Секретный поход на Остров свободы

Октябрьские дни 1962 года, известные как Карибский кризис, стали кульминацией «холодной войны» между двумя политическими системами. Среди армейских подразделений, переброшенных из СССР на Кубу, был восточноказахстанец Геннадий Завьялов. По его словам, этот переход из восточного полушария в западное стал беспрецедентным по масштабам, секретности и может служить символом мужества советских воинов.

Юбилейная дата дала повод для всплеска интереса к кубинским событиям 60-х годов прошлого века. В российских СМИ появились рассекреченные данные о численности размещенных на Острове свободы военной техники и контингента. Всего в период 1962–1964 годов здесь погибли 64 советских военных. По воспоминаниям, которыми в свое время поделился Геннадий Завьялов, жертв могло быть много больше.

Итак, начало 60-х. Эпицентром противостояния двух идеологий стал остров Куба в Карибском море. На одном политическом полюсе повстанцы-революционеры во главе с неистовым Фиделем Кастро, на другом – Пентагон с 3 тыс. ядерных боеголовок. У 23-летнего сержанта Завьялова идет третий год службы в войсках ПВО (противовоздушная оборона). До дембеля – считанные месяцы, в мечтах – поступление в военное летное училище, к которому парень упорно готовился на курсах и тренажерах. Однако в какой-то момент все пошло не так. Солдаты стали замечать на территории военчасти странные изменения. Сначала почти не осталось граж­данских, затем в приказном порядке запретили любые контакты с посторонними. Бойцов по пять-шесть раз на день заставляли строиться, пересчитывали, перестали отпускать в увольнение. Двух рядовых, пойманных на самоволке, тут же перевели в другую часть. Опытные офицеры вполголоса говорили: «Видно, ребятки, предстоит дальний поход».

Яблоки на траве

Как поделился в свое время воспоминаниями Геннадий Григорьевич, все началось с ночного подъема роты по тревоге. Солдат в темноте быстро доставили на железную дорогу, погрузили в крытые вагоны, и весь путь от Волгограда до Николаева поезд миновал практически без остановок.

– Мы даже не могли определить, в каком направлении движемся, – передал события восточноказахстанец. – Запомнилось, как около полудня состав остановился на маленькой станции, к которой примыкал сад. Солнечно. На траве – корзины с яблоками, работницы собирают урожай. На станционном домике надпись «Снегуривка» – значит, мы на земле Украины. И тут женщины увидели нас, побежали к вагонам, протягивают лукошки с фруктами: «Берите, солдатики, родненькие». Говор и украинский, и русский. Война еще не стерлась из памяти людей, и к солдатам относились, как к сыновьям. Кто-то стал называть фамилии своих родных, вдруг они в этом составе? Когда поезд тронулся, один из бойцов крикнул: «Какая станция дальше?» И сквозь стук колес донеслось: «Николаев». Тогда мы поняли: нас везут в порт.

Наутро, по воспоминаниям Геннадия Григорьевича, их накормили необычно сытно и вкусно. Дали масло, сахар. Следом оперативно посадили в военные крытые грузовики и доставили на складскую базу. Заставили снять с себя все, раздеться донага. Вместо солдатской формы выдали по два комплекта нижнего белья, по две рубашки, костюм, туфли, нос­ки. Все – гражданское. При себе никаких документов, ни клочка бумаги. Каждому назвали только его порядковый номер.

– У меня был 358-й, – описал события восточноказахстанец. – Только переоделись – сразу в порт. Его от города отделяли железнодорожные пути, они все были забиты составами – чтобы со стороны не было видно происходящее на пирсе. Там стоял сухогруз «Усть-Лабинск» – серо-коричневый гигант.

В трюме рядом со смертью

Сегодня операция под названием «Анадырь» внесена в учебники военного искусства как ювелирная. Под носом у сверхдержавы с ее самыми передовыми системами слежения был переброшен через моря и океаны контингент из 43 тыс. военных и сотни единиц боевой техники. В том числе 40 пусковых установок с ракетами дальностью от 2,5 до 4,5 тыс. км. Отправка шла из шести портов на Балтике, Черном и Баренцевом морях на 85 кораблях, совершивших в общей сложности 183 рейса. На палубы в лучших традициях конспирации складывали груз из тулупов, валенок, варежек, лыж и маскхалатов. Чтобы создать видимость рейса на Север. У капитанов имелись конверты со строжайшим приказом вскрыть их только после прохождения Гибралтара.

– Меры секретности были невероятными, – поделился Геннадий Григорьевич. – Наш батальон из почти полутысячи бойцов размес­тили в твиндеке – отсеке между трюмом и палубой. Все делалось на скорости, солдатами заполнили ниши между шпангоутами, механизмами, лестницами. На все ушло не больше 20–30 минут. Техника уже была на судне. Мы оказались как в клетке.

Среди попавших на судно солдат были только опытные, ни одного первого и даже второго года службы. И только специалисты: операторы, планшетисты, радис­ты. Ясно, что ребят тщательно отбирали спецслужбы. Все гадали: куда? Как надолго? Судно отчалило вроде от берега, но вскоре остановилось. Моряки объяснили: в понедельник из порта нельзя выходить, такая примета. Служба службой, но морские традиции никто не отменял. Только под утро «Усть-Лабинск» набрал ход.

Первым иностранным портом был Стамбул. Батальону был отдан приказ соблюдать тишину под страхом трибунала. Любой звук расценивался как попытка сор­вать маскировку. Один кашлянет – другие обязаны его «вырубить». Полный контроль друг за другом.

Пока судно было в Средиземном море, солдатам еще разрешали по команде частями выходить на палубу. А вот переход по Атлантике стал для ребят адом.

– Всех собрали и объявили: идем защищать кубинскую революцию, – рассказал восточноказахстанец. – Ребята охнули. Одну фразу я хорошо запомнил: «Будет все нормально – не только вам, но и вашим детям, внукам будет благо». Все в это поверили, хотя, конечно, в тот момент каждый из нас меньше всего думал о материальной выгоде.

Палубу герметично задраили, солдат в целях маскировки перес­тали выпускать. Люди задыхались из-за недостатка кислорода и жары. Состояние, по воспоминаниям Геннадия Григорьевича, близкое к сумасшествию. Судно специально шло дальним курсом в стороне от основных морских путей. Никто не мог понять, какие по счету сутки. Состояние полуобморочное или обморок. Тех, кто терял сознание, пытались обрызгать водой, подтаскивали к вентилятору. Потом на его место следующего. Ничего более страшного, чем тот путь в твиндеке, никто из ребят в жизни не испытывал.

Матросы закачивали насосами воду, поливали палубу, чтобы как-то остудить эту сковородку. Ночью, если не было шторма, палубные щиты раздвигали на 15–20 см – давали мизерный приток воздуха. И такое длилось 9 суток. Солдаты потеряли по 10–11 кг веса.

На «Усть-Лабинске», по словам Геннадия Григорьевича, никто не погиб, но на других судах, по слухам, были смертельные случаи от удушья.

Viva Cuba

За двое суток до Острова свободы вокруг советского сухогруза стали кружить американские военные корабли, самолеты. Днем и ночью. Истребители шли так низко, что на рассвете солдаты в палубную щель могли видеть лица пилотов.

– Матрос как-то заглядывает, говорит: два военных корабля подошли на опасное расстояние, развернули на нас стволы орудий, – передал градус событий Геннадий Григорьевич. – Держитесь, мол, ребятки, будьте готовы к провокациям.

Только на 13-е сутки судно прибыло на Кубу в порт Ноевитас. В памяти восточноказахстанца до сих пор осталась яркая картина: вот раздвигается палуба, над головой яркое синее небо, белые чайки. По причалу идут бородачи, несут на плечах автома­ты. Что-то кричат, смеются, пытаются закинуть солдатам на судно сигары… Ночью началась выгрузка радиолокационного оборудования. Ее вели в течение двух суток строго под покровом темноты. В полной секретности. Когда колонна двинулась на место дислокации, бойцы обомлели: ночь, но ни в одном поселке, ни в одном городке люди не спали. Все были на улице – дети, взрослые, мужчины, женщины! Советских солдат встречали ликованием, криками восторга. Толпа скандировала революционные приветствия. Батальон, где служил Завьялов, разместили в окрестностях городка Камагуэй. Всего на острове за пару ночей развернули 40 ракетных установок. Были приведены в полную боеготовность комплексы ПВО, танки и бронемашины, сооружены военные аэродромы.

– Только мы начали радиолокационное наблюдение, полеты американцев над Кубой прекратились, – заметил участник событий. – До этого истребители США кишели над островом, как комары над болотом. Без опас­ки шли на бреющих полетах. А тут картина резко изменялась: мы видим на экране, что идет самолет со стороны США, но перед воздушной границей резко отворачивает. Потому что в воздухе советские перехватчики. 23 октября появилась большая цель – разведывательный самолет U-2. Точно такой же сбили в 1961 году над Уралом. Мы дали координаты: высота – больше 24 км. Гражданской авиации на тех высотах делать нечего, наши истребители по техническим характеристикам не могли подняться. Командование приняло решение наказать американцев: двумя ракетами этот самолет был сбит. Он упал примерно в двух километрах от побережья, в районе деревни Баньес. Все кубинские газеты наутро вышли с заголовками «По армии янки – «пиф-паф».

Кубинские революционеры сразу заявили: U-2 сбит их подраз­делением. Но в США специалис­ты понимали: зенитки Фиделя для этого слишком слабы. Лишь спустя четверть века в период разрядки Кастро в известном интервью американской телекомпании признался: самолет был сбит советскими ракетчиками.

Не выдержали консервы и обувь

Первые месяцы, по словам Геннадия Григорьевича, предчувствием войны, казалось, был пропитан сам воздух. Атаку США ожидали каждый день. Солдаты постоянно были в касках, с личным оружием – автоматами. Жили в капонирах – траншеях, закрытых железобетонными плитами. Царила жесточайшая дисциплина: шаг влево, шаг вправо – трибунал. 13 октябрьских дней 1962 года, вошедшие в историю как Карибский кризис, две страны находились на грани ядерной атаки. В Пентагоне Джона Кеннеди подталкивали начать бомбардировку Кубы, в советском Генштабе Никиту Хрущева уговаривали нанести по США превентивный удар.

К счастью, политикам хватило здравого смысла найти компромисс. Москва согласилась демонтировать на Острове свободы ракеты Р-12 и Р-14, а Вашингтон – вывести свои ракеты «Юпитер» из Турции. Кризис разрешился. Через полгода, по словам Завьялова, напряжение заметно спало. Бойцам даже разрешили поездки в городок, правда, группами. Молодость есть молодость. На вопрос, случались ли амурные истории, восточноказахстанец улыбнулся: «А как же!» Многим парням кубинские красавицы запомнились, наверное, на всю жизнь – горячие, искренние.

Лыжи, тулупы и валенки, разу­меется, в тропиках не пригодились, их просто списали. Из-за жары и высокой влажности моментально пришла в негодность обувь. Вздувались и взрывались доставленные советские консервы. Ребята стойко переносили все невзгоды.

– Я был на Кубе с августа 1962 года до мая 1963-го, – рассказал в заключение восточноказахстанец. – Может, прозвучит пафосно, но все происходящее тогда дало осознание огромной мощи страны. На мой взгляд, секретная операция была задумана не столько для защиты чужой революции, сколько для предотвращения ядерного удара по территории СССР. Эти планы были сорваны.

Вместо постскриптума

Карибская эпопея сказалась на судьбе парня. Из-за затянувшейся службы он пропустил сроки поступления в летное училище, мечта о небе не сбылась. Зато Геннадий Григорьевич связал свою жизнь с горным делом. После вуза он попал в Зыряновск, где проработал на горно-обогатительном комплексе до конца 1990-х годов. Был замдиректора, директором, решал важные вопросы в период­ становления крупной горно-металлургической компании в суверенном Казахстане. Но запомнились слова, сказанные Геннадием Григорьевичем под впечатлением от поездки за океан. Уже в годы независимости он исколесил по служебным делам весь мир, бывал и в США.

– В 1962 году мы были от Майами всего в 150 километрах, – заметил горняк. – Видели на радаре американский берег как на ладони. А когда я приехал в этот город уже гражданским человеком, подумал: когда-то я смотрел с кубинского берега на пролив и ждал оттуда войны, а теперь вижу его с американского и верю в мир.