Морис Симашко – человек, в котором жила История

Один из основателей школы нового исторического романа в Центральной Азии, Морис Давидович Симашко был автором 20 книг, изданных рекордными тиражами на 40 с лишним языках мира, по его сценариям поставлено около десяти фильмов. 

– Морис Симашко – первый писатель нашей республики, опуб­ликовавшийся в «Новом мире», – говорит хорошо знавшая Мориса Давидовича известная журналистка, искусствовед Людмила Варшавская. – Участник войны, народный писатель Казахстана Симашко имел многие награды и регалии, что, впрочем, не избавило его от идеологических указок и чиновничьих запретов. Относился он к этому с иронией. 

Друзей моих прекрасные черты

Одним из близких старинных друзей Мориса Симашко был тоже участник Великой Отечественной войны Леонид Гирш. Вчерашние фронтовики Гирш и Симашко были молоды, когда судьба свела их в 1947 году в небольшом туркменском городке Мары. Морис Давидович получил сюда назначение после учебы на факультете журналистики КазГУ им. С. Кирова (до этого он окончил еще и Одесский учительский институт). В Марах работал корреспондентом областной газеты и преподавал историю древнего мира и средних веков в пединституте. А 22-летний лейтенант Леонид Гирш оказался в Марах вместе с передислоцированным в Туркестанский военный округ 5-м гвардейским механизированным корпусом, в котором он служил во время войны. Познакомились они при довольно необычных обстоятельствах. Боевой офицер Леонид Гирш решил получить гражданскую профессию: после войны началось сокращение армии, а в Марах был пединститут, где уже учились некоторые из сослуживцев.

– Я прикинул, что профессия учителя всегда востребована, поэтому на гражданке думать о месте работы наверняка не придется, – рассказывает Леонид Юзефович. – Получил разрешение командования части и поступил на заочное отделение исторического факультета. Но так как учебу приходилось совмещать со службой, где-то на втором курсе у меня образовалась задолженность как раз по истории древнего мира и средних веков. Спрашиваю в деканате: кому сдавать? Отвечают: есть у нас такой преподаватель – Шамис, вот ему. 

Захожу в аудиторию, вижу: сидит за столом худенький молодой человек в линялой гимнастерочке, перетянутой ремнем, причем гимнастерка явно военного образца. Я достаю зачетку, а мне надо было сдать сразу два зачета, и протягиваю ему.

Он спрашивает: « Подготовился?» А у меня, естественно, готовиться возможности не было, поэтому решил потянуть время и спрашиваю: «А что это вы в гимнастерке? В войне участвовали?» Он отвечает, что служил в авиации. Когда про войну поговорили, я опять спрашиваю: «А родом-то вы откуда?» Оказалось, из Одессы. «О! Так мы земляки». Сам я был из Кировограда, это, правда, далековато от Одессы, 800 километров. Но Морис отвечает: «Кировоград я знаю, это бывший Елисаветград, потом он был Зиновьевском». Оказалось, он великолепно знал историю этого края. В общем, разговорились, забыли даже про зачеты, которые он мне в итоге автоматом поставил. С Морисом мы были одногодками. Стали дружить, позже и семьями. 

А надо сказать, что был он не­обыкновенным другом, человеком слова: если сказал, то обязательно сделает, простым в обращении, анекдотов одесских знал огромное количество еще с довоенных времен и рассказывал их очень ярко. Был душой компании, очень любил свою жену, относился к ней с большой нежностью, любил своих детей – Римму и Юру. В застольях мог выпить, но при этом я никогда не видел его пьяным. Позже, переехав в Алматы, мы с Морисом опять-таки соседствовали, и наше тесное общение продолжалось до его отъезда в Израиль. 

Вхождение в литературу

Однажды Морис Симашко сказал своему другу Лене Гиршу, что написал пьесу «На крайнем юге». 

– Слышал ли ты, что в этих краях когда-то проходило войско Александра Македонского? 

– Слышал, – отвечаю. – Это была глубокая старина, 323-й или 326-й год до нашей эры, Александр Македонский покорил тогда западную часть Индии, а потом перевалил горы Гиндукуша и пошел дальше через Мерв (так тогда назывались Мары). 

В общем, пьеса понравилась, и ее сразу приняли к постановке в Марыйском областном драматическом театре. Премьера прошла с большим успехом, пьеса получила высокую оценку на республиканском конкурсе, была переведена на туркменский язык. Позже она шла в других театрах Туркмении, а также в Узбеки­стане, Таджикистане, Казахстане. Симашко заметили, пригласили в Ашхабад, и он стал работать в республиканской русскоязычной газете «Туркменская искра», был великолепным публицистом, писал очень острые злободневные статьи. Именно в те годы активно начал заниматься и литературой. 

Надо сказать, что Симашко – это писательский псевдоним Мориса Давидовича. Он перевернул свою фамилию – Шамис, добавив к ней окончание – «ко». Хотя фамилию эту в Казахстане многие произносили с глубоким уважением – отец Мориса Симашко, Давид Лазаревич Шамис, был известным ученым, профессором, первым директором Института микробиологии Академии наук Казахстана. Кстати, свое не­обычное для нашего слуха имя – Морис – Симашко тоже получил не случайно. Вот что он пишет по этому поводу в своем последнем автобиографическом романе «Четвертый Рим»: «18 марта. День Парижской коммуны. Именно в это знаменательное число я и родился в студенческом общежитии Одесского института народного образования. Отец носил комсомольскую форму, мать – тоже интернационалистка, и мое имя не могло быть другим: только Марсель или Морис. Спорили лишь об этом. Имя Морис пред­определило в моей жизни многое». 

Окно в Историю

Людмила Варшавская рассказывает о Морисе Симашко:

– Он жил историей, а история жила в нем. Она звучала всеми голосами, перекликалась на языках древнего мира, представала живыми картинами давно ушедших эпох и событий. В автобио­графическом «Четвертом Риме» он написал: «Я ничего для себя не планировал, вечером играл в преферанс, а утром почему-то сел писать повесть. Называлась она «Повесть Черных Песков», впоследствии – «В Черных Песках», и это была, пожалуй, единственная поправка, которую сделал Твардовский при публикации в «Новом мире». 

Ну что же это как не дар Божий – сел и написал! И как ни странно, удивляется автор, сам собою сложился сюжет, который, подобно орнаменту, мог бы повториться тысячу и две тысячи лет назад. В этот раз он пришелся на время революции в России. 

Орнаментальный повтор событий – это ключ к прочтению истории, который был обнаружен Симашко еще тогда, когда корреспондентом «Туркменской искры» он приезжал на раскопки к гениям археологии Масону и Толстову. Рассматривая как-то извлеченный из земли старинный кувшин, Морис Давидович с удивлением заметил, что узор на одеждах работающих рядом в поле туркменок точь-в-точь повторяет тот самый орнамент, что наносил на свои изделия древний мастер. Прошлое и настоящее сошлись в руках Мориса, и это было открытие. 

Со всей очевидностью он понял вдруг: связь эта не случайна. Она существует испокон веков и она цементирует мир. Два десятка романов и повестей – это те самые барханы, под которыми таились истоки всех сегодняшних социальных процессов, и, положившись на интуицию, он докапывался до их корней. Тут «Маздак», где на материале сасанидского периода, в обстановке зороастризма прослеживается природа нынешних катаклизмов Востока, «Искупление Дабира» с его объяснением, откуда есть пошел обнаглевший донельзя терроризм, «Емшан», или «Бейбарс», где впервые в истории поднимается тема манкуртства, «Искушение Фраги», вскрывающее суть отношений творца с абсолютной властью...

Романтик в душе, независимо мыслящий и входящий в любую эпоху, как в собственный дом, Симашко-прозаик проводит параллели, раскрывает, прогнозирует, предупреждает и тем самым вразумляет. И как ни странно – чем дальше мы движемся вперед во времени, тем злободневнее становятся его художнические прозрения и исторические умопостроения, убеждена Людмила Варшавская.

В одном из своих выступлений Мурат Ауэзов отметил как-то редчайший дар Мориса Симашко – входить в иные миры. Примером тому может служить и роман «Бейбарс», который, по словам его автора, «появился из ничего». 

«Это был странствующий сюжет, но имел он определенные корни, – читаем мы в «Четвертом Риме». – Упомянут он был в Волынской летописи. Я знал его с детских лет по стихотворению «Емшан» Аполлона Майкова. Кое-что мне рассказал писатель Сергей Марков. А мой юный тогда еще друг Олжас Сулейменов сообщил, что видел в Каире могилу Cултана Бейбарса. Эпитафия на ней гласила, что он был кипчаком из рода берш. И еще была казахская пословица, что лучше быть подошвой горы на родине, чем вершиной (султаном) горы на чужбине. Так что можете представить, какой пуд соли я тут съел!» 

Но этот «пуд соли» открыл для нас неизвестный до этого пласт истории, причудливо соединив прошлое и настоящее, заставив задуматься о том, что же такое любовь к Родине? Человек на вершине власти, Султан Бейбарс рвал с нею, ставя превыше всего Родину.

У Мориса Симашко тоже было особое отношение к Казахстану. «Казахстан – поистине зеркало мира со всеми его проблемами и надеждами, – писал он. – Представляя собой сердцевину континента, он волею исторической судьбы вместил в себя, по выражению поэта, «все Бастилии грешной земли». Мировые религии и сопутствующие им конфессии в той или иной мере представлены здесь и мирно соседствуют»…

В результате зарубежных поездок писателя появилась прекрасная серия очерковых книг, и остается лишь пожалеть, что его долго не выпускали за границу, потому что уже первая командировка Симашко в Тунис обер­нулась блистательным очерком «Путешествие в Карфаген», а поездка с Президентом Нурсултаном Назарбаевым в Израиль – публицистическим изданием «Дорога на Святую Землю». Кстати, сам Морис Давидович в одном из своих интервью на вопрос, почему он работает в основном с историческим материалом, ответил: «Потому что история повторяется, потому что она учит жить».

«Историю... Я не то чтобы ее любил – это неподходящее слово. Я ее как бы чувствовал, когда еще лет восьми от роду копался в двух кварталах от нашего дома в развалинах турецкой крепости Хаджибей, – пишет он в «Четвертом Риме». – И еще пушка английского фрегата «Тигр» со времен Крымской войны стояла на Приморском бульваре Одессы. Я лазал по ней, ощущая тепло вылетевших некогда из ее чугунного чрева ядер. Потом история обступила меня со всех сторон в древнем Мерве. И не писать уже я не мог». 

Горькая правда о штрафбатах

Хотя порой не только история, но и жизнь самого Мориса Давидовича становилась сюжетом его произведений. Такие пронзительные рассказы, как «Писание по Бондарю» и «Бербека», связаны с детскими впечатлениями. 

А вот повесть «Гу-га» появилась после встречи с бывшим однополчанином. Вспоминая о товарищах по военно-авиационной школе, Морис пишет о том, как он воевал в штрафбате. И что примечательно, повесть эта была первой в советской литературе книгой о штрафных батальонах. Позже она была экранизирована в двух сериях Одесской киностудией. 

О том, как попал Морис Симашко в штрафной батальон, рассказывает Леонид Гирш:

– В Джизаке (это небольшой городок возле Ташкента) Морис поступил в военную школу пилотов. Шел 1942 год. Учлеты летали тогда на «кукурузниках» Су-2, а у Мориса была девушка, которая жила километрах в десяти от Джизака. И как-то, отправляясь в очередной учебный полет, он решил слетать к ней на свидание. В итоге был большой скандал, Морис попал под трибунал, потом – штрафбат и фронт.

Что же касается значения слова «гу-га», то это возглас штрафников. Давай, мол, возьмем этих немцев на «гу-га», – поясняет Леонид Юзефович. 

Сейчас уже не секрет, что штраф­батовцы были, по сути, смертниками. Они считались «врагами народа», поэтому их посылали в самые опасные бои, где шансов выжить практически не оставалось – впереди шквал смертельного огня, а сзади в спину стреляли свои, чтобы не отходили. Правда, Морису Давидовичу повезло: в штрафном батальоне он был недолго, его вскоре ранило, он попал в госпиталь, после чего начался новый виток жизни. 

Что же касается повести «Гу-га», то Симашко не ставил перед собой задачу показать лишь жестокость войны. Посвящая ее своим товарищам по военно-авиационной школе пилотов, он делает упор на лучшие патриотические качества тех, кто оказался вместе с ним в штрафном батальоне, – бесстрашие, человечность, чувство товарищества и справедливости. 

Тайны галантного века

– Вообще с историей Морис Давидович обращался очень бережно, – отмечает Людмила Варшавская. – Взять, например, его «Семирамиду» – роман о Екатерине II. Пять лет скрупулезнейшим образом он собирал для него материал. Кстати, в Пушкинской библиотеке Алматы (ныне Национальная библиотека РК) Морис Давидович обнаружил 10-томник царицы на французском языке. Литератор Валерий Михайлов перевел ему тогда ее записи, дневники, сочинения. Была там переписка с Вольтером, царственной рукою писанные «пиесы», придуманные для внука Александра сказки. Много и тщательно работал Симашко в ленинградских библиотеках и архивах. У него даже стиль речи стал тогда петербуржским. 

«Семирамида», – говорил он, – это мой анти-Пикуль... Важно было опровергнуть подхваченное публикой утверждение о том, что движущей силой русской истории является фаворитизм. Но куда, извините, девалось тогда Просвещение?» 

И он задался целью проследить его корни от Петра Великого через верную исполнительницу предначертаний преобразователя. Надо сказать, что за этот роман Симашко в 1999 году был выдвинут Международным ПЕН-клубом и Союзом писателей Казахстана на соискание Нобелевской премии в области литературы, но Комитет отдал предпочтение немецкому писателю Гюнтеру Грассу.

Мориса Давидовича волновали судьбы Востока, способы государственного устройства, отношения политики и культуры, идея всечеловеческого братства и страшного зла всех времен – терроризма. Темы эти присутствуют едва ли не в каждом его произведении. Ими пронизан и «Четвертый Рим», начатая в Алматы и законченная в Израиле книга, в которой Морис Симашко как бы подытожил свою жизнь. Это – книга-исповедь, книга-завещание.

Судьба «Четвертого Рима»

Судьба этой книги оказалась непростой – Морис Давидович ушел из жизни, не успев ее издать. Уже из Израиля он прислал рукопись Леониду Гиршу, усилиями которого она и вышла недавно в свет. Но первые главы с подачи классика казахской литературы Абди-Жамила Нурпеисова были напечатаны в журнале казахстанского ПЕН-клуба «Тан-Шолпан» еще в 2002 году с прекрасным предисловием писателя Герольда Бельгера.

Что же касается нынешнего, полного издания «Четвертого Рима», то вот что рассказал мне по этому поводу руководитель киностудии «ИКС-Б», заслуженный деятель искусств РК Александр Головинский, который сейчас снимает фильм о Морисе Симашко по заказу Министерства культуры РК.

– Когда Морис Симашко жил в Казахстане, каждое его новое произведение очень быстро выходило из печати, но судьба последней книги «Четвертый Рим» показалось иной – рукопись переходила из издательства в издательство, из рук в руки…

Два года назад, когда я решил снимать фильм о Морисе Симашко, эта его книга, вернее рукопись, и стала основой для сценария моего московского друга Сергея Русакова. Тогда же возникла идея – к 90-летнему юбилею Симашко издать «Четвертый Рим», а осуществить ее взялся боевой человек Леонид Юзефович Гирш. Он провел колоссальную работу: заручился поддержкой Ассамблеи народа Казахстана, потом обратился в Министерство культуры РК, чтобы на книгу были выделены деньги. И все вроде бы удачно складывалось, но тут случилось непредвиденное. После смерти Мориса Симашко у него осталась дочь, которая живет в Израиле, и по закону ей должны принадлежать авторские права на издание книг отца, поэтому необходимо было получить ее согласие. 

Леонид Юзефович начал переговоры с Израилем. Как оказалось, дочь Мориса Симашко не вступила в права наследования по чисто житейским обстоятельствам – она пенсионерка, живет на пособие, и если бы она стала наследницей своего отца, то потеряла бы средства к существованию. Поэтому она предложила Гиршу стать правопреемником. И Леониду Юзефовичу пришлось заняться оформлением большого количества документов, то есть начать ту кропотливую, черновую работу, которая требовала не только много времени, но и сил. Не забывайте при этом, сколько лет Гиршу! Но и здесь герой Великой Отечественной войны вел себя по-боевому.

И вот не очень давно из его рук я получил сигнальный экземпляр очень солидно изданной книги «Четвертый Рим». Считаю, что это был очередной подвиг полковника Гирша, но теперь уже гражданский, который он совершил в память об ушедшем друге. Эту историю я хочу включить в фильм, который так и будет называться «Миры Мориса Симашко», потому что Леонид Юзефович Гирш – из мира моего любимого писателя. 

Последнее прости

В 1999 году Морис Симашко уехал в Израиль к детям и внуку. Ему было 75 лет, но прожил он на Земле обетованной всего один год.

– Он очень скучал по Казахстану, – рассказывает Леонид Гирш, – и умер, можно сказать, на ходу. Как написала мне его дочь Римма, случилось это накануне нового, ХХI века. У него в гостях был Марк Кабаков, известный российский литератор, который приехал из Москвы. С Морисом они были близкими друзьями по писательскому цеху. Они долго сидели, потом Кабаков предложил сходить к жившему неподалеку художнику, тоже эмигрировавшему из России еврею. 

Прошло несколько часов, домашние забеспокоились и отправились за ним. Подошли к дому художника, и тут как раз появились Морис Давидович с Кабаковым, попрощались. Морис пошел с дочерью и сыном Юрием домой, весело рассказывал о встрече с художником, но, как вспоминала Римма, шел он как-то тяжеловато, трудно дышал. Они уже почти пришли, когда Морис Давидович остановился, по-воен­ному выпрямился и сказал: «Дети, дальше идти я не могу». Упал и умер. 

…Когда из жизни уходит большой человек, а тем более писатель такого масштаба, как Морис Симашко, с ним уходит и его Мир. Но нам остаются книги и память о нем. 

Елена БРУСИЛОВСКАЯ