В нынешнем году Султан-Ахмету Ходжикову исполнилось бы 100 лет. 55 лет назад он приступил к съемкам грандиознейшей картины – историко-романтической драмы «Қыз-Жібек»

Ходжиков ушел на фронт 18-летним. В составе 8-й Гвардейской Панфиловской дивизии прошел от Москвы до Балтийского моря. Вырос в звании до гвардии капитана. 8 мая 1945 года младший из четырех сыновей Латифы Ходжиковой писал матери: «Дорогая апа! Войне конец, просто не верится, что буду дома. Но если бы не вера, мы бы не победили… Целую, твой Кенже». После войны по совету старшего брата Кулахмета поступил на режиссерский факультет ВГИКа, в мастерскую Александра Довженко.

История появления картины «Қыз-Жібек» такова. Директор «Казахфильма» Камал Смаилов повез на утверждение в Москву три сценария. Один из них забраковали. Так как отказ стоил «Казахфильму» годового бюджета, он вспомнил киносценарий «Гакку» Габита Мусрепова.

Фильм о любви Кыз-Жибек и Тулегена стал народным с первых дней съемок: жители окрестных аулов безвозмездно отдавали киностудии сохранившиеся в доме атрибуты прошлого. В фильме есть эпизод, где Жибек, мчась на лошади, разбрасывает по степи свои украшения. Это была не бутафория, а настоящие старинные ювелирные изделия из серебра. Режиссер требовал, чтобы все было максимально убедительным и выразительным. Спорить с ним было трудно, фактически невозможно.

Известный кинорежиссер Болат Шарипов, начинавший свою карьеру в кино с картины «Қыз-Жібек» ассистентом режиссера, рассказывает:

– Наше знакомство с ним (Султан-Ахметом Ходжиковым. – Прим. ред.) состоялось в 1967 году: я посещал тогда режиссерские подготовительные курсы при «Казахфильме», где Султан-Ахмет Ходжиков читал лекции. Скупо делясь наметками будущего фильма «Қыз-Жібек», очень часто рассказывал нам о своих однокашниках Григорие Чухрае и Тенгизе Абуладзе. Восхищаясь фильмом «Мольба», Абуладзе говорил: «Снять один такой фильм – и можно умирать со спокойной совестью», – говорил он.

Вплотную я приблизился к нему летом 1968 года. После окончания подготовительных курсов в штат киностудии из-за отсутствия мест меня не приняли, взяли только по договору. «Будешь работать в режиссерской группе, выполнять разные поручения», – сказал мне Ходжиков.

Поздней осенью того же года съемочная группа выехала на съемки уходящей натуры для фильма «Қыз-Жібек». Из-за затянувшихся баталий с худсоветом долго не могли утвердить кандидатуры исполнителей главных ролей, из-за этого задерживался и пошив их костюмов. Да и сами съемки уходящей натуры были разрешены только для того, чтобы еще раз убедиться в актерских возможностях молодого Кумана Тастанбекова. Решено было снять только одну большую сцену – встречу Тулегена с дружиной Бекежана. Снимали близ реки Или. Дул какой-то жуткий ветер. Песок лез в глаза, рот, уши… Какая тут, к черту, съемка! Когда, наконец, объявили готовность к ним, Султан-Ахмет Ходжаевич вышел из кабины «уазика», откуда давал распоряжения, и приступил к репетиции. Полагая, что теперь настала моя очередь отдыхать, я залез в машину. Он, заметив это, строго прикрикнул: «Твое место здесь, на площадке, рядом со мной!»

Я тогда еще не знал, что это только начало моих адовых мук. Не знаю, какие нужно было иметь нервы, выдержку, чтобы сработаться с его тяжелым характером. Я не преувеличиваю свой скромный ассистентский труд, просто хочу искренне поделиться мыслями и чувствами, которые я испытал за те три года, что снимался фильм «Қыз-Жібек». Довольно быстро я понял, что ни под каким видом не должен выдавать не только недовольство, раздражение, усталость, но и даже болезнь. Напротив, если я хотел попасть в штат киностудии, то нужно было на деле доказать свою полезность работой в три раза большей, чем он поручал. Ходжиков же, словно испытывая мою выдержку, посылал, поручал, заставлял… Я и конюх, я и рабочий: и в зной, и в дождь, и в зимнюю стужу в бесконечных экспедициях таскаю груды кошм, посыпаю их вонючим нафталином, сушу, таскаю обратно на склад, занимаюсь кос­тюмами, реквизитом, актерами, массовкой, лошадьми, караванами верблюдов…

Кинопробы

Попытаться угодить Султан-Ахмету Ходжикову, по словам Болата Шарипова, было делом бессмыс­ленным.

– Он на дух не переваривал лесть, – вспоминая своего учителя, говорит ныне известный режиссер. – Говорил едко, иронично, не любил пышного пустословия. Не помню, чтобы кого-то хвалил. Разве что Меруерт Утекешеву – он ее любил и по-отечески опекал. Вспоминаются поиски исполнительницы на роль Жибек. Тысячи и тысячи фотографий, лица, лица… Затем начались кинопробы. Однаж­ды прямо со школы привезли Меруерт. Съемки в тот день закончились поздно ночью. Транс­порта, чтобы развезти людей, не оказалось. Султан-Ахмет Ходжаевич подозвал к себе Меруерт: «У тебя есть деньги на проезд?» «Есть», – ответила девочка. «Покажи!» Она разжала кулачок, на покрасневшей ладошке лежал медный пятак, с которым школьница проходила весь долгий съемочный день.

Не берусь утверждать точно, но, кажется, этот трогательный случай предрешил многое в судьбе Меруерт Утекешевой. Султан-Ахмет Ходжаевич стал чаще ее снимать, пробовал в разных сценах. Его симпатия к Меруерт стала очевидной. «У этой девочки есть характер», – оправдывался он перед коллегами. Однако подозревать его в каком-то преднамеренном проталкивании Меруерт на роль Жибек было бы ошибочным. Ее преимущество над другими претендентками было бесспорным. И все же отстоять Меруерт на худсовете оказалось делом нелегким, и самым главным противником был автор сценария Габит Мусрепов. Казалось, противостоять такому маститому писателю было невозможно. О схватке Мусрепова и Ходжикова рассказывали всякое, приплетая сюда и личные мотивы самого автора. Но не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что примирить их удалось благодаря усилиям министра культуры республики Ильяса Омарова и совсем молодого тогда директора киностудии «Казахфильм» Камала Смаилова. Хотя им в процессе съемок еще не раз приходилось выполнять роль громоотвода, но опасному конфликту они в самом начале не дали разгореться. Столк­новения между режиссером и автором сценария происходили и во время просмотра рабочих материалов: Габиту Махмудовичу не нравились сцены боев с калмыками, длинные волосы Тулегена, все еще казалась неубедительной игра Жибек...

Но великие остаются великими и благородными даже в своих поражениях, потому что главным критерием для них и в жизни, и в искусстве была искренность. Пройдя через сотни сомнений, мук и терзаний, Мусрепов после просмотра картины признался: «Я был противником Султан-­Ахмета, не принимал многие его взгляды и творческие принципы, не верил в успех снимаемой им картины, но сегодня признаю, что был неправ – фильм получился ярким и убедительным. Я искренне поздравляю режиссера Ходжикова с победой».

Жена писателя, актриса Раиса Мухамедьярова, которая тоже хотела сняться в «Қыз-Жібек», сказала в документальной картине Сергея Азимова «Поздняя любовь классика»: «…Я старалась, чтобы работа над сценарием «Қыз-Жібек» у них с Габитом шла плодотворно. Делала я это не без корысти, конечно. Через месяц Габит Махмудович говорит: «Раечка, мы сегодня заканчиваем. Накрывай на стол». Мы хорошо отметили это событие. Ходжиков в тот день ушел, ничего не сказав мне, а я все ждала, когда же меня пригласят на пробы. Потом вдруг узнаю, что они уже закончились. «Габит Махмудович, а почему меня не пригласили?» «Не знаю, – был ответ. – Наверно, других актрис взяли».

Непросто попали в картину и исполнители других главных ролей. Куман Тастанбеков учился на третьем курсе театрального факультета института искусств имени Курмангазы (так тогда называлась Казахская национальная консерватория), когда появилось объявление об актерском кастинге для фильма «Қыз-Жібек». В студенческое общежитие пришла ассистент режиссера. Отобрала несколько ребят, в том числе и Кумана.

– Султан-Ахмет Ходжиков сразу обратил внимание на меня и начал потихоньку готовить, – рассказывал актер. – А уж как я старался по­нравиться ему! Каждый его жест, каждое слово воспринимал как приказ, который обсуждению не подлежит. Когда он сказал, что мне, мол, худеть надо, я тут же перешел на хлеб и воду. Нет, я никогда не был толстым, но лицо, хотя уже и жил в городе, оставалось деревенским – щеки круглые и тяжелые.

Когда я пришел через неделю с заметно осунувшимся лицом, режиссер удовлетворенно сказал: «Вот это другое дело. Теперь можно начинать и кинопробы».

Асанали Ашимов наиотрицательнейшую роль Бекежана сыграл так, что, как сказал Оралхан Бокеев, «положительный герой был убит не только физически, он просто померк в глазах зрителя: после выхода на экраны фильма «Қыз-Жібек» симпатии людей оказались на стороне эмоционального, обнаженного в своих чувствах, а потому искреннего Бекежена».

– Но в картину актер попал вопреки желанию недолюбливающего его режиссера. По словам Асанали-ага, Ходжиков, как и многие другие в те годы, смотрел на него как на выскочку и корыстолюбивого карьериста.

– За мной шлейфом тянулось – «зять Шакена Айманова», – вспоминает актер. – Пройти пробы он разрешил мне так, на всякий случай. А мне страшно хотелось сыграть Бекежана. Это была узловая роль, на ней держался весь фильм, поэтому соперники у меня подобрались архисерьезные. Кау­кен Кенжетаев, Нурмухан Жантурин, Ануар Молдабеков…

Накануне проб я всю ночь не спал, а с утра побежал в театр. Подобрал там костюм средневекового батыра и шлем, который очень шел мне, и попросил сделать грим, в первую очередь подчеркивающий глаза. А они у меня в те годы были хороши. И выдал все, что мог! Габит Мусрепов, автора сценария, был потрясен.

– Вот он – Бекежан! – закричал старик.

Нравлюсь-не нравлюсь я режиссеру – уже не играло роли: всем было ясно, кто будет играть Бекежана.

И все же Ходжиков на мне отыгрался. Перед съемками фильма он собрал актеров, прошедших кастинг.

– Бекежан, какой масти должна быть ваша лошадь? – спросил он меня.

– Думаю, это должен быть вороной тулпар.

Он ехидно бросил:

– Ошибаетесь, Бекежан должен сидеть на кляче.

– Может быть, – ответил я. – Вы режиссер, значит, вправе посадить и на клячу.

Султан-Ахмет-ага как ни в чем не бывало продолжал допытываться:

– Как вы себе представляете этот образ?

И тут мне в голову стукнуло:

– Все мы знаем Ермека Серкебае­ва. Прекрасный певец и интерес­ный мужчина. Все алматинские девушки убиваются по нему. Но вот однажды в городе появляется более молодой и не менее знаменитый Муслим Магомаев. И девушки, оставив прежнего кумира, все свои симпатии обрушили на него. Вот таким же было положение и Бекежана. Не появись Тулеген, и Жибек полюбила бы его. Другого такого рыцаря, как Бекежан, в тех краях просто не было.

Ответ, похоже, ему понравился. С этой минуты у нас стали налаживаться отношения. Человек со сложным характером, Ходжиков оттаивал постепенно, большими друзьями мы с ним стали только ближе к концу съемок.

Маки, маки, красные маки

– Султан-Ахмета Ходжаевича можно было понять, – говорит Болат Шарипов. – Отдаваясь работе так, как будто «Қыз-Жібек» была главной картиной всей его жизни, он и других истязал, и себя не жалел. Красный цвет в фильме для него стал символом тревоги и надвигающегося зла. Вспомните начало фильма: брызги красной крови на такыре, затем – бесконечные кадры с алыми маками, погибающий Тулеген сжимает в руке вы­рванные в предсмертной судороге стебли этих кровавых цветов...

Чтобы снять маки, нужно было их еще найти. Снимается, например, сцена возвращения рода шекты на землю обетованную. Габит Мусрепов в своем сценарий описывал это так: «…Все аулы в едином порыве движутся на запад, к родным берегам Ак-Жаика. Караваны, караваны... празднично разряженные коши. Все кони, верблюды в небывалом убранстве ярких ковров, сырмаков, алаша. Караваны кошей-кочевок, уходя под самый горизонт, величественно молчат на всех гребнях холмов, увалов, возвышений… И всюду поющий люд: от малого до старого – и все в самых лучших своих нарядах, и у всех на устах – песня».

Движение этих караванов предполагалось снимать на фоне ярких цветущих маков. Но маки, как известно, быстро выгорают. В по­исках свежих маковых полей нам иногда приходилось всей выше описанной армадой, плюс съемочной техникой, аппаратурой, людьми ежедневно совершать марш-броски по 30–40 километ­ров. Находили поля, снимали и уже поздно ночью возвращались в лагерь; голодные, усталые, с одной лишь мыслью добраться до спального мешка. А жили мы, то есть я и второй режиссер Виктор Пусурманов в одной юрте с Ходжиковым (такова была воля нашего шефа). И вот уже шеф требует: «Зовите сюда всю администрацию, операторов, художников, декораторов. Обсудим план съемок на завтра!» На часах пол-первого ночи. Можно представить себе настроение всей съемочной группы.

Иногда его требовательность граничила с непонятным упрямством. Скажем, операторы предлагали ему оптимальный вариант. Не останавливая идущий вдоль берега реки караван и не возвращая его на исходное место для следующего дубля, просто поменять фон. Делается это следующим образом: операторы садятся в операторскую машину и быстро перебираются на противоположный берег реки и ведут съемки с движением оттуда. Казалось бы, чего проще! И точка другая, и фон другой. Но шеф был непоколебим. Ему казалось, что с противоположного берега фактура степи не будет столь выразительной. Хотя проверить это не составило бы особого труда. А на следующий день он неожиданно соглашался. Вот такой он был, Султан-Ахмет Ходжиков – сомневающийся, терзающий и себя и других. Это вызывало напряжение в съемочной группе. Один Асхат Ашрапов, главный оператор фильма, оставался невозмутимым. Худой, жилистый, не знающий усталости, готовый работать все 24 часа в сутки. Хитро улыбаясь, с башкирским акцентом спрашивал: «Ну что, Султан-Ахмет Ходжаевич, снимаемлар или репетируемлар?»

Художественное решение фильма Ходжиков доверил Гульфайрус Мансуровне Исмаиловой, талантливой художнице, женщине фантастического обаяния, привнесшей в картину столько романтики, такого многообразия цвета. В особенности в костюмное решение. После фильма «Қыз-Жібек» у нас было снято немало исторических фильмов, но я не могу припомнить хотя бы один из них, в котором так ясно ощущались бы характеры героев и эпоха, именно казахские глубоко национальные мотивы.

Что еще сказать о моем учителе? Иногда до смешного был суеверным. Шли съемки в Куртинском районе Алма-Атинской области. Весна. Пора змеиных свадеб. Их было такое множество! Кишмя кишели, под каждым камнем, под каждым кустом, заползали даже в юрты. Однажды шеф сказал: «Надо пригласить к нам в юрту Гука, пусть поживет с нами на время Куртинской экс­педиции». Гук – это режиссер «Казахфильма», кореец, полное имя – Цой Гук Ин, снимавшийся в эпизодической роли китайского купца. Я вышел из юрты и тихо, от души посмеялся. Хотя правду сказать, спать с Гуком действительно стало спокойней.

После съемок, уже в монтажно-тонировочный период, у Султан-Ахмета Ходжаевича случился инфаркт. Когда гроза миновала и из реанимации его перевели в палату, я пришел навестить. Сильно поседевший Ходжиков был похож на глубокого старца. Хотя какой старик? Ему было в ту пору всего 46 лет. Осунулся, небритый, отпустил усы. «…Вот, восемнадцать сосудов отказали… Олар қанымды ішті», дескать, они кровушку мою попили. Так он намекал на свои непростые отношения с администрацией. Лишь полгода спустя режиссер приступил к монтажу фильма. Я приезжал к нему домой на машине, забирал и вез на студию. Поднимаясь по лестнице, Ходжиков просил: «Проверь пульс». Боялся, что вдруг не сможет завершить фильм. Но, к счастью, все обошлось. Фильм он закончил и был свидетелем триумфа. Сегодня с высоты времени вспоминаешь обо всем с грустью и теплотой, а тогда, чего уж греха таить, были моменты полного отчаяния, желания бросить все и удрать домой. Но, глядя на Султан-Ахмета Ходжае­вича, на его неистовую, фанатическую преданность своему делу, непреклонную волю, с которой он шел к заветной цели, становилось стыдно за свою слабость.

…«Қыз-Жібек» купили многие страны. Однако триумф фильма никак не отразился на судьбе режиссера. После выхода на экраны главной своей картины Султан-Ахмет Ходжиков 15 лет не снимал игровые ленты. Он признавался звукорежиссеру Кадыржану Косаю: «Я подсчитал свой ежемесячный доход – он не превышает 40 рублей».

– Он и Госпремию за «Қыз-Жібек» пришел получать в каком-то пиджачишке, – вспоминает тот. – Кстати, этой премией ни он, ни его семья так и не воспользовались: она ушла на погашение долга за перерасход пленки для «Қыз-Жібек».

Годы вынужденного безделья были заполнены написанием сценариев, но ни один из них не был включен в тематический план «Казахфильма». Почему? На этот вопрос трудно ответить однозначно. Возможно, отказы были продиктованы тем, что романтик Ходжиков был рожден снимать эпические фильмы, которые и тогда, и сейчас требуют огромных денег. А может быть, не всем нравились его прямолинейность и жесткость. Сам он никого не осуждал. «Наше дело снимать, а не давать оценку другим», – говорил режиссер, оставивший столь яркий след в истории отечественного кино.