Первый шаг в самоопределении страны

О значении Декларации о государственном суверенитете Казахской ССР, о главных болезнях современного законотворчества и о личностях, благодаря которым создавалась история конституционного и государственного права, наш разговор с председателем Комиссии по правам человека при Президенте Республики Казахстан Игорем Роговым.

В беседе мы вспоминаем корифея казахстанской юриспруденции, академика, ученого-юрис­та Салыка Зиманова, который принимал активное участие в подготовке декларации, а также проекта Закона «О государст­венной независимости Респуб­лики Казахстан» и первой Конституции.

– Игорь Иванович, всем хорошо известна история обретения Казахстаном суверенитета. Любой школьник расскажет, как 25 октября 1990 года был принят основополагающий законодательный акт независимого государства. Но больше хочется узнать о личном вкладе его авторов в это событие.

– Когда встал вопрос о написании текста декларации, к работе подключился цвет отечественного конституционного права, хотя самого понятия «конституционное право» в юридической лексике того времени не было. Все происходило в Верховном совете КазССР, в группу разработчиков входили люди с большим авторитетом в воп­росах юрис­пруденции: Салык Зиманович Зиманов, Зинаи­да Леонтьевна Федотова, Николай Ильич Акуев, Султан Сартае­вич Сартаев, Гайрат Сапаргалиевич Сапаргалиев, Владимир Александрович Ким. Поэтому ответ на вопрос «Почему именно они?» вполне очевиден.

В тот период я работал в государственно-правовом отделе Администрации Президента, через который проходило все юридическое сопровождение президентской деятельности, и мог наблюдать за продвижением проекта. Насколько мне известно, готовились несколько вариантов декларации, чему сопутствовали серьезные дискуссии. В итоге приняли проект Верховного совета, и полноправными авторами Декларации о государственном суверенитете КазССР справедливо считаются его депутаты. Нельзя сказать, что в группе разработчиков был абсолютный лидер, скорее, это результат хорошей коллективной работы.

Уже тогда некоторые юристы высказывались о том, что для формирования суверенитета нужен конституционный закон, а не декларация – абстрактный документ, ничего не регулирую­щий, а только обозначающий намерения. Наш отдел занял твердую позицию: первой должна появиться именно декларация, и исходили мы из исторической практики. С декларации начинали свой независимый этап большинство стран мира, наша республика избирала тот же путь.

Развитием ситуации стало бы последующее принятие новой Конституции Казахстана, и над ее созданием началась активная работа. Правда, сопровождалась она такой острой полемикой, что представление документа затянулось. А в декабре 1991 года случилось поворотное событие – Беловежское соглашение, положившее конец Советскому Союзу.

– Как раз обстоятельства, о которых Вы говорите, дают повод рассуждать о ценности Декларации о государственном суверенитете рес­публики.

– Да, я знаю о своих коллегах, которые не признают 25 октяб­ря исторической датой. Декларация, по их мнению, носила номинальный характер, и только конституционный закон поставил точку в вопросе государственной независимости Казахстана. Совершенно с этим не согласен. Россия провозгласила суверенитет в том же 1990 году, равно как и Украина, и в обеих странах ведут отсчет независимости с момента принятия соответствующих актов, состояв­шегося в условиях союзного объединения.

Такое мнение спорит с другой реальностью. Ведь современные союзы государств не всегда полностью лишают их суверенности. Примером может служить ОАЭ, США, ФРГ и множество других государственных образований. В США каждый штат обладает гораздо большей независимостью, чем это было доступно союзным республикам в СССР, у каждого из них свое законодательство, свои выборы и собственная конституция.

Объем суверенных прав, которые Казахстан провозгласил 25 октября 1990 года, значительно превышал то, что было у Казахской ССР в советский период. Центральным властям были переданы строго ограниченные полномочия, декларацией оговаривалось, что в случае противоречия союзного и рес­публиканского законодательств приоритет отдается второму. Это был большой исторический шаг в самоопределении страны.

Своими новыми правами государство очень скоро стало пользоваться. Одним из первых и довольно смелым решением был отказ принимать в Казах­стане для отбывания наказания ссыльных осужденных. Может быть, деталь мелкая, но очень показательная. Я уже не говорю о закрытии Семипалатинского полигона, в чем была проявлена независимая позиция на международном уровне.

Что бы теперь ни говорили, но принятие декларации о суверенитете – эпохальная веха. И в том, что оно случилось, большая заслуга Салыка Зиманова и его соратников. Они были юридическими гуру для того периода и сумели свой огромный опыт с успехом применить.

– А как Вам кажется, к этим событиям исподволь готовились, правоведы чувствовали предпосылки того, что случатся перемены такого масштаба? Хочется понять, откуда эта смелость у людей, взявшихся за дело государственной важности?

– Если не готовились, то обдумывать возможные исходы вполне могли: время было такое – все менялось на глазах и требовались незамедлительные действия. Час­то возникает воп­рос: «Как Казахстану удалось быстро и довольно легко вписаться в рыночную экономику и демократические преобразования?» Это тоже относится к теме готовности принимать судьбоносные решения.

Я бы прежде всего отдал долж­ное советскому образованию. Нас хорошо готовили. В программе обучения юридических вузов был предмет «Государст­венное право зарубежных стран». Нам не просто читали лекции из учебника, издавались конституции разных государств – их можно было изучать, переводились уголовные и гражданские кодексы, и мы знали, как там решаются те или иные вопросы права. А это всегда давало повод для размышлений: что можно позаимствовать, как применить интересный опыт…

Наверняка и специалисты государственного права, ученые-конституционалисты занимались такой же аналитикой. Поэтому нет сомнений, что они были готовы к большой законотворческой работе. По крайней мере, теоретически – знали, как и что делать.

– Тогда вот что хочется понимать. Есть фундаментальные, системообразующие законы, которые регулируют вопросы государственного устройства. Но почему даже они корректируются и изменяются?

– Обычно этот вопрос задают с отсылкой к конституции США, которая остается практи­чески неизменной.
На мой взгляд, нужно сравнивать не то, как часто корректируется Основной закон, а то, что в нем меняется и остается неизменным. Конституция Америки изложена лапидарным языком, и, для того чтобы правильно двигаться в каком-то направлении, достаточно получить истолкование конституционных норм, чем у них занимается Верховный суд. К тому же процедура поправок весьма затруднена – требуется их одоб­рение во всех штатах. По­этому необходимости и возможности менять конституцию нет.

У нас, как и в большинстве европейских стран, много внимания уделено детальному описыванию компетенций государст­венных органов. И большая часть поправок в конституцию касается вопросов разграничения полномочий между президентом и правительством, передачи их от цент­ральных органов нижестоя­щим, порядку образования тех или иных структур. Такая детализация необходима, чтобы предот­вратить эксцессы и ненужные дискуссии, когда требуются быстрые решения.

Что же касается, на мой взгляд, главного в Конституции – это ее правозащитный блок, где речь идет о правах человека – оно меняется меньше всего и, как правило, в сторону расширения. Вспомним в числе последних изменений создание института омбудсмена, смена Конституцион­ного совета на Конституционный суд, компетенции которого расширены до рассмотрения обращений граждан.

– Что можно сказать по поводу качества принимаемых нормативно-правовых актов?

– Конституция Казахстана четко определяет перечень воп­росов, которые рассмат­ривает Парламент. Большинство нормативно-правовых актов могут и должны приниматься исполнительной ветвью власти в виде указов Президента, постановлений Правительства, приказов министров. Но у нас любят по любому поводу инициировать законы. От такого избытка законодательного регулирования нужно избавляться.

И, конечно, важнейшим остается вопрос обеспечения качества издаваемых законов. От ошибок застраховаться невозможно, но юридическая экспертиза нормативно-правовых актов должна их предупреждать, а она подчас оставляет желать лучшего. Я не согласен с мнением, что в Парламенте должно быть больше депутатов-юристов как раз для грамотного составления законов. Там должно быть больше людей, знакомых с реальной жизнью, юридические же недоработки должны исправляться аппаратом при сопровождении законотворческого процесса.

– Игорь Иванович, что лично для Вас значат имена таких людей, как Салык Зиманов?

– Могу однозначно сказать, что Салык Зиманович был моим учителем, хотя лекции на нашем курсе он не читал. Но косвенно оказал сильнейшее влияние и в профессиональном, и в человеческом аспектах.

Первая встреча с ним у меня произошла в период подготовки кандидатской диссертации. Тогда мне пришлось поездить по стране, собирая материал по проблемам борьбы с преступной бесхозяйственностью в использовании техники. На отчете по этой поездке в респуб­ликанском обществе «Знание» присутствовал академик Зиманов. Свою оценку моим трудам он начал с разгромной критики, но в заключение заметил, что «толк из парня будет».

На защите докторской больше других опасался его. Салык Зиманов славился своей принципиальностью, жесткостью формулировок, но в этот раз неожиданно встал на мою сторону. Один из членов ученого совета спросил, почему в диссертации мало ссылок на классиков марк­сизма. Зиманов немедленно отреагировал: «Вполне достаточно. Эта работа по научному коммунизму или об экономической преступности?»

В третий раз нас свели обстоя­тельства в период формирования Конституционного суда. Мне стало известно, что по его и Султана Сартаева рекомендациям мне предложили занять место заместителя председателя. Поэтому как я могу относиться к человеку, который лично в моей судьбе сыграл такую роль?

– А в профессиональном смысле что ценного оставили такие авторитеты, как Салык Зиманович?

– Больше всего меня потрясала его академичность. У Зиманова есть большой труд по истории казахского обычного права, я его с большим интересом читал.

В свое время наша рабочая группа представляла проект первого Уголовного кодекса Казахстана, в котором было сильно сокращено количество статей, предусматривающих смертную казнь. Один из депутатов особенно возражал против таких сокращений, аргументируя тем, что в традициях казахов сурово наказывать за серьезные преступления. Зиманов, который мне казался человеком жестким и категоричным, заговорил об обратном: в казахском обычном праве вообще никогда не было смертной казни, применялись главным образом куны – штрафы. А если брать примером такое наказание, как побивание камнями, то такие приговоры выносили не на основе казахского права, а согласно шариату. Благодаря столь авторитетной поддержке наша позиция одержала верх.

Когда Салыка Зимановича не стало, я узнал потрясающую историю, которую он сам никогда не рассказывал. Всем было известно, что он фронтовик, имеет несколько боевых орденов. Один из подвигов заключался в том, что подразделение под его командованием взяло высоту, но удерживать ее не имело никакой возможности, поэтому командир принял решение вызвать огонь на себя. Наверное, только с высоты прожитых лет можно оценить подобный поступок: в двадцать с небольшим сделать такой непростой выбор. Это умение вызывать огонь на себя сопровождало всю его жизнь. Для меня он остался человеком, способным пожертвовать ради дела самым дорогим.