Однажды мне удалось пообщаться с настоящим действующим шаманом. Такие знаковые встречи забыть невозможно

В 2005 году в Кызылорде прошел первый, ставший потом постоянным фестиваль традицион­ной музыки тюркоязычных народов, и в его рамках шла меж­дународная научная конференция фольклористов, этнологов и этномузыковедов. Научные светила из разных уголков мира выступили тогда с докладами. Профессор этномузыкологии Калифорнийского университета Хироми Лоррейн Саката, доктор антропологии и музыковедения университета Йедипе Феза Тансу, профессор из Азербайджана Гюльназ Абдуллазаде, директор Международного центра горлового пения «Хоомей», кандидат искусствоведения Зоя Кыргыс, а также кызылординские ученые. Иностранные гости с восхищением впитывали информацию о Коркыте – праотце тюркской музыки и представителе шаманского искусства, которое древнее многих религий. Тогда они говорили, что получили во время фестиваля уникальнейший материал, с которым могут работать годы.

Иногда ими рождаются, реже – становятся

Итак, шаманы – баксы. Обычно ими не становятся, ими рождаются, это представители целых династий, ведущих начало со старинных времен. Но даже в уже сложившемся роду баксы не каждый наделен способностями видеть и слышать больше, чем обычный человек. В Кызыл­ординской области, например, известна издавна семья Бекниязовых из Жалагашского района, это потомки баксы Есакая, многие потомки которого отмечены способностями к прорицанию.

Любимцем жителей низовий Сырдарьи был слепой прорицатель Нышан-кобызшы. Его, кстати, и сейчас помнят некоторые кызылординцы, этот человек умер в 70-е годы прошлого века. Его уважали и любили люди, с ним охотно общались музыканты, ученые-этнографы.

– Когда я была подростком, со сверстниками ходила посмотреть на этого удивительного мужчину, – рассказывала моя коллега Пайзуллахон Аюпкызы, с которой мы в середине 2000-х работали в областной газете. – Он садился у арыка неподалеку от Зеленого рынка и играл на кобызе. Если не считать слепоты, то это был такой же дедушка, как все. Визуально. Но его музыка была как бы разговорной речью. Сам Нышан впадал в легкий транс при исполнении и к кобызу относился как к живому существу.

В архивах, в письменных источниках о Нышане-кобызшы довольно много информации. И этот человек как раз из тех, кто дар прорицания и умение владеть кобызом получил не по праву рождения, не в семье. Известно, что в двухлетнем возрасте Нышан полностью ослеп, а в семилетнем – остался сиротой. Во сне к нему стали являться духи, по воле которых он однажды заиграл на кобызе. Нышан действительно разговаривал с кобызом, и в процессе импровизации сознанию слепца открывались тайны, которые сделали этого человека прорицателем. Но врачевателем кобызист не был, хотя некоторые утверждают, что от его музыки «уходили болезни». Официально такой факт нигде не описан.

Кстати, имевший очень хорошую слуховую память Нышан-кобызшы донес до нашего поколения кюи, авторство которых приписывают Коркыту. Интересно, что слово «шакырым», которое давно уже используется в понятии «верста», слепой использовал в первоначальном его значении. Обозначал им удаленность, которую достигает человеческий окрик. А представление Нышана о кобызе как живом существе идет издревле. Коркыт, по преданиям, свой кобыз, ставший впоследствии важнейшим атрибутом шаманов, обтянул кожей любимой верблюдицы Желмаи, и она продолжила свою жизнь в инструменте.

Путешествие к реке жизни

Казахских шаманов можно свое­образно классифицировать. Это баксы-врачеватели, использующие в своей практике камлание, заговоры, магические ритуалы. Еще есть жаргыш баксы – шаманы-разрушители, изгоняющие злых духов. Тусши – прорицатели, получающие предсказания в сновидениях. В роду Есакая, кстати, были представители всех трех основных шаманских «профессий». Одна из женщин этого рода в пятом поколении Есакая замечательно трактовала свои сны, в которых к ней являлись духи.

Мироздание по-шамански, кстати, это целых три мира. Верх­ний – духи-обитатели которого благоприятствуют человеку. Нижний мир – враждебный людям. И непосредственно человеческий – средний мир. Баксы – не кто иные, как проводники между аруахами, духами предков, помогающих нам, душами умерших злых людей, насильственно погибших, не родившихся младенцев.

Однажды мне удалось пообщаться с настоящим, как говорится, действующим шаманом. Правда, не нашим, казахстанским, а известным всему миру тывинцем.

Шел тот самый первый фестиваль фольклорной музыки тюркоязычных народов в Кызылорде, 2005 год. Я служила дежурным репортером областной газеты. День выдался, что называется, горячим, в гостинице «Кызыл­орда» с собратьями по перу мы встречали гостей, которые со всего мира съезжались на мероприятие. У стойки отеля я отмечала, помню, по списку: профессор из Татарстана, этнограф из Японии, венгерский музыковед. Но мне нужен был шаман, было задание от редактора написать о шаманском искусстве. Я накануне узнала от Зои Кыргыс, тывинской ученой, что она пригласила приехать на одно выступление легендарного Дыртык Монгуша – актера, владеющего в том числе шаманским искусством, наипопулярнейшего в Тыве человека.

По гостинице сновали журналисты, гости, немного ошарашенные помпезностью приема, любезно отвечали на вопросы, а он, миниатюрный мужчина в легких джинсах и кепочке, прошел в свой номер, не попав в объективы фотокамер.

– Ну, где же ваш Монгуш? – взмолилась я наконец, как и все, упустив из виду ничем не примечательного человека.

И Зоя Кыргысовна, смеясь, указала на лестницу:

– Уже на втором этаже.

Я добежала до номера, который был зарезервирован для Дыртык Монгуша, постучала и вошла. Мужчина сидел в кресле и дремал, видать, дорога была долгой и трудной. Я поздоровалась, объяснила, зачем к нему пришла, высказала надежду увидеть его искусство, прочувствовать, как говорится, на себе.

Уговаривать покамлать его не пришлось, заглянув в мои глаза, Дыртык, улыбаясь, вздохнул и спросил:

– Ты никогда не видела шаманов?

– Ну конечно, таких, как вы, не видела!

Хотя наших, казахских, баксы, я, коренная жительница южного села, видела часто, это же весьма уважаемые народом люди. Но это были в основном лекари и предсказатели, не владевшие музыкальным искусством.

Через пять минут человек в сказочном одея­нии из неизвестной материи бесшумной походкой вошел в комнату из спальни, куда удалялся переодеваться. Узнать мужчину, к которому я вломилась в номер, в этом эпическом герое можно было лишь по косичке, которая из-под перьев головного убора торчала точно так же, как из-под кожаной кепки. Большой старый бубен и обтянутая кожей палка в руках колдуна внушали страх.

Дыртык Монгуш зак­рыл глаза, погладил инструмент колотушкой и вдруг ритмично задвигался, приговаривая что-то на своем языке и наращивая силу удара. Первый дошедший до сознания звук обжег темя, стало как-то неуютно, неприятно. Затем чередой понес­лись более интересные ощущения: я закрыла глаза, мысленно у меня разворачиваются крылья. И вот я в своем подсознании несусь в полете через распахнутое окно вдаль, но не вверх, а вниз. А там – река. Холодная, но это – река жизни. И я почему-то знаю, что пить из нее нельзя, но войти в нее можно.

Войти в нее я не успела. Шаман остановился, выдохнул речитативом сочетание неизвестных мне слов и улыбнулся, снимая с лица маску отрешенности. У нас обоих дрожали руки. Он понял, что я это заметила, и просто произнес:

– Я много отдаю, когда камлаю. Уходят силы.

От времен шаманов и до наших дней

А вот с добрым десятком шаманских музыкальных инструментов, дошедших из глубины веков до наших дней и ставших традиционными для казахов, познакомилась благодаря великолепному, талантливому и энергичному профессору Алмасу Алматову, большому специалисту в области казахского традицион­ного пения.

Именно он пятнадцать лет назад при нашей личной встрече в Кызылординском университете имени Коркыта-ата пригласил меня и классы посмотреть, и в творческой лаборатории «Туран» побывать, и исполнителей традиционной музыки послушать.

Музыкальная кафедра была переполнена какофонией звуков, раздававшихся за каждой дверью, но я уловила знакомый ритм.

– Шаманский бубен?

– Да, – ответил Алмас Нурмаханович, – дангыра.

И повел меня в репетиционный зал. Там солист ансамбля «Дидар» Руслан Ахметов выводил трель на глиняном «яйце» – саз-сырнае, а бубен держала в руках девушка. Я пояснила, что мне любопытны именно инструменты с древним началом, и через минуту с полок стенного шкафа сняли несколько потрясающих музыкальных инструментов.

– Их все «подарили» нам баксы – древние степные шаманы, – рассказал профессор. – А в оркестре мы играем на них, чтобы придать особый колорит народному музыкальному произведению и сохранить старинный инструмент в «живом» виде, представлять его каждый день слушателю, зрителю.

В былые времена простой смерт­ный не смел взять в руки кепшик, дангыру или дабыл. Эти бубны применялись только в мис­тических целях. Баксы использовали дангыру для изгнания злых духов, а кепшик и дабыл – для того чтобы рассказать о счастливых событиях духам добрым. Бубны обычно бывают обтянутыми кожей лишь с одной стороны, чтобы их удобно было держать, но дангыра имеет еще и металлические подвески, чтобы звук, отпугивающий духов, был резче. А название «дабыл» получилось от казахского «дабылдау» – оповещать, сигнализировать. Тенгрианские обычаи на южных землях перенял ислам. Ударами в дабыл до появления современных усилителей с минаретов извещали правоверных о начале религиозных праздников. Степных шаманов приглашали воины в походы, и в путь вместе с баксы и сказителями-жырау отправлялись дангыра и кобыз. Во времена междоусобиц ими на полях сражений созывали духов предков на помощь героям. Шаманы также могли, медитируя под звуки кобыза, предсказать исход сражения в самом его начале.

Интересен, с мистической точки зрения, такой простейший инструмент, как асатаяк. И его первым начали применять шаманы. Само название означает «посох», «трость», а на посохе том – семь колокольчиков, и прикасаются к ним палочкой, когда извлекают мелодию. А когда ворожат на асатаяке – просто дают его человеку в руку, и по тому, как задрожат колокольчики, «что они скажут», можно угадать, волнуется ли воин перед походом, добродетельна ли девушка, действительно ли вор подозреваемый в этом человек. Получается, еще и психологами были наши казахские шаманы.

Мне тогда тоже захотелось пополнить свою коллекцию древностей какой-нибудь шаманской штучкой, но оказалось, что ни настоящий, наработанный, как говорят музыканты, кепшик, ни асатаяк так просто не купить. Их передают из поколения в поколение или заказывают у мастеров. Но не каждый мастер, работающий с природными материалами, берется сделать бубен, а для асатаяков нужно сначала найти с хорошим звучанием колокольчики, заказать их жестянщику, а еще лучше ювелиру.

Видя, как я расстроилась, музыканты посоветовали мне инструменты попроще – колотушки-токылдаки, брусочек с палочкой из себя представляющие. Играть на них может даже ребенок, а путь свой они ведут тоже из великой степи. Наши прабабки отпугивали токылдаками злых духов от рожениц, и инструмент этот чисто женский. Купить такой до сих пор, правда, не удалось, не попадались колотушки старинные, а хочется именно такие. Зато удалось добыть копытца. Обыкновенные два конских копыта, которыми, как медными тарелками в оркестрах духовых, отбивают ритм в коллективах народных. Просто ударила друг о друга – и ты уже музыкантша.