальность народа как достояние человечества.

Создателем новой прозы в мировой литературе считает Чингиза Айтматова, писателя с мировой славой и стратегичес­ким мировидением, академик Национальной академии наук Азербайджана Иса Габиббейли.

По мнению современного поэта, драматурга, переводчика Дэвида Уильяма Пэрри (Лондон), «Чингиз Айтматов умело включал национальную традицию и историю в создание нового художественного текста». Дэвид Пэрри не только осуществил перевод на английский язык книги-диалога Чингиза Айтматова и Мухтара Шаханова «Плач охотника над пропастью», но и считает Чингиза Торекуловича одним из вдохновителей соз­дания своей книги «The Grammar of Witchcraft».

Семья Лео и Шарлотты Кошут в Берлине бережно хранила фото­графии и картины с автографами Чингиза Айтматова, который бывал у них, а они – в Бишкеке. Шарлотта Кошут перевела на немецкий язык большую часть произведений кыргызского писателя, в том числе роман «И дольше века длится день…».

Самыми разнообразными аспектами творчество академика Европейской академии наук и искусств, обладателя Золотой медали имени А. Эйнштейна за выдающиеся заслуги в мировой науке, литературе и искусстве, международной премии имени В. Гюго соприкасается с Казах­станом, европейским и тюркским мирами. В 2007 году Чингиз Айт­матов удостоен высшей Государственной премии Турции за заслуги в развитии культуры тюркоязычных стран. В феврале 2008 года в Азербайджане проведена неделя Айтматова, писатель награжден орденом «Дружба». 2008 год в Кыргызстане объявлен Годом Чингиза Айтматова. Академии Айтматова открыты в Бишкеке и Лондоне. В Алматы Кыргызский этнокультурный центр Ассамблеи народа Казах­стана 12 декабря, в день рождения писателя, ежегодно проводит Айтматовские чтения.

В Москве в 2018 году установлен памятник писателю, в Минске в одном из парков – памятный знак. 12 декабря 2018 года в честь 90-летия Чингиза Айт­матова в Национальной библиотеке Беларуси совместно с посольством Кыргызской Рес­публики была открыта книжно-иллюстративная выставка «Ковчег Чингиза Айтматова». Полиграфически великолепно издан на белорусском языке издательством «Народная асвета» роман Чингиза Айтматова «И дольше века длится день... Буранный полустанок» – «Буранны паўстанак: І вякуе дзень даўжэй за век» с удивительными иллюстрациями Арлена Кашкуревича.

Жизнь и творчество Чингиза Айтматова связаны с Казахстаном. Он был постоянным участником международных форумов, посвященных наследию выдающихся казахских поэтов, писателей и крупнейшим датам, отмечаемым в рамках юбилейных мероприя­тий Календаря памятных дат ЮНЕСКО. Неповторимым сыном человечества и живым памятником называл Чингиз Айтматов Жамбыла Жабаева, подчеркивая особо философскую сторону его произведений. Поэт отразил в своем творчестве трагедию человека, любовь, его искания. Духовное наследие Жамбыла Жабаева уникально и своеобразно. Художник и власть. Жамбыл не мог обойти в своем творчестве эту проблему. «Акын и власть. Что сделал поэт для своего народа как человек, вступивший в диалог с властью?!» Литературоведение, был уверен Чингиз Айтматов, еще не в полной мере ответило на этот вопрос.

Жамбыл – Абай – Ауэзов. О каж­дой из вершин казахской литературы Чингиз Айтматов находил точные и емкие слова, образные сравнения. Встречи с Чингизом Айтматовым во время его блистательных выступлений и докладов в Академии наук Казахстана, в Институте литературы и искусства имени М. О. Ауэзова демонстрировали масштаб его личности, обаяние интеллекта.

1995 год был уникальным – год 150-летия со дня рождения великого Абая, олицетворяющего интеллектуальный потенциал и дух казахской нации, и 1000-летия эпоса «Манас», отмечаемых под эгидой ЮНЕСКО. Эта ключевая мысль выступления Чингиза Айт­матова на конференции в Доме ученых, посвященной 1000-летию кыргызского эпоса «Манас», объединила все доклады и сообщения, стала их лейтмотивом.

Великолепно сказал о «Манасе» академик Зейнолла Кабдолов: «Чингиз Айтматов по воле судьбы связан с «Манасом». «Манас» – это океан поэзии, а Чингиз – море, которое не исчезает, потому что имеет прочную и долгую связь с океаном, питается его водами, обменивается волнами. «Манас» и Чингиз – это символы и синонимы кыргызского народа».

В новых исторических условиях самоутверждение кыргызского и казахского народов идет через историческую память, через такие величины, как Абай и «Манас».
«Я счастлив, – говорил Чингиз Айт­матов, обращаясь к аудитории, – что познаем мы себя вместе с казахским народом. И не случайно, что впервые открытие «Манаса» совершено сынами казахского народа: с Чокана Валиханова начинается письменная история эпоса «Манас», являющегося уникальной энциклопедией, содержащей весь опыт и исторический путь кыргызского народа».

Поразительны глубина мышления и интеллект Мухтара Ауэ­зова. Джунгары запрещали «Манас». От советского «джунгарства» спас национальный эпос Мухтар Ауэзов. Он перевернул ход событий.

«Манас» не только быль, история, но и великое искусство, поднимающееся до уровня шекспировских трагедий. Первая трагедия, по мнению Чингиза Айтматова, заключается в попытке превратить главного героя в манкурта. Это произошло в детстве. Манаса анонимно отдают в подпаски, тем самым спасая его. Сила духа, воля проявляются уже в раннем возрасте: Манас организует первые дружины из своих сверстников. Великая трагедия – убийство Манаса. «Манас» – это сакральная, святая вещь.

«Для Чингиза Айт­матова память – инстинкт самосо­хранения народа, залог его выживания. Она противостоит забвению как предвестнику распада межпоколенческой преемственности. В романе «И дольше века длится день…» генетическая память приаральского казаха Едигея и философия забвения, воплощенная в миро­ощущении Сабитжана, олицетворяли идейно-ценностный конфликт между охранительным традиционализмом и «беспочвенностью», не утруждающей себя оглядкой на заветы предков. Похороны отца для Сабитжана формальная обязанность, но для Едигея, озабоченного сохранением порядка слов в молитве, – нравственный закон, предписывающий похоронить Казангапа именно на Ана-Бейит», – убежден доктор филологических наук, профессор ИМЛИ, академик РАЕН, заслуженный деятель науки Республики Дагестан Казбек Султанов.

Легенду о Найман-Ане записывали дважды: учитель Абуталип и ученый-археолог Елизаров. Рассказывал ее в обоих случаях Казангап, именно он, по мысли автора, является хранителем народной мудрости позабытой книги степной истории Сарозеков. Образ раба – центральный образ легенды о манкурте. Прототип легенды о манкурте встречается у казахского народа. «...Народного, передающегося из уст в уста предания о манкурте именно в том виде, в котором я его изложил, – рассказывал Чингиз Айтматов, – не существует… В ту далекую эпоху на границе империи Юань и нынешней Средней Азии происходили бурные исторические события, народы жили в постоян­ной вражде, царили жестокие нравы. И одним из бесчеловечных обычаев того времени было то, когда попавшего в плен юношу подвергали мучительным пыткам, лишая его памяти, насильно принуждая его забыть, как его зовут, кто его отец, мать, кто его народ, где его земля. А человек, лишенный национальной и исторической принадлежности, всего того, что характеризует его как личность, превращался в безропотного раба, в послушного робота… Мне нужно было эту маленькую искорку прошлого воспламенить, сделать его ярким, горящим огнем, то есть, иными словами, поднять предание на более высокий уровень, для того чтобы оно нам что-то говорило, чтобы благодаря этой ретроспекции мы могли бы заглянуть в сегодняшний день».

Помимо легенд о Найман-Ане, Акмае и манкурте в текст романа «И дольше века длится день…» включена легенда «Сарозекская казнь», найденная следователем Тансыкбаевым среди бумаг Абуталипа и имеющая подзаголовок «Из времен Чингисхана». Легенда о манкурте выходит на новый уровень обобщения. Шири из верблюжьей кожи вырастает до размеров «Обруча», каким хотят оградить Землю. Цепочка человеческой памяти тянется с Земли в космос. Легенда о манкурте охватывает и тему политических репрессий, цель которых заключалась в уничтожении национальной памяти. Чингиз Айтматов упоминает на страницах романа ученых Национальной академии наук, пострадавших в годы репрессий. Трагически гибнет один из героев романа – бывший школьный учитель и фронтовик-партизан Абуталип Куттыбаев. По мнению писателя, доктора филологичес­ких наук Аслана Жаксылыкова, Чингиз Айтматов очистил сюжет о манкуртах и подарил его миру как бриллиант, подобно Шекспиру: «Осмыслил, отшлифовал, придал глубочайший смысл – и вернул нам, чтобы помнили, словно говоря: «Посмотрите, кто вы!»

Жизнепространство романа «И дольше века длится день…» организуют две концептуальные метафоры: «Белая птица Доненбай, не устающая задавать свой судьбоносный вопрос «Чей ты?», и железная дорога, рассекающая и раздвигающая «материнское поле» до ранее неведомого и пугаю­щего горизонта, символизируя присутствие и наступление другого мира. Устойчивый образ железной дороги позволяет разглядеть и приблизиться к сигнальным огням другой жизни: Данияр и Джамиля не оглядываясь «уходили в сторону железнодорожного разъезда». В «Материнском поле» Толгонай с немалыми трудностями добралась до неблизкой станции, чтобы повидаться с ушедшим на фронт сыном, но становится испуганным созерцателем мимо летящих воинских эшелонов – один из лучших, как считал Казбек Султанов, по эмпатической силе эпизодов вообще в творчестве Айтматова. Или пролог и эпилог «Первого учителя»: «темная черточка железной дороги, уходящей за горизонт» и «поезд понес меня по равнинам казахской степи к новой жизни».

Художественные произведения Чингиза Айтматова «И дольше века длится день…» и Абиша Кекилбаева «Баллада забытых лет» объединяет мотив исторической памяти. Роман Чингиза Айтматова построен на воспоминаниях Едигея по пути на родовое кладбище Ана-Бейит. Роман создавался в тот период, когда в советской литературе велся поиск новых форм и способов обобщения действительности, жанровых форм, художественных средств, способных включить сегодняшний день в контекст планетарный.

Мотив беспамятства, как и мотив смерти, характерен для художественных произведений Чингиза Айтматова и Абиша Кекилбаева. Мотив смерти в повес­ти Абиша Кекилбаева возникает в середине сцены казни, когда юноши еще и не подозревали, что ждет их впереди. Под палящими лучами солнца беспомощно обнаженные головы «казались уже мертвыми». И сами пленники, голодные и измученные, «готовы были замертво свалиться на землю». Напротив, толпа туркмен «жадными очами» наблюдает за происходящим, с жадным любопытством тесно обступает их; гудит тихо, диковато. Усиливает ощущение неотвратимой казни метафора: «Казалось, даже сама глиняная могила Кёкборе – маленький, затерянный среди полынных кустов холмик – сжался в глиняный комок ужаса».

Рассказчик у Абиша Кекилбаева обладает огромными сведениями, он может предугадать, что ждет пленников в дальнейшем: «А они не знали, все еще не знали, что собираются с ними сделать, хотя уже обриты наголо», «Едва осмелившись поднять глаза, юнцы с ужасом следили за подошедшими – о, все еще не понимая, что с ними будут делать…» или поведать о том, что было. Повест­вование о подготовке казни сменяется картинами прошлого. Сказочные мотивы («тридевять земель», «беспредельное пространство») так же «работают» на раздвижение пространственных и временных рамок, когда повествуется о прошлых столкновениях соседних племен, о недолгом перемирии туркменов и адайцев у могилы святого Карамана. Горькая, скорбная интонация рассказчика («И вскоре, вещаю со скорбью, началось все прежнее») сменяется взволнованной в лирическом отступлении о разумном и злом слове, о слове мудреца и глупца. «Разумное слово может пригасить вражду, злое слово, наоборот, – раздуть ее безумное пламя. Но если ссору людскую пронзает копье, то развести злобное противостояние может лишь самое великое слово мудреца. И только мудрецу дано убедить человеческое сердце склониться к миру, а злой глупец способен лишь размахивать палкой да секирой и призывать к убийству». Картины прошлого степной жизни, легенды и предания (о манкуртах, о святом Темирбабе), включенные в текст «Баллады забытых лет» Абиша Кекилбаева, предостерегают от бессмысленной жестокости и беспощадности степных правителей.

Произведения Чингиза Айтматова Казбек Султанов считает «тем или иным по художественному потенциалу ответом на вопрос Кемеля из повести «Верблюжий глаз»: «О Анархай, о великая степь! Что же ты молчишь, о чем думаешь? Что таишь ты в себе от века и что ждет тебя впереди?»

Концепты Родины, памяти, забвения в прозе Мухтара Ауэзова, Чингиза Айтматова, Абдижамила Нурпеисова чрезвычайно важны, ибо писатели своим творчеством оказали огромное влияние на развитие культуры, которую Чингиз Айт­матов называл второй Вселенной. Поэтика крупной жанровой формы – романа и романа-эпопеи в творческом наследии писателей-классиков включает «открытость» как фундаментальную возможность, которой наделен автор и его читатель. Поэтика произведений «в движении» создает новый механизм эстетического восприятия, расширяя национальную картину мира художника слова.

Казахская степь военного времени в повестях Чингиза Айтматова «Джамиля» и Ахметжана Ашири «Нурания» суровая и безлюдная, «а холод еще пострашнее голода». В годы войны казахская степь всех подняла на ноги: «Звенели тысячи стремян, глядели в степь тысячи джигитов, впереди на древках колыхались красные знамена, позади, за копытной пылью, бился о землю скорбно-величественный плач жен и матерей: «Да поможет вам степь, да поможет вам дух нашего богатыря Манаса!» – пишет в повести «Джамиля» Чингиз Айтматов. Жанрово-стилевые особенности повести позволяют проследить эволюцию художест­венного мастерства Чингиза Айтматова и Ахметжана Ашири, что находит отражение не только в системе художественных образов, но и в стиле авторов, в поэтике произведений.

Художественный перевод в советское время рассматривался как творческая и организационная проблема. На казахском языке увидели свет «Белое облако Чингисхана», «Белый пароход. Повести и рассказы», «И дольше века длится день…», «Джамиля», «Красное яблоко», «Пегий пес, бегущий краем моря», «Первый учитель», «Плаха», «Повести гор и степей», «Прощай, Гульсары», «Ранние журавли» Чингиза Айт­матова и другие в переводах Калтая Мухамеджанова, Шерхана Муртазы, Абиша Кекилбаева, Калжана Нурмаканова, Дайырбека Казакбаева.

Глубочайшее раскрытие внутреннего мира героев и характеров – важная составляющая таланта Чингиза Айтматова-прозаика. Величайшая исповедальность, искренность, психологизм остаются ведущими чертами айтматовской прозы, как и эпическое, предельно доброжелательное, гуманистическое отношение к человеку.