Продукты без ядов, или Инновационный ответ на крестьянский вопрос

«Исторические» загрязнения

– В советскую бытность Казахстан использовал много хлорорганических препаратов класса ДДТ, – рассказывает Абай Сагитов. – За последние 20 лет применение ядохимикатов в сельском хозяйстве кардинально снизилось. Но проблема так называемых «исторических» загрязнений все еще продолжает оставаться острой. Дело в том, что гексохроллы и дуст как лежали, так и продолжают лежать там, где выращивалась сельхозпродукция, – на пашнях и даже в теплицах.

– То есть получается, нас травили уже в советские времена?

– Конечно! В те времена мы сами и выпускали эти препараты для уничтожения сельскохозяйственных вредителей. Приведу в качестве примера доклад профессора Божены Лозовицки из Польши. Изучая совместно с нашей лабораторией токсикологические остатки пестицидов в Казахстане, она была крайне удивлена, что в продовольственной продукции животного и растительного происхождения пестициды и производные от них метаболиты превышают в несколько раз допустимые нормы. Не доверяя собственным результатам, польские коллеги отправили их в Германию, где имеются аналогичные сертифицированные лаборатории по определению токсиостатков в продукции. 

– Если на протяжении стольких лет ядохимикаты не смогли решить проблем с вредителями, неужели это под силу биологическим методам? 

– Ядохимикаты приносят моментальный эффект, но они могут дать хороший эффект только единожды, потом идет привыкание к пестицидам, то есть на второй и третий раз вредители уже слабо реагируют на них. При опрыскивании, кстати, на них попадает всего 5% препарата, все остальное – в почву. Биологические агенты и биопрепараты направлены не на полное уничтожение вредителей, а скорее – на регулирование их численности. У каждого вида живых организмов есть свои болезни и враги, которых мы и используем в биологической защите растений. Отмечу: когда мы говорим о болезнях насекомых, то только о тех, которые не вредны для нецелевой фауны. 

– Тогда почему сегодня защита растений в Казахстане почти на 100% состоит из химии?

– Биологические подходы, на первый взгляд, не столь эффектны, как химическое «оружие», но их эффект длителен и естественен для природы. Раньше, например, на хлопковых полях Мактааральского района Южно-Казахстанской области стояли сотни биофабрик, но после развала Союза они вынужденно перешли к ядохимикатам. Во-первых, это дешевле, во-вторых, налицо сиюминутный эффект. Однако с каждым годом приходится увеличивать дозы и кратность обработок химикатами. Сегодня для достижения эффекта производителям хлопка приходится проводить по 8–9 обработок. Это, разумеется, не может нравиться жителям района.

К ученым института за помощью обращаются фермеры и жители этого региона и просят остановить использование пестицидов. Тут уместно сказать о том, что из государственного бюджета на химическую борьбу лишь с одним вредителем – хлопковой совкой – ежегодно выделяется порядка 200 миллионов тенге. Но эти целевые расходы уже не приводят к достижению желаемых результатов, так как химические инсектициды практически не действуют на вредителя.

В 2013 году начала работать республиканская программа по субсидированию биоагентов – полезных насекомых. В том, что данная программа начала реализовываться, есть и наша заслуга. В частности, большую работу с населением, государственными органами и депутатами Мажилиса Парламента проводил Южно-Казахстанский филиал нашего института. Сейчас мы взяли курс на разработку бактериальных, вирусных и грибных препаратов, ну и, конечно, полезных насекомых. Словом, мы возвращаемся к тому, что у нас имелось когда-то, но было утеряно.

Возрождение биофабрик

– А как обстоят дела с государственной поддержкой науки в этой области?

– Мы наконец-то почувствовали, что общество начинает поворачиваться лицом к науке. В рамках наших программ мы получили финансирование для приобретения двух линий по размножению маточного материала биоагентов. Одна будет расположена в Южно-Казахстанской области, вторая – здесь, в Алматы. Сейчас в нашем институте для борьбы с той же хлопковой совкой и карадриной идет целенаправленное размножение полезных насекомых – златоглазки, трихограммы, бракона… Всего у нас имеется 9 видов таких биоагентов.

Сейчас остро стоит вопрос качества биоагентов, которые в основном импортируются из Узбекистана, хотя на юге Казахстана уже есть ряд собственных биофабрик. Мы, заручившись поддержкой Министерства сельского хозяйства РК, планируем открыть в Южно-Казахстанском филиале нашего института лабораторию по определению качества биоагентов, а в будущем – биопрепаратов. В нашем НИИ сегодня работают 200 человек, 65% научных сотрудников не достигли еще 40 лет. Но если бы мы надеялись только на государство, институт за ненадобностью наверняка бы закрылся. Кроме финансирования по бюджетным программам, в нынешнем году мы получили финансирование по 19-й бюджетной программе, предусматривающей выделение от каждой области средств на развитие науки. От Алматинской области мы получили 20 миллионов тенге для работы с соей и кукурузой, администрация Южно-Казахстанской области, увидев наши достижения в борьбе с дынной мухой, выделила 15 миллионов. В целом у нас набирается около 100 миллионов, заработанных собственными силами. В общем, жизнь налаживается. 

– Какие страны на сегодня считаются наиболее продвинутыми в плане разработок биопрепаратов и биоагентов?

– К примеру, в Узбекистане ядохимикаты практически запрещены – они делают ставку на биоагенты. Поэтому вместе со своими колхозами и совхозами республика сохранила и биофабрики. Кроме хлопка, там выращивают шелкопряда, для которого пестициды крайне губительны. Биофабрик у них официально 1 250.

Мы тоже должны сейчас наращивать объемы использования биопрепаратов и биоагентов (полезные насекомые и феромоны, которые, создавая особое облако, дезориентируют самцов на пути к самке), готовых заменить собой любой пестицид. Феромонные ловушки, кстати, используются не только для борьбы, но и для прогноза количества вредителей и последующей своевременной обработки.

Россия выпускает свыше ста биопрепаратов. Наши результаты не столь впечатляющие, но на базе своих лабораторий, кроме биопрепарата «Ак кобелек» на основе энтомопатогенных бактерий, действующего против гусениц бабочек, мы создали препарат «Ларвибакт» против лис­тогрызущих вредителей с эффективностью 95–98%, на очереди еще десяток отечественных биопрепаратов. Сейчас выходим с предложением в Минсельхоз допустить нас к участию в республиканской бюджетной программе «Борьба с особо опасными вредными организмами сельскохозяйственных культур». Если закупка пестицидов осуществляется через эту процедуру, то почему бы не сделать то же самое и с биопрепаратами? 

Коллега из Арабских Эмиратов профессор Халид Бахри продемонстрировал на конференции лабораторию, благодаря которой ученые не только определяют вредителей на генном уровне, но и выставляют все данные на общедоступном сайте – чтобы мир, покупая продукцию из ОАЭ, знал о вредителях, сорняках и болезнях растений, которые, попав в благоприятную для них климатическую среду, удесятеряют свои силы. Нам, я думаю, надо последовать примеру коллег и, чтобы успешно бороться с карантинными объектами, обзавестись такой же лабораторией.

Главная задача нашего института – разработать рекомендации и интегрированную систему по борьбе с вредными организмами. Однако и это еще не все. Чтобы получить хороший урожай, недостаточно только средств защиты растений, хозяйства должны внедрять инновации – без них в современном мире никуда. Фермеры, у которых есть более 50 гектаров земли, получив прибыль от продажи урожая, кидаются покупать дорогие машины. А надо бы, коль намерен работать на перспективу, закупать новую технику и вкладываться в инновации. В прошлом году научно-производственный центр «Байсерке-Агро», где слились частный и государственный капитал, получил почти 6,6 тонны сои с гектара (в Казахстане в среднем получают 1,5 тонны). Рекордный урожай состоялся благодаря во многом (говорю это с гордостью) усилиям ученых-сельскохозяйственников, вернее, нашим патентам на новые средства защиты растений и технологии, которые наконец-то заработали. Это, в свою очередь, стало возможным после приезда к нам в начале прошлого года Премьер-Министра, министра сельского хозяйства и акимов областей. 

Так вот, «Байсерке-Агро» закупил на пяти заводах Европы технику почти на миллион долларов, а наши молодые ученые, поехав туда, прямо на месте поставили наши технические ноу-хау. Разобрав, например, итальянские агрегаты, переделали их, говоря проще, приспособили под наши условия. Благодаря этой и другим новациям на шести тысячах гектаров опытной земли в нынешнем году мы предполагаем получить урожай пшеницы на поливе свыше восьми тонн с гектара, а на богаре – около четырех тонн. По кукурузе также внедряем интегрированную систему защиты растений, куда входят все наши элементы – и химические, и биологические, и агротехнические. В частности, за счет биологических средств – феромонных ловушек, биопрепаратов и полезных насекомых – предполагаем более чем наполовину снизить использование химических средств защиты полей.

Кроме того, мы собираемся внедрять влагосберегающие технологии. Как показала практика, когда нашим аграриям раздали землю по 5–10 гектаров, практически ни один фермер не оказался способен справиться с ней самостоятельно. Например, в Панфиловском районе Алматинской области с имеющихся там 180–200 тысяч гектаров получали раньше по 7–10 тонн кукурузы с гектара. Сейчас на этих полях можно увидеть только разрушенную оросительную сеть. Но если мы будем внед­рять новые технологии, да еще посадим крестьянина на 50-процентный пай, то он, заинтересованный в высоких урожаях, воспрянет и вернется на поля.

О ГМО, апорте и кордицепсе

– Одна из проблем, обсуждавшихся на конференции, касалась ГМО. Каково все-таки их воздействие на организм человека?

– Это спорный, не изученный до конца вопрос. Согласно нормам, принятым Министерством здравоохранения республики, предельно допустимый порог – 0,9%. Если маркер на продукции превышает эту цифру, то производитель обязан маркировать такой продукт как содержащий ГМО. Описывая состав, производители гордо пишут «Без ГМО», и тем не менее в пище у нас очень много ГМО. Дело в том, что начиная с 2000 года мы сами практически ничего не производим. Корм для скота закупаем за границей, для птицы – тоже, семена из-за отсутствия закона завозятся беспрепятственно. Поэтому сейчас нам надо срочно вводить в действие лабораторию для определения ГМО в завезенных семенах и детально изучить все агротехнические риски: как они растут в наших условиях, опасны ли, могут ли скреститься с сорняками и так далее. У нас уже есть конкретные договоренности с Минсельхозом – он заложил в свой бюджет наши проекты по созданию лаборатории, где мы будем работать совместно с институтом биотехнологии, с национальным центром биотехнологии и рядом российских НИИ. 

Сегодня, на мой взгляд, основной проб­лемой инновационного развития в АПК страны является мелкотоварность. Регулировать такую тонкую сферу, как сельское хозяйство, можно только через крупные хозяйства, какими когда-то были совхозы и колхозы. Да, у них есть свои недостатки – они тяжелые, малоподвижные, но у мелких фермеров, которым отдали землю на откуп, порой просто не хватает знаний. Был такой случай. Один фермер привез гибридные семена кукурузы из Чехии. Первый год она вымахала у него под три метра, второй год – не выше полуметра. Только придя к нам, он узнал, что есть понятие «сорт» и есть понятие «гибрид», то есть метис. В школьных учебниках биологии есть целая глава под названием «Гетерозис», посвященная этому процессу. В первом поколении (обратите внимание на упаковках семян это обозначается как F1) два сорта дают отменное потомство, а в следующем, если процесс происходит внутри гибридов, – хилое и слабое. Сорт в отличие от гибрида дает стабильное потомство от поколения к поколению. Это – законы генетики и селекции.

– Как сегодня обстоят дела с возрож­дением апорта?

– Когда Всевышний создавал Адама и Еву, он, видимо, совершенно не зря запретил им трогать яблоко. А наш регион, как известно, является исторической родиной всех культурных сортов яблок. Гибель замечательного символа – яблока – самого красивого города Казахстана началась не сегодня. Примерно за 10 лет до развала Советского Союза, когда вокруг растущей столицы Казахстана появились большие мясо-молочные и овощные комплексы, образовался дефицит воды. Вся вода ушла туда, до апорта она перестала доходить, и он стал деградировать. Апорт любит, чтобы его поливали как минимум 9 раз за сезон, в том числе и ранней зимой для образования ледяных торосов, сохраняющих его от заморозков.

– Куда же смотрели ученые? Почему они не били тревогу?

– А у нас есть такие ученые, которые привозили в Алматы из Америки сорта больных паршой яблонь и заразили ею апорт, из Молдовы завезли монилиоз – гниль яблок, и апорт стал гнить. Сейчас завезли бактериоз яблони. То есть, с одной стороны, мы садим, с другой – возможно, стоим перед дилеммой вырубки садов в 10-километровой зоне вокруг Алматы, так как карантинный объект может заразить не только яблони, но и все плодовые деревья. 

– Готовясь к конференции, институт разослал сообщение о грибе, который способен значительно увеличить продолжительность жизни. Это что – рек­ламный трюк?

– Это реальность. В горах Заилийского Алатау и Алтая мы нашли такие грибы, употребляя которые, человек может прожить до 150 лет. В горах Тибета кордицепс известен был еще 6 тысяч лет назад. Его подавали к столу императоров для повышения тонуса и иммунитета. Правда, правители все равно не доживали до преклонных лет – они уходили из жизни не своей смертью. Если кордицепс вырастить на высоте 3 тысячи метров, то он наполняется особой силой, и биологические добавки на такой основе позволяют организму полностью обновиться. Совместно с китайскими коллегами мы обсуждаем возможность его культивирования в Казахстане. И если найдем в горах пригодные для его выращивания 16 гектаров земли, то разобьем там плантацию, чтобы в дальнейшем производить из кордицепса пищевые добавки.

Что касается биологической активнос­ти кордицепса, то китайцы в свое время давали его в качестве добавки больным СПИДом в Африке. При этом смертность больных резко снизилась, изможденные люди обрели второе дыхание. Если нам предоставят необходимые площади, то и мы сможем его нарабатывать в больших количествах и продавать не только здесь, но и по всему миру. 

ГМО: спасение или угроза человечеству?

Комментарий ведущего научного сотрудника лаборатории биотехнологии Казахского НИИ защиты и карантина растений Сержана АМАНОВА:

– Казалось бы, от ГМО столько выгод: можно ввести целевой ген и улучшить тем самым, например, качество зерна; можно ввести ген устойчивости к определенным ядохимикатам – допустим, к тем же самым гербицидам; можно ввести даже такие гены, которые вызовут устойчивость к паразитам и вредителям. Но тут появляется на арене та самая капля дегтя в бочке меда – риски, которые могут возникнуть в процессе получения генно-модифицированного продукта. 

Мы сегодня не столь высокоразвиты, чтобы можно было целевым образом в нужном месте встроить нужную информацию. Ведь что такое ген? Это поток информации. Если, например, вставить в слово дополнительную букву или поменять ударение, его смысл изменится. Точно так же и с генами. Если целевой ген мы вставим не туда, может получиться нецелевой продукт. Широко известен случай, когда компания Pioneer Hi-Bred International произвела на свет ГМ-сою со встроенным геном «бразильского ореха» – растения бертолетии высокой. В результате было получено насыщенное полноценным белком растение, вызывающее... жутчайшую аллергию, и продукт моментально сняли с производства, то есть побочный эффект был вовремя пойман. Поэтому считается, что прежде чем разрешить использовать ГМО в пищу, его надо всесторонне изучить, но не как пищевой, а как фармакологический продукт. Известно ведь, что лекарства в отличие от пищевых продуктов или добавок, изучаются более тщательно.

Что касается сельскохозяйственных культур, то растения со встроенными генами могут способствовать так называемому «горизонтальному» переносу генов. Допустим, получили устойчивую к гербицидам пшеницу. Но если завтра этот ген каким-то образом попадет в пырей, то мы рискуем получить суперзлостный, фактически неистребимый сорняк. Факты переноса нежелательных генов уже имели место быть. Когда производили исследования по генно-модифицированной свекле, то в ходе эксперимента встроенные гены передались и ее дикорастущим сородичам-сорнякам, – они забили собой опытное поле.

И наконец, это вытеснение генофонда. Как показывает практика, один-два весьма перспективных сорта начинают вытеснять эндемичные (аборигенные) сорта, а в случае генно-модифицированных сортов преимущества сверхощутимы. И мы в угоду сегодняшнему дню теряем перспективы на тысячелетия, так как генетическая база того, что мы едим сегодня, была заложена в прошлые века. Если мы ее истощим, приведем к нулю, образно говоря, то в следующем веке нашим потомкам придется искать диких сородичей растения и заново восстанавливать сорт. Бездумное отношение к сельскому хозяйству уже привело к тому, что мы потеряли такой уникальный сорт яблок, как апорт. То есть сломать можно за 10 лет, но восстанавливать потом придется столетиями.

Галия ШИМЫРБАЕВА, Алматы, g.shimirbaeva@kazpravda.kz

коллаж Натальи ЛЯЛИКОВОЙ