Лев Гумилев: Ученый был убежден, что истинная дружба народов возможна только при глубоком уважении к достоинству, чести, культуре, языку и истории каждого народа

Так говорил Гумилев

Отмечая 110-летие Льва Гумилева (1912–1992) – ученого, философа, писателя, переводчика, – мы снова вспоминаем удивительную жизнь этого талантливого человека и его книги, которые уже тридцать лет занимают почетное место в научных библиотеках, сохранились в личных книжных собраниях и, как и десятилетия назад, ждут своих читателей.

Трагический пассионарий

Наверное, он вошел бы в историю уже фактом своего рождения – как сын блистательных поэтов Серебряного века Анны Ахматовой и Николая Гумилева. Про таких говорят: родился с золотой ложкой во рту. Но судьба распорядилась иначе. Несчастливое детство, гибель отца, бесприютность, четыре ареста (первый в 1933-м, четвертый в 1949-м), тюрьмы и ссылки, а между ними – участие в археологических экспедициях, научная деятельность, Великая Отечественная война (медали «За взятие Берлина», «За победу над Германией»), защита трех диссертаций…

Потрясают неординарность и масштаб его личности, стойкость, работоспособность и, конечно, энциклопедические знания по истории, литературе, географии, философии разных стран. Хорошо знал немецкий, французский, персидский языки, а еще тюркские, разбирал монгольское и уйгурское письмо. Писал свои уникальные труды, само собой – без Google, но часто даже без биб­лиотеки в ближайшей доступности (в том числе в лагере, где заключенные давали ему все, что можно считать бумагой, и говорили «Се – гений!»).

В летописи мировой науки Лев Гумилев останется как автор основательных оригинальных работ по истории древних и средневековых народов, исследований о кочевниках, основоположник ряда современных евразийских концепций, и главное – он автор пассионарной теории этногенеза, утверждающейся как самостоятельная научная дисциплина.

В 1956 году он был освобожден и реабилитирован, в 1961-м защитил диссертацию на соискание степени доктора исторических наук, в 1974-м – вторую, по гео­графии, работал в Эрмитаже, ЛГУ, выступал с лекциями. Научное наследие Льва Гумилева включает более 10 монографий и более 200 статей, последние иногда (!) публиковались. Но в 1982 году ему окончательно зап­ретили печататься в академичес­ких журналах и в издательстве «Наука».

Вот его труды: 60-е годы – «Хунну: Срединная Азия в древние времена», «Подвиг Бахрама Чубины», «Открытие Хазарии», «Древние тюрки»; 70-е – «Поиски вымышленного царства», «Этногенез и этносфера», «Хунны в Китае», «Старобурятская живопись»; 80-е – «Тысячелетие вокруг Каспия», «Этногенез и биосфера Земли», «Древняя Русь и Великая степь»; 90-е годы – «От Руси к России», «Конец и вновь начало», «Этносфера: история людей и история природы», «Из истории Евразии».

Ситуация с непризнанием, гонениями, шельмованием начала стремительно меняться в годы перестройки. В 1987-м и 1988-м увидели свет две книги и 14 статей, в 1989-м вышли «Этногенез и биосфера Земли» и «Древняя Русь и Великая степь». В 1990 году Ленинградское телевидение записало 15 лекций Льва Николае­вича и его интервью. Это было признание абсолютное. Ученый узнал, что такое известность и популярность, увидел своих читателей, почитателей, последователей и исследователей.

Слава нашла Льва Гумилева (потому что долго жил, горько шутил он). Сегодня его имя не менее, а может, даже более известно, чем имена его родителей. ХХ век к своему завершению становился все менее лирическим, поэты окончательно перестали быть властителями дум и душ. Так, счет стихотворений, которые знал гимназист 100 лет назад и сегодня, будет не в пользу отроков XXI века. И не отроков тоже. Увы, также «проигрываем» мы и в прозе, постепенно переставая ценить книгу как источник знаний и уметь пользоваться ею.

Гумилеву повезло и в том, что его книги «успели» попасть в пос­леднюю волну читательского бума, когда в конце 80-х – начале 90-х к нам буквально хлынули десятки и сотни произведений, неизданных и даже запрещенных ранее, а теперь опубликованных многотысячными тиражами, чего сейчас невозможно и представить.

Книги ученого покупались чуть ли не в каждый дом. Читались ли? Во всяком случае, их пытались прочесть, ведь на короткий период он стал автором модным, этаким гуру, «соперничавшим» с Кастанедой, Шри Чинмоем и писателями-фантас­тами.

Чем привлекают произведения «последнего евразийца», как он сам себя называл? Новизной, они ломают стереотипы, делают историю достоянием масс, побуждают задуматься над эволюцией цивилизации. Концепция Гумилева не бесспорна, а даже дискуссионна, но в этом ее плюс. Поражает информационный, тематический, временной, географический, именной охват, а еще авторская увлеченность материалом, его изящный слог, эмоциональность, юмор…

Русичи, половцы и печенеги, викинги, хазары, иудеи, греки и римляне, Александр Македонский и Чингисхан (любимые герои Гумилева), Батый и князь Владимир, Мамай и летописец Нестор – из калейдоскопа событий и имен возникает удивительная по своей непредсказуемос­ти и закономерности «картина мира» Гумилева. Легко ли читать его книги? Все-таки нет. А перечитывая избранные места спустя тридцать лет после публикации, ты понимаешь, что «система Гумилева» вроде бы работает. А значит, к написанному надо быть предельно внимательным, чтобы услышать и понять, попробовать что-то исправить или хотя бы не натворить новых бед.

Конец – и вновь начало

Айдер Куркчи, ученый, издатель, биограф Льва Гумилева, в 90-е годы назвал книгу «Конец и вновь начало» первой проблемной монографией по пассионарности: «Это исследование Льва Николаевича Гумилева знаменует собой выход «на люди», на читательский форум темы такой истории, которая существовала в той или иной форме всегда, но предметом особого интереса и осмысления у нас в стране не была. Речь идет о том, что в истории, науке историографии, описавшей десятки цивилизаций, культур, общественных устройств, исторических фактов, событий и преобразований, тема жизнедеятельности народов мира оказывалась постоянно побочной, подчиненной социологии, культуроведению, общественным течениям, направлениям и параллелям.

И вот – книга о народах, о народоведении. Теорией народоведения стала наконец гумилевская этнология. Этой в столь очевидной форме строгой науки принципиально не существовало до него, и отныне этнология будет находиться в русле координат его книг, построений картины мира по Гумилеву – либо этой нау­ки вне гумилевской концепции, терминологии не будет вовсе, и ее место займет какая-нибудь иная теория, которых в плюралистическом мире Запада или Востока много. Такое вполне вероятно…»

Рassio – значит «страсть»

Термины и понятия, предложенные и используемые Гумилевым, звучат сегодня в аналитических телепрограммах, их любят историки, политологи и политики, журналисты: этногенез, пассионарность, пассионарный толчок, субпассионарии, эпоха обскурации, напряжение этнической системы…

Дадим слово самому Льву Гумилеву: «Пассионарность – это характерологическая доминанта, необоримое внутреннее стремление (осознанное или, чаще, неосознанное) к деятельности, направленной на осуществление какой-либо цели (часто иллюзорной). Заметим, что цель эта представляется пассионарной особи иногда ценнее даже собственной жизни, а тем более жизни и счастья современников и соплеменников.

Пассионарность отдельного человека может сопрягаться с любыми способностями: высокими, средними, малыми; она не зависит от внешних воздействий, являясь чертой психической конституции данного человека; она не имеет отношения к этике, одинаково легко порождая подвиги и преступления, творчест­во и разрушения, благо и зло, исключая только равнодушие. Она не делает человека «героем», ведущим «толпу», ибо большинство пассионариев находятся в составе «толпы», определяя ее потентность в ту или иную эпоху развития этноса.

Модусы пассионарности разнообразны: тут и гордость, стимулирующая жажду власти и славы в веках; тщеславие, толкающее на демагогию и творчество; алч­ность, порождающая скупцов, стяжателей и ученых, копящих знания вместо денег; ревность, влекущая за собой жестокость и охрану очага, а примененная к идее – создающая фанатиков и мучеников. Поскольку речь идет об энергии, то моральные оценки неприменимы: добрыми или злыми могут быть сознательные решения, а не импульсы.

Хотя мы можем обнаружить феномен пассионарности и на отдельных людях (ярких и туск­лых), но нагляднее она на примерах этнической истории. Когда прочие факторы взаимно компенсируются, выявляется статистическая закономерность, отличающая этногенез от социогенеза и культурогенеза. При всем различии эпох и стран модель пассионарности в этногенезе одна и та же».

Есть ли в изучении этих процессов практический смысл? Конечно!

«Людей окружают различные природные системы, среди коих управляемые – редкость. Но многие неуправляемые явления предсказуемы, например циклоны, землетрясения, цунами. Они приносят бедствия, которые нельзя полностью предотвратить, но уберечься от них можно. Вот потому нам и нужны метеорология, сейсмография, геология и гидрология. Этнология подобна этим наукам. Она не может изменять закономерностей этногенеза, но может предостеречь людей, не ведающих, что они творят».

Штрихи к портрету

В 1996 году в Казахстане указом Первого Президента был соз­дан Евразийский национальный университет, которому присвои­ли имя Льва Гумилева. Идеи евразийства, которые продолжал и развивал выдающийся ученый, и сегодня остаются в центре внимания отечественных исследователей, а евразийский вектор развития является одним из ведущих во внешней политике Казахстана.

В нашей стране написана и одна из лучших книг о Гумилеве – глубокое и тонкое философское эссе со знаковым названием «Евразийский Лев».

«Я видел Льва Николаевича Гумилева в дружеском застолье, издалека, в собственном доме с самыми близкими друзьями и учениками, на кафедре Московского университета, где он читал «гастрольную» лекцию почему-то на математическом факультете. Я видел его возбужденным на академической трибуне, где он втолковывал академикам, что черное не обязательно черное в природе, это может быть и черная смола, которой замазывают непонятую светлую душу, – пишет в предисловии к книге Татьяны Фроловской известный писатель, драматург, переводчик, издатель Роллан Сейсенбаев. – Он был разный и во всех состояниях велик. То, что за ним стояли тысячелетия культуры, чувствовалось сразу, но не пугало, а притягивало, как магнит, потому что хотелось приобщиться, если не к тысячелетиям, то хотя бы к какой-нибудь доле этого срока хотелось быть причастным. Он нас причастил. Он оставил нам такие книги, такие мысли, такие чувства, что с ними становится видно далеко во все стороны света.

Высшая оценка человека у нас привычная – интеллигент. Гумилев говорил: «Интеллигент – слабо образован и сострадает народу, а я хорошо образован и народу не сострадаю». Он не сострадал одному отдельно взятому народу, но он знал этносы – сплавы народов, которые населили землю в невообразимом количестве сочетаний. Он не сострадал, а пояснял нам самих себя».

Прекрасно сказано!

Книга Татьяны Леонидовны Фроловской (1943–2020), замечательного поэта, переводчика, многолетнего исследователя трудов Гумилева, была выпущена в 2003 году Международным клубом Абая к 90-летию ученого в серии «Библиотека журнала «Amanat». Теперь это издание – библиографическая редкость, а сама книга обрела международное признание и переиздания.

Роллан Сейсенбаев продолжает: «То, что он прожил 80 лет – поч­ти возраст Гете и Льва Толс­того, – неимоверное достижение, как мне кажется, доказательство воли к завершению труда, дос­тупного редкому интеллекту, цену которому его обладатель прекрасно понимал.

Мужество и стойкость этого человека, которому ничто не далось легко, который тринадцать лет провел в лагерях – три года вблизи Караганды – не принудили его изменить объективности ученого. Он не озлобился, не деградировал – он работал. Любимая казахстанцами книга «Древние тюрки», охватившая почти всю историю тюрков, предшествующую золотоордынскому походу на Запад, начата была в лагере под Карагандой, дописывалась в Омском лагере и закончена была и защищена в Ленинграде. Эти великие пространства не помешали дойти его открытиям до потомков тех древних тюрков – наших незаурядных пассионарных предков».

Гумилев считал, что цикл изменения пассионарного напряжения этнической системы сос­тавляет примерно 1 500 лет. Первые 180–200 скрытых лет после пассионарного взрыва, происшедшего по законам био­сферы, возникший этнос развивается. Идет фаза подъема. Еще через 200 лет наступает самая продуктивная акматическая фаза – время героических поступков и жертвенного поведения. Самая короткая фаза – надлом: революции, заговоры, межэтнические схватки. Далее – 300 лет инерционной фазы накопления духовных ценностей и расцвета искусств, «золотая осень»…

Татьяна Фроловская в одном из интервью отмечала: «Гумилев полагал, что наше евразийское пространство находится в начале золотой 300-летней осени. Однако в 1991 году, когда Борис Ельцин держал речь, взобравшись на танк, Гумилев сказал: «Узнаю тебя, эпоха заурядности. Что-то очень рано». Такой эпохи в его раскладе не было…»

Поэма без героя

Есть версия, что именно Лев Гумилев предложил назвать начало ХХ века серебряным, и Анна Ахматова с ним согласилась (редкий случай в их взаимоотношениях) и закрепила наименование в своей «Поэме без героя».

Разумеется, Лев Николаевич великолепно знал литературу – как читатель, это было естественно для его времени и его круга. Вероятно, он изначально обладал даром слова – как сын двух невероятных по таланту и влиянию на современников поэтов, создавших школу акмеизма. И да, он писал стихи, иногда делал переводы, как многие тогда – для заработка.

Вот только один пример – отрывок из его поэмы «Зимняя сказка»:

Вверху луна бежит неудержимо,

Внизу бежит подземная вода.

Уходят вдаль года, года

проходят мимо,

И часто мнится – навсегда.

Но бурых туч встревоженные

пятна

И серый огнь подземных

родников

Зовут на землю вновь, зовут

сюда обратно

Мечты давно в земле зарытых

стариков.

Утраченные дни сильнее

поколений.

Детей не упасут от пращуров

отцы.

Истоки ваших чувств,

восторгов и стремлений

Хранят в глухих гробах седые

мертвецы…

Строки, конечно, мрачноватые, но, согласитесь, что они иллюст­ративны, в поэтической форме отражают концептуальные момен­ты теории Гумилева. Приводят и такой факт его биографии: на экзамене по всеобщей истории, испросив разрешение ответить стихами, Гумилев прочел на память Заболоцкого и Пастернака и получил отличную отметку за точность ответа. И кстати, именно в честь своих родителей-поэтов он назвал высшую стадию развития этноса – акматической.

Упомянем и то, что на одном из обсуждений книги Олжаса Сулейменова «Аз и Я» Лев Гумилев выступил с защитным словом. Поэт поддержал поэта, ученый-евразиец оценил оригинальные историко-литературные изыскания казахстанского автора.

Лев Николаевич был интернационалистом и гуманистом, убеж­денным, что «истинная дружба народов возможна только при глубоком уважении к достоинству, чести, культуре, языку и истории каждого народа, широком общении между ними. Мы должны всячески способствовать дальнейшему расширению контактов национальных культур, их взаимному обогащению, их подъему и расцвету».

Гумилев говорил: «В наше время сказание о Вавилонской башне из символа перерастает в миф. Перед современным человечеством, становящимся в эпоху перехода в ноосферу единой земной цивилизацией, со всей остротой встают два вопроса: найти общий язык между народами и государствами и общий язык с природой. Нерешение задач – гибель. В первом случае, имея в виду ядерную войну, – мгновенная. Во втором – в результате тотальной экологической катастрофы – медленная и мучительная.

Поэтому для обеспечения политической, экономической и экологической безопасности народов необходимо, как писал Вернадский, «государственное объединение усилий всего человечества» с самым широким участием всех людей в деле созидания ноосферы – сферы ра­зума. Человечества, стоящего на платформе планетарного патрио­тизма…»

Помнить, понимать, переиздавать

Десять лет назад, к столетию Льва Гумилева, по инициативе Евразийского национального университета был издан памятный календарь «Так говорил Гумилев». Его составитель Татьяна Фроловская снова правильно почувствовала интеллектуальные потребности и возможности времени. Солидное наследие историка, философа, этнолога нелегко для восприятия читателя-неспециалиста, поэтому для календаря отбирались небольшие фрагменты из его книг. Нашлось место и для кратких биографических сведений о Льве Гумилеве, словаря основных терминов.

Маленькая книжечка оказалась весьма полезной. Выбранные отрывки познавательны и поучительны для всех, кто живет на пространстве Евразии, позволяют составить представление об основных трудах выдающегося евразийца, его видении исторических процессов. Стоит ли говорить, что небольшой тираж календаря разлетелся мгновенно. А быстрая утрата личного экземп­ляра с автографом составителя до сих пор остается предметом моих сожалений.

Многотомность и даже многостраничность читателей сейчас пугает, тем более когда речь идет о научной литературе. Хорошо бы переиздать тот календарь или сделать аналогичное издание-«тезаурус» для студентов, старшеклассников, всех, кто интересуется историей, чтобы формировать тот самый «широкий круг читателей».

К слову, раньше в Астане была и улица Льва Гумилева, которую потом переименовали в честь Пушкина, пообещав дать имя историка одной из номерных улиц столицы…

В своих трудах Лев Гумилев часто обращается к своим современникам и будущим поколениям:

«Но кроме времени и пространства, есть и третий компонент – энергия. В энергетическом аспекте этногенез является источником культуры. Почему? Объясняю. Этногенез идет за счет пассионарности. Именно эта энергия – пассионарность – и растрачивается в процессе этногенеза. Она уходит на создание культурных ценностей и политическую деятельность: управление государством и написание книг, ваяние скульптур и территориальную экспансию, синтез новых идеологических концепций и строительство городов...

Ни один этнос в своем развитии не вышел бы за рамки гомеостаза, в котором жили бы в полном довольстве собой и окружающими трудолюбивые обыватели. К счастью, дело обстоит иначе, и мы можем надеяться, что на наш век хватит и радостей, и неприятнос­тей, связанных с этногенезом и культурой».

Так говорил Гумилев.